Опять нихуя не спал. Провертелся в кровати до утра. Сколько я уже так? Да вроде с децтва. Бывает не плю сутками. Вот и сейчас в сомнамбулистическом состоянии заползаю в кондеционированый магазин. Пожрать надо, несмотря на отсутствие сна.
Иду к мясному прилавку. За ним - Санёк, знакомый продавец. Передо мной стоит дед. Толстый, лысый, с неправдоподобно огромным вторым подбородком и со здоровеным еврейским носом. Фокус расползаецца и от того ибло деда приобретает гротескные черты а'ля Босх. Дед делает закупки блиа. За колбасой пришёл блиа. Дома не сидица блиа. Нахуй тебе колбаса? Банку ряженки в зубы и нахуй.
- Эээээ...ну дайте мне попробывать вот эту, вторуй с краю, - мерзко гнусавит дед.
Санёк протягивает ему кусочек колбасы . Дед хватает её своими толстыми, как сардельки пальцами и запихивает в прорез рта. Он жуёт её, причмокивая арафатовскими губами, поднимает выпученые глаза к потолку и громко сопит.
- Жирно очень, - он обращаецца ко мне. Знаете, у меня от жирного изжога и пучит.
- Дайте вот ту, посуше, - это уже к Саньку.
Очередной кусок отправляется в пищеприёмное отверстие. Дед снова сопит, его огромный второй подбородок трясёцца в такт клацанья искуственых зубов. А я нихуя не спал. Нервы натянуты так, что на них можно играть, как на гуслях. Задеваешь один и он звенит внутри головы. Я нихуя не спал.
Дед запускает руку себе в рот, достаёт протез и начинает его вычищать от остатков пищи.
- Даже не знаю, может пострамки взять, - плюёца он.
Капля попадает мне на майку и впитываецца , образуя тёмное пятно. А я не спал нихуя. А нервы как и у Питона. Я смотрю на своё отражение в стекляной дверце холодильника рядом. В левом глазу я вижу багровый протуберанец... Ведь не спал нихуя.
- Дествительно, лучше пострамки.
- Вот, я последуя совету молодого человека, - оживляюца босховские черты.
Я опять смотрю на дверцу холодильника. Два багровых протуберанца подняли огненый вихрь в глазах. И в мозгу. Ну не спал нихуя. Поворачиваюсь к деду. Он трясёт губами, потирает руки.
- Пострамка, пострамка, пострамка.
- Пострамка, - соглашаюсь я. Саня зажигай!
Люменисцентные лампы тухнут. Вместо них откуда-то снизу бъёт красный свет. Ибло Санька растягиваецца в улыбке от уха до уха, делая его похожим на Гуимплена.
- Пострамка блиа. Щас будет! - орёт он жонглируя тесаками.
- Я не спал нихуя, - кричу я деду в сиреневое ухо.
- Пострамка, пострамка. И никакой изжоги , - кивает дед.
Я выхватываю из раскрытого рта старпёра протезы, кидаю под ноги и начинаю прыгать на них. Дед визжит фальцетом, просаецца на пол и начинает собирать зубы по частям.
- Зажыгай! Пастрамка!- размахивает тесаком Сашок-Гуимплен.
Хватаю деда за шиворот и тащу за прилавок. Где-то оглушительно орёт "Кармина бурана". Жирная туша упираецца, вертит огромным носом, трясёт губами. Засовываю его руку в аппарат нарезки. Кровавые ошмётки шлёпаюцца с другой стороны.
- Грамм 200 хватит? - оборачиваюсь к орущему деду. И изжоги нихуя!
Затыкаю ему пастрамку в рот.
- А теперь филей, - говорю я и выхватываю у Санька-Гуимплена тесак. Нахуй спать! Главное - питание.
Тесак ахуительно острый. Репульсивная концепция расчленение деда. Он дёргаецца. Вот и лимфоузел. Он фиолетовый, как и его волосатые уши. А Сомали голодает. Вот тебе и филей, и пострамка, и сервилат. С каждым ударом! Санёк подбирает обрезки , взвешивает.
- Ты что брать будешь?!
- Ты что брать будешь?
- Ты что брать будешь...
-А? Чево?
-Ты что брать будешь? - повторяет Санёк.
Деда нет. Снова горят люминесцентные лампы. У Санька снова обычное выражение лица.
- Ты не спи на ходу.
- А... да... ну 200 грамм краковской.

Astrum aka Труп