Дочурка моя любит плюшевых львов. Разбирается в них. Правда пока не разберется в склонениях и окончаниях. У нее много «лефов» в комнате. Или дайте ей этого «лефа» в магазине. Поздний ребенок всегда получает желаемое. Особенно когда начинает рассказывать продавцам, что папа длинный, а она короткая или вообще сыпать ей самой сконструированными афоризмами. Как тут не умилиться? Набаловыш сратый.

Для меня вообще ценно всë, что с юмором. Еще наверное с армии. Когда среди черной безнадеги, вдруг появлялся какой нибудь Василий Теркин, и ты чувствовал, что в тебе осталось еще что-то человеческое. Вот один капитан, командир нашей группы, любил говорить : «дети мои» . Добавлял ко всему мало-мальски существенному, да хоть поссать сходить. Смешно получалось. Мы любили его. Всей своей искренней пацанячей любовью, наверное потому, что точно знали, что если с нами Алекс ( производная от его фамилии), то ничего плохого не случится. И ничего не случалось.
Я даже ловил себя на мысли, что хотел бы спасти ему жизнь, даже ценой собственной, и что бы обязательно ребята видели это. Шиза какая-то.

Двадцать восемь лет прошло с тех пор. Один из немногих периодов в жизни, о котором никогда не забудешь, и о котором никому, никогда не расскажешь. Даже той молодой женщине из порядочных, с которой потом станешь отцом детей и главой семейства. Будешь ходить в школу послушать, что сынок ваш совсем не дружит с критическим мышлением и вообще он похоже аутист.
Помилуйте, я и слов то таких не знаю. Ребенок одет, накормлен, выпорот. Пить и курить начнет вовремя, без фальстартов.
Чтобы не говорили, а золотое это время. Вот ты меняешь ему памперсы, и вот уже показываешь как заменить розетку в комнате.

Год назад он пришел из армии. А в этом октябре, ему опять принесли повестку. Понятно какую, так что опустим причины и следствия. Двадцать шестого принесли, двадцать седьмого я вернулся с командировки, двадцать восьмого, утром, мы пошли его провожать. Заодно и Маруську по пути закинем. Одного ребенка в детский сад, другого на фронт. Дожили.

Аптечку я ему сам собирал. Там конечно что-то дадут, но мало ли что, может догонят и еще раз дадут.
Мы выпили, покурили, помолчали. Он не задавал вопросов, был уверен в себе, улыбался, говорил что всë понимает.
Да нихера он не понимал. Но видимо отсутствие этого пресловутого мышления способствует отсутствию слюнь, соплей и желания свалить куда нибудь в Грузию. Все правильно сынок. Царь-батюшка велел турку бить, значит будем бить турку, немца, значит немца. И хохлу достанется, раз его черед пришел. Ему там наверху виднее, кто прав, а кто виноват. Так всегда было, есть и будет.
Мы еще выпили и еще покурили.

- Фотки матери будешь присылать?
- Угу
- Присылай что нибудь в белом фартуке с половником.
- Угу

Я отправил его высыпаться. Ему это сейчас нужнее чем разговоры про глобальные социумы, которые на земле как те пауки в банке, пожирают друг друга. Что все эти пакты, договоры и конвенции нужны только для того чтоб зайти слева и ударить по печени. И что в конце концов останется только один, самый жирный. И тогда начнется космическая эра и люди атакуют соседние галактики. Так что не переживай, это никогда не закончится, по крайней мере не в ближайший триллион лет.

Или ситуации обсуждать, от банального «если сразу не убьют, то потом привыкнешь», и вроде бы уже давно ничего не страшно, просто у тебя флюс во все ебало, а ты мерзлую землю лопаткой рубишь. И попробуй хоть что нибудь скажи, потому что, у кого-то кишки наружу и руку отстегнуло, а у тебя видишь ли зубик заболел. До момента когда во всëм вокруг, вдруг начинаешь видеть прекрасное, даже во вшах не дающих тебе заснуть у пулемета. И не сомневаешься в рассудке, когда искренне завидуешь тем, кто уже «отмучился».

«А Ванечку на войне убьют?» - пищала Маруся когда автобус отъехал от военкомата. Ей недавно исполнилось пять, и она уже умеет воскрешать волшебной палочкой. Толпа из провожающих, матерей, отцов и родственников расходилась. Жена плакала мне в шею. Она молодец. Все это время хорошо держалась.

Надо было обязательно что-то сказать ей, но слова про все будет хорошо не лезли из меня.

Под еще звеневший в ушах «Прощание славянки», я думал, каким же идиотским образом могут иногда пересекаться судьбы людей. И как сорвавшейся с цепи давно забытой, рогатой миной всплывали в памяти глупые оправдания, почему бывает дрожит в руке даже кухонный нож. Размытые лица тех взятых «тепленькими» бородатых чертей и до места эвакуации километров пять почти ползком, потому что их дружками все кишит вокруг, впереди ничего хорошего и уже не до сантиментов и жопоцелований в виде быстрой пули в голову. «Ну что вылупились? Работаем, дети мои» - шевелил губами капитан Алекс.

Он потом уволился из армии и уехал к родителям куда- то под Житомир. Двадцать восемь лет назад это совсем не вызывало удивлений. А в четырнадцатом стал ярым долбоебом и активным участником. Я тогда узнал об этом в какой-то соцсети, на его странице с жолто-блакитным прапором новой родины. И даже написал ему что-то. Или подумал что написал. Не помню уже. Он и сейчас наверняка где-то там. Готовит жаровни и точит ножи. Говорит кому то – «Дети мои».