Василий Ниибатов - имя, ставшее культовым в умах членов секты "Вегетативное братство" и постепенно выходящее за её пределы на широкую читательскую аудиторию. Чем же его творчество так привлекательно? Непредвзятой искренностью слова? Окрылённостью и глубиной мысли? Таинственностью? Или наоборот бесхитростностью автора? Как бы то ни было, однозначность - вот враг объективного суждения, тем более в отношении столь неоднозначного прозаика 21-го века, как Василий Ниибатов.

Проще всего говорить о Ниибатове в контексте учений "Вегетативного братства", где прижились и концептуализировались его идеи из романа "Человек-капуста". Проще. Однако тем самым простор авторской мысли спекулятивно снизводится до одной плоскости, пусть и фундаментальной для секты, но никак не единственной. Тем болле, что сохранились тексты переписки В.Ниибатова с его другом, поэтом А.Говённым, и первая, нигде не опубликованная за невостребованностью попытка критического анализа творчества писателя.

Автор письма, присланного несколько лет назад в журнал "Огонёк", к сожалению неизвестен. Им с равной вероятностью мог оказаться как случайный читатель, так и бывший, а то и настоящий член "Вегетативного братства". Так же не отвергается предположение, что это кто-то лично знакомый с Ниибатовым. Анонимный текст, представлявший собой своеобразную претензию на эссе, близкое к стилю стенгазет 70-х годов и вцелом больше похожее на донос, имел цель демистифицировать образ автора романа "Человек-капуста". Собственно поэтому и не был опубликован, так как никто из редакции журнала тогда не слышал ни о "Человеке-капусте", ни о Василии Ниибатове.

Письмо большое, и цитировать его совершенно ни к чему. Общий его смысл сводится к следующему: Ниибатов не употреблял наркотиков, как это думает большинство. Помимо этого автор разбавляет письмо собственными абстрактными размышлениями, правда так или иначе находящимися в том же радиусе: "Ниибатов просто один из тех ёбаных писак, которых породила наша ёбаная современная культура. Отнимите от его "гения" то, что он наркозависим, - и не останется ровным счётом ничего. Заебали торчки! Тем более, что Ниибатов под него только косит".

Совершенно противоположный вывод можно сделать из переписки Ниибатова с А.Говённым, которая помимо всего прочего документально повествует о самой истории создания романа. Всё происходило в следующей хронологии:

Летом 2000 года В.Ниибатов уезжает по наставлению супруги на дачу за банальным и далёким от писательства делом - прополоть грядки. Уезжает на пригородном автобусе, безо всяких прощаний, так как планирует вернуться уже вечером того же дня и отметить свой огородный подвиг с Говённым.

Ни вечером, ни на следующий день Василий в городе не появляется. По стечению обстоятельств, ни супруга, ни Говённый не бросаются на поиски безвести пропавшего писателя, так как Клавдия Ивановна Ниибатова спешно уезжает к матери в Воронж, оставив на кухонном столе записку "В Воронеже у мамы. Буду в четверг", а Говённый уходит в очередной творческий запой, теряя Ниибатова со своего пьяного горизонта.

Спустя два дня после исчезновения в почтовый ящик А.Говённого падает следующее письмо от пропавшего друга: "Аркаша, это всё из-за пугала. Пока не разберусь, что здесь за чертовщина, остаюсь. Если есть возможность, приезжай".

Говённому естественно было не до почты. Тот день он провёл в двух местах: с раннего утра и до вечера - в вытрезвителе, после - в баре "Два гуся". В последующие три дня это расписание стало фатальным и повторялось в точности. И в вытрезвителе и в "Гусях" его встречали как завсегдатая, здоровались на "вы" и дружески хлопали по спине.

Второе письмо Ниибатова не столь телеграфно, как предыдущее. Из него становится понятно следующее: вслед за прополкой Василий решил облагородить внешний вид своего дачного участка и скосил все сорняки под забором. Кучу организовал около оборонявшего грядки пугала. Кака пишет он сам: "Поджог сорняки, сел рядом на скамейку, закурил, от нечего делать плевал на фуфайку пугала". Далее следуют два абзаца уверений, что больше он "ничего не делал", и вообще не причинял никому зла за свою жизнь, так как он против зла.

Третий абзац - продолжение того же порыва чистосердечности, плюс "пугало приказало мне дышать ртом и задерживать дыхание. Я кашлял. Мои глаза слезились в дыму. Через несколько минут я лежал на земле и блевал".

Ниибатов сообщает, что пугало приказывало ему ведром, и он слышал одновременно два звука: стук ведра (головы) о палку и приказы этой головы (ведра). На несколько часов он теряет сознание, а когда приходит в себя, "солнце уже село за горизонт грядок, и то, что я капуста, столь же привычно, как и то, что мой дом - огород".

Следующее письмо - 12 страниц бессмыслицы и бреда. "Не огород красит овощ, а овощ огород... Кабачки хитрят... Морковка может заплакать хоть всю грядку, потому что знает про себя выгоду, знает её своим корнем, а не хвостом... По гороховой логике все только и делают, что страдают хуйнёй... Смерть кабачкам!.. Быть капустой - даже нет повода для романтики... Но романтика - это для ананасов... А ты, Аркаша, не присел бы от такой жизни?!"

Впрочем, последнее предложение уже не столь бредово и адресовано осыпающемуся в то время Говённому. Наконец четвёртое письмо, которое можно привести целиком:

"Аркаша, завтра я возвращаюсь домой. Столько пережито за эту вегетацию... Даже думаю написать обо всём роман. Сначала хозяин (именно так именует пугало Ниибатов в этом и предыдущем письме) настаивал, но теперь я и без него ВИЖУ (зачем-то заглавными буквами). Скажу даже больше - роман есть, и если бог поможет выйдет вещь, может быть, недурная. Нравится он мне ужасно, и писать буду с наслаждением и тревогой".

На следующее утро отоспавшийся Говённый достаёт из почтового ящика сразу все четыре письма. Читает и отвечает лаконично: "Вася, ты извини, но я нихуя не понял".

На этом собственно и заканчивается переписка В.Ниибатова и А.Говённого. Быть может она станет ключём к более глубокому осмыслению романа "Человек-капуста", полный текст которого находится здесь.