— Угомонись ты шо швоим штаканшиком, всё уже упаковали и в телегу отнесли. Потерпишь, не помрёшь, — Ведява попыталась урезонить уборщицу, но та не сдавалась.

— Ешли фам швоего шалко, у меня в башке шелый литр шпрятан.

— Ты перестанешь уже? Не порть молодёжь, прям с утра тебе приспичило. Лимонада лучше попей.

— От него у меня отрыфка, а молодефф вафа щама кого фошеш ишпортит. Когда комиффарфа с рыфым иш храма вернулифф, от ниф кажённой рыкофкой жа вершту ражило.

— Я не комиссарша, а выпить нам по состоянию здоровья пришлось, — вскинулась Гошнаг.

— Комиффарфа, комиффарфа! У больфефикоф кто больфе фсеф кришит, ругаитша и дерётша, тот и глафный комиффар!

— Да и чёрт с тобой, грымза шепелявая! Виктор, Вася, отведите её в сортир, у неё там заначка в смывном бачке. Патроны подходят? Так отнесите их и ружья в бричку, пока народа на улице нет. Сидите тут, разглядываете, как в музее!

— Кажется, уборщица кое в чём права, — проворчал Мондзолевский, поднимаясь с топчана и увлекая за собой Корепанова. — Что у тебя в руке?

— Бабушке закусить взял, — Васька покраснел и попытался спрятать руку с сосиской за спину.

— А почему она надкусанная?

— Я машинально, когда задумался...

— Пойдём, задумчивый. Ружьё-то хоть одно возьми или ты из сосиски стрелять будешь, красноармеец?

— Ты с бабкой нашей, Серафимой Никитичной, поласковей будь, она человек хороший, большая труженица и за детей горой, — Сацкая отошла к окну и закурила папиросу. — Рассказывают, что лет пять тому наши ребята с аульными парнями около рынка подрались, те к девчонкам приставали, юбки им задирали, крестики с шеи срывали. Здорово им навешали, милиция еле разняла, беспризорники драться умеют. Аульные дома отлежались и через неделю сюда приехали, со взрослыми парнями. Подгадали на воскресенье, когда на всё здание два воспитателя всего. Хорошо, что зимой дело было, ещё истопник и дворник в подсобке сидели. Серафима сразу бой приняла, пока воспитательницы за мужиками сбегали. Одному глаз ручкой швабры высадила, а двоим головы поленом расколола, а там уж дворник с ломом прибежал, истопник с кочергой и пацаны с ремнями с пряжками и цепями велосипедными. Малыши и девочки из окон второго этажа спинки от кроватей, столы, стулья и даже ночные вазы на головы пришлым сбрасывали. Пока за милицией на рынок сбегали, пока те приехали, горцев и след простыл, даже раненых своих бросили и четыре трупа, ещё один в больнице дух испустил. Наших троих подрезали серьёзно, и дворнику истопник по ошибке ломом руку сломал, но всех вылечили. Серафима только пару лет как пить без меры стала, когда её племянник Женька Шварц с Маршаком и Чуковским связался.

— Ладно. Теперь хоть знать буду, как звать её, понятно почему встретила нас неласково с порога. Вот, привели вашу боевую труженицу. Присаживайтесь, Серафима Никитична.

— Шпасибо, дочка. Видифь, у меня язык уже заворочался. Ефё пару штаканчиков — и шпою не фуже Зинки.

— Вы и так почти полуштоф оприходовали, пока мы ружья в телегу клали, не многовато будет ли? — Мондзолевский подпустил в голос строгости.

— Да воздастся каждому по делам его... Дафайте жа дело говорить, а то ражвели тары-бары здешь.

Гошнаг фыркнула, но продолжила ровным голосом:

— Я думала об этом, пока ехала к храму, но когда этих дуралеев в купели увидела и услышала, то сразу поняла, что никаких поручений или указаний от Булатова на наш счёт у них не было. Хотели заехать в свой клуб, увидели перед ним наш экипаж, под свадьбу наряженный, и кобыл к нему пристёгнутых, ну и решили, что Зинаида Павловна гулянку устроила и гостей созвала по случаю отъезда последних воспитанников на дачи или ещё по какому поводу. Зинаида Павловна хоть и имела с ними телесные контакты, уж извините меня, но дистанцию соблюдала и планами своими не делилась, они для неё шантрапа и жулики местного масштаба, так ведь?

Покрасневшая Сацкая кивнула соглашаясь.

— А имя Хакурате Аркашка использовал как отмычку, посмотреть же хотелось, кто там пирует, и нельзя ли чего для себя попятить. А слово «телефонограмма» у Аркадия на языке вертелось, он же к телефонистке Лизе подклеивался, и она ему телефонные приказы Булатовские передавала. Небось и разгоны от имени Шахана Умаровича устраивали, чтобы в хаты заходить. А тут Корепанов в дверях, как гусь печёный на подносе. Они его один раз упустили уже и выкупа не получили, как и за Галю. Серафиму по голове на всякий случай тоже приложили, чтобы шум не подняла. Как-то так получается, по другому у меня картинка не складывается, не мог же майор этих придурков, которые в пруду письки свои измеряют, против пяти маузеров и гранат на серьёзное дело послать. Думаю, майор и в разгонах непосредственное участие принимал, он же милицейский протокол и правила, как Отче наш знать обязан.

— Ой, молодец! Всё по полочкам разложила! — Сацкая, не сталкивавшаяся раньше со способностями Талько, даже тихонько захлопала в ладоши.

— Вполне логичное объяснение. А что оно сейчас нам даёт? — Виктор достал папиросу и встал у окна.

— А то, что мы сейчас на шаг впереди майора. Он не знает точно, где мы, и что Аркадий мёртв. Елизавета тоже не в курсе, она его в каком-то «их» месте ждать будет в полдень только, как в записке ему написала. Наверное поспит после смены, себя в порядок приведёт и пойдёт. Знать бы, где этот укромный уголок, тогда и Булатова там прихватить можно будет.

— Тоже мне шекрет. В парке возле рынка они на шкамейке милуются. Школько раз я их там видала. Пршередине аллеи, под вышокой туей лижутша-шалуютша, я ш на рынок, пощщитай, кажный день за едой хошу, у меня от интернадшких харшей ишшога и отрыфка.

— Это плохо, — задумчиво произнесла Гошка.

— Так и я про фто говорю. Ладно бы только отрыфка, а то ф другой раш под лошефкой так пешот, так пешот... Ешо и по деньгам рашход какой выходит...

— Погодите вы, баба Сима, у меня самой от вас изжога сейчас начнётся. Я про то, что там майора нельзя брать. Знаю это место, там половина города в полдень шляется. Народ из контор и лавок на перекус бежит, на рынке и дешевле, и домашнее всё, свежее. Мамочки с детьми гуляют, как ребёнку леденечик не купить или пряничек? Вдоль аллеи кусты и деревья, как в лесу. Это Булатов знает, откуда к лавочке вынырнет, а мы-то — нет. В лицо он всех видел... Перебьёт, как мух на скатерти, даже курки взвести не успеем, а потом спрячется клопом под обоями, кто искать его будет? Про то, кто он на самом деле, только мы и знаем. Следовательно, кому-то из нас надо обязательно выжить, что бы с этим покончить, а лучше всего выжить всем. Для того, что бы оставаться впереди, нам надо встретиться с Елизаветой раньше этого Петра-Павла. Есть возражения?

— Так и поехали, чего мы тут цыплят высиживаем? Ведява поднялась и отряхнула фартук.

— Погоди, — Виктор остановил мокшу. — Ты забыла, что говорила атаманша прежде, чем почивать пошла? Телефонная станция в здании, где сосредоточены все службы республики и охрана подчиняется кубанской директории. Или это не так, Шахан Умарович?

— Увы, но так. Меня пропустят, конечно, но не далеко и при сопровождающих. Адыгея для остальной России пока ещё совершенно непонятное внутреннее образование, и краснодарских можно понять, ведь мы всё получаем от них пока — и финансы, и электроэнергию, и промпродукцию, и всё на свете.

— Опять вы вселенскими масштабами мыслите, — Гошнаг ходила по коридору взад-вперёд в раздумьях, — а у нас простейшая конкретная задача — выманить Елизавету на улицу раньше, чем она выйдет на свидание в парк.

— Может в окно ей знак подать какой? На каком этаже станция? — Корепанов вопросительно взглянул на Сацкую. — Вы же у неё на работе были?

— Пару раз была, когда ещё только оборудование завозили. У меня тогда знакомый капитан милиции был, он меня и сопровождал на второй этаж. Окна с решётками и на площадь выходят. Тебе, Васечка, комариком надо обернуться, как царю Гвидону в сказке.

— Царей мы свергли, а вот капитана можно подключить. Если Зинаида Павловна обратно во что-то клубное переоденется, то и любой генерал её на руках хоть на колокольню Успенского храма отнесёт.

— Да я бы хоть голая пошла, только Димитриса недавно участковым назначили, как раз в Тульский ваш, а вы не хотите сейчас там показываться из-за Петра...

Василия аж передёрнуло, когда он вспомнил труп участкового с телефонным шнуром вокруг шеи, но Гошка показала ему кулак из-за спины Сацкой, и Корепанов замолк, отложив очередную сосиску на подоконник, где ею немедленно овладел кот Гораций.

— Виктор Аполлинариевич, сделайте пометочку в блокноте насчёт участкового. А кто вообще может зайти в здание без разрешения краснодарских? Может быть пропуск где-то найти или украсть? Сотрудники же на работу ходят, и посетители в тот же банк, например?

— На это нет времени, да и охрана может знать сотрудников в лицо. Здание так грамотно перестроили изнутри, что на первом этаже два входа, и даже человек с улицы может зайти в общий зал и обратиться к специалисту, но этот зал как бы отгорожен от общего пространства. За ним и над ним деньгохранилища, архивы, типография и прочее. На втором этаже по одной из сторон — справа, если смотреть на главный фасад, выгорожена галерея, где работают технические службы. Телефонная станция, радиокомитет и ещё что-то. Там же живут и телефонистки, и ещё несколько приезжих специалистов, пока местные кадры созревают. Они там сами и прибираются, и полы моют — Лиза жаловалась. Подняться и спуститься можно только по отдельной лестнице, снизу круглосуточно стоит милиционер, и ещё один ходит по галерее.

— Так и есть, Ленин не зря о важности взятия почты и телеграфа говорил, — кивнул Хакурате.

— А если пожар изобразить? Пожарных ведь всюду пропускают без пропусков, — внёс предложение военлёт. — У нас патронов в достатке и гранаты есть, могу дымовую шашку сделать, в окно первого этажа закинуть.

— Ага. И приедет наша цыганско-цирковая пожарная команда тушить, медведя только нам не хватает, а настоящих огнеборцев гранатами закидаем, чего уж мелочиться.

Тут Галинка, с интересом наблюдавшая за Горацием, пытавшимся одолеть последний кусок сосиски на подоконнике, достала из кармана своего передника блокнот и небольшой пенал с карандашами, что-то быстро нарисовала на коленке и передала блокнот сидящей рядом Тамаре.

— Господи, этого я и боялась! У нас ребёнок отравился! Всё сосиски эти твои чёртовы, наоткрывала десять банок, попробовать ей невтерпёж приспичило! — буфетчица стала щупать лоб девочки и укладывать её на топчан, но та вырвалась, показала Тамаре язык и понеслась по коридору в сторону вестибюля.

— Какой десяток? Всего три открыла, да и то Васька попросил! — Ведява попыталась перевести стрелки. — А куда она побежала?

— Куда цари пешком ходят, не в чуньки же тебе ей э-э-э...

Василий посмотрел на блокнот сестры:

— Если бы ей было плохо, она бы написала, а тут ребус какой-то от Хайкина вашего.

— Дай сюда, — Гошка схватила блокнот и стала рассматривать рисунок, наспех сделанный красным карандашом. — Та-ак, женщина с большими грудями и животом, на Ведяву похожая, кричит вроде, рот вон какой большой, машет руками, из неё между ног что-то вываливается, и большой крест. Что бы это могло значить?

— Мне вот тоже очень интересно, — насупилась мокша.

— Обдрищесься ты до смерти от немецких сосисок, подруга, что же ещё? — не смогла удержаться Тамара. — Вон, уже возвращается, тащит что-то. Вася, помоги сестре живо!

Галинка передала поклажу брату и подбежала к Сацкой, начав рассказывать ей что-то, показывая руками. Талько попыталась перевести.

— Я... я твоя кукла... — девочка показывала, что качает что-то на руках, и тут же отрицательно мотнула головой. — А, твоя дочка... У меня болит живот... Большой живот?.. Беременная, что ли? — Галка радостно кивнула, широко раскрыла рот в немом крике и начала как будто вытаскивать из-под юбки то, что качала минуту назад. — Родила? Ещё рожает, да?

Корепанова улыбнулась, вытерла пот со лба и легла на брезент принесённых раскладных носилок, показывая на белый халат и медицинскую сумку с красным крестом в руках брата.

Гошка аж присела на пол, обхватив голову руками:

— Какие же мы тупые, нашу мать! Ребёнок девяти лет — и то сообразил! Врачей с неотложной помощи куда угодно пропустят ведь, если женщина рожает... Умничка ты Галинка, придётся братцу твоему жизнь сохранить и оставшиеся банки с сосисками скормить, не такой уж ваш род бестолковый, как по Василию Константиновичу судить можно. Шучу я, шучу. Он храбрый, добрый и заботливый. Знаешь, как он сражался при храме? Как лев сражался, я потом тебе обязательно расскажу.

Галинка встала с носилок, обняла и поцеловала Талько и вернулась к уже задремавшему коту.

— Отличный план, но кто именно пойдёт на станцию? — Гошка опять принялась измерять коридор шагами.

— Выбора нет, — Тамара похлопала Ведяву по могучей спине, — вас, товарищ Хакурате, все знают, Зинаиде нельзя, тебя Булатов мог дочке по телефону описать, Виктор никак на врача не похож, как и Вася, Серафима отпадает по понятной причине. Только мы и остаёмся вдвоём, зато нам и оружия не надо, если Елизавета заартачится — мало ли где Аркашка записку обронил — и на носилки лечь не захочет.

— Не надо таких крайних мер. Раз уж вы медпункт открыли, посмотрите коричневый пузырёк с надписью с притертой крышкой. Там хлороформ должен быть. Врачи и санитары при мне на дачи собирались, я велела оставить, на дачах хранить негде, а воспитанники у нас всякие попадаются. Только не переборщите пожалуйста, Лизе всего восемнадцать и она хрупкая девочка.

— Это ты Томке говори, я в этой химии ни бе ни ме. Пойду лучше халат себе поищу, а то этот только на кота или на Тамарку налезет. Гошка, пойдём со мной, ты будешь пузырёк искать, а я одёжку по размеру, заодно и шкафы подвинуть могу помочь.

— И я ш вами, швой пуфырёк профедаю.

— Может, хватит уже тебе?

— Я ш говорю — профедаю. Ф уборную мне надо, дылда бештолковая! И кальшоны тебе фыдам с тапошками гимнаштифешкими. Фишкультурник у меня ф штоле оштафил, он мушшина крупный, крашивый, ф шамый раж для тебя. Медшёштры у наш ф городе опорки не ношят.

— Физкультурник для Ведявы или кальсоны в самый раз? — рассмеялась Тамара.

— Обаи шгодятша. Хорофые муфыки и кальшоны на дороге не фаляютша. Приедет ш дафь, пожнакомлю.

— Как же его кальсоны к тебе в стол попали? — спросила Ведява Серафиму уже в вестибюле.

— Ошен прошто. Шдали мафыны на отпрафку, а они шадерфалиш. Штобы детифки дурака не фаляли, Еремей им урок гимнафтики прямо на улише дал. Пожавшера день шаркий был, он дуф принял. Потом мы с ним по шарошке-другой на дорофку выпили. Когда мафыны шыгналить нашили, Еремей в одниф трушаф бошиком и уефал. Ты не боиш, я иф поштирала, а туфли мелом натёрла. В штол полошила, штобы не шабыть передать, когда мафына туда пойдёт.

— Так Зина сказала, что машина вчера утром последних ребят отвезла, почему не передала?

— Шабыла потому што. Да на кой ляд Еремею кальшоны на море, медуф ими лофить? Нехай в трушах муде швоё проветривает, а нам для дела нуфно.

— Уговорила. Гошка, ты чего опять перед зеркалом крутишься, всё налюбоваться не можешь? Нашла пузырёк?

— Нашла, — Талько похлопала себя по накладному карману матросской курточки. — Я никогда раньше шёлкового белья не носила, а оно скользкое такое... А куда вы штык мой дели? Мне прям непривычно уже без оружия, а маузер никуда в этом платье не засунешь, чтоб его видно не было.

— В фургоне он, под облучком. Сейчас принесу.

Через минуту мокша вернулась и протянула девушке её любимую игрушку.

— У него самый кончик обломан. Вы таким его и привезли ночью.

— Знаю. Васька отломал, когда дверь в храме открывал. Дома отчим переточит, он же кузнец у меня.

— Дай пошмотрю. Да тут работы на пять минут, жови швоего Можолевича ш отмыфками, видифь надпишь на двери — Ушебная маштершкая? Там тошило электришешкое ешть. Я и шама могу ш двуф шторон вот так вот шнять и жатошить, от нового не отлифить будет.

— Некогда сейчас, баба Сима, ехать пора, уже без пятнадцати шесть.

— Не пора. Это фы, молодые, ф уборной только одно дело делать, да и то, или на штульшак ф обуфке залежете, или пол обошшыте, а я там и пришаштиша ушпела, и веш план обдумать. Жови Можолефиша, говорю тебе.

— Он Мондзолевский вообще-то.

— И што теперь? Не жвать его штоле?

— Смотри, Никитична, Гошка наша на расправу скорая, если дело сорвётся.

— Я не дура, и шебе не фраг, и фам помофь хошу. Булатоф этот школько людей погубил или ишпортил? Шатшкую вот вожьми с дофкой её, или Аркафку с Фофкой, они ше хорофыми людьми были, пока эта шволошь иф к шертям ф ад таффить не нафял. Я Аркафку на руках няньшила в детштве, когда он плакал, штобы мамка его хоть чашок пошпать могла, ажбуке его ушила, а он мне фшера голофу пиштолетом швоим проломил. И федь фидел, парфифец, што это я...

— Не плачь, Никитична, мы всё сделаем, чтобы эту гниду раздавить. Идут они, не надо чтобы Гошнаг твои слёзы видела, она и так еле держится.

Узнав об изменившихся планах, в вестибюль пришли все, даже Гораций.

— И что вы ещё придумали? — Виктор задал вопрос, который беспокоил не только его — доверие к пьющей уборщице мало кто испытывал.

— Сейчас Серафима Никитична сама доложит, умоется только, — Ведява ответила спокойно, хотя тоже переживала.

— От крови умывается? — тут же ляпнул отважный, но впечатлительный Корепанов.

— Самогон не в то горло попал, идёт уже.

— И как это в такое горло можно не попасть?

— Зрение с годами ослабло. Помолчи.

— Жначит, так. Едем к вошьми чашам. В это время у милишионеров перешменка. Автобуш новых привозит, а отдежуривших шутки ражвожит по домам или в кажарму. Начинают уходить уборщицы, полотёры и шадовники, приходить первые шотрудники, приезжают поливальные машины, дворники метут плофядь и грузят мушор, бегают поштальоны и курьеры. Для наш шамое время, барышни наши шкажут, што мафыну шофер за углом поштавил, штобы не облили или не скрутили чего под шумок. Нельзя нам с конями такими приметными на плошадь шоватша, мигом выкупят. У меня торговка жнакомая напротив телеграфа живёт, за пару красивых бутылок вина к ней жа жабор табором на чашик встанем. Она не выдашт, мы на одном горшке вырошли. А потом я ваш тихой дорогой из города выведу на Тульшкий. Так што у наш шелых два чафа есть, тут ежды пять минут до телеграфа, ешли напрямки шереш шад. Ушпеем шелому полку и фтыки натошить, и кобыл подковать.

— Всё разумно и действительно продумано. Большое спасибо, Серафима Никитична! — Хакурате пожал уборщице руку. — Девочки, я вам ещё подскажу мелкие детали по работе неотложной помощи, пойдёмте, поговорим, не будем мешать производственным процессам.

— Заодно и Зина дорасскажет свои истории, — Ведява перекинула через руку найденные вещи, подхватила гимнастические туфли и погнала всех из вестибюля.

— Без нас не начинайте, мы быстро! — крикнул Виктор из дверей уже открытой им учебной мастерской.

Дискотека 30-х в ауле


Психадзе. Черкесские нидзя-водяные псы


Каштановая, бывшая туевая аллея парка




Задача для высокоинтеллектуальных читателей