Звонок пиликнул ровно за час до Нового Года. Гена поспешно открыл дверь и обомлел. На пороге стояла чрезвычайной красоты женщина в распахнутой шубе и с очень голыми ногами. Она недоверчиво осмотрела молодого балбеса в белой рубашке и подстреленных брючках, решая входить или нет.
— Вероника? — глуповато лыбясь, уточнил Геннадий и жестом пригласил войти.
— Да. Привет, — шагнула она внутрь, оглядывая скудную обстановку квартиры со следами бабкоремонта.
— П-п-проходите, — он услужливо вжался в стену и закрыл за вошедшей дверь.
— Волнуешься? Первый раз что ли? — для ее «что-то около тридцати» голос был совсем девичий, хоть и немного резковат.
— Н-н-нет, я уже волновался раньше.

Она снова оглядела прилипшего к обоям Гену, будто раздумывая, как себя вести.
— Петросян Кэвээнович, ты что, почку ради нашей встречи продал? — вздохнула она. — Расценки новогодние знаешь?
— Расценки? На духовную близость?
— Можешь это и так называть. Часовой доступ твоей крайней плоти к бескрайним наслаждениям обойдется в триста долларов. Деньги — вперед, душ — обязательно, — буднично объявила она прейскурант.

Гена запустил обе пятерни в свою кудрявую шевелюру и заерзал тапками по линолеуму.
— Честно говоря, Ве-ве-ероника, я эту встречу по-другому представлял. А как же наша переписка? Я думал, мы послушаем проповедь, поедим салат «Метёлка», компоту из сухофруктов под бой курантов напьемся. Я и мандарины купил, целых четыре штуки...
— Целых? Та-а-ак... это Космонавтов 15, квартира 24?
— Да, только корпус 2.
— Твою ж мать! Не туда попала... Чего ты так вытаращился, камбала кудрявая?
— Вы что, п-п-проститутка?
— Для человека с лицом деревенского чемпиона по фехтованию рессорами ты удивительно догадлив. А что?
— Я так близко проституток никогда не видел. Я думал, они с синяками и от них гениталиями пахнет... Как от пекаря булочками.
— Господи, как вас, юродивых, только земля носит. Открывай, давай.

Гена послушно потянулся к замку, дернул ручку, но массивная дверь, по виду совсем не вписывающаяся в скромный интерьер, не поддалась. Он навалился плечом, покрутил ключ, задергался, пытаясь открыть. Что-то звонко хрустнуло.
— Сломалось, кажется, — обреченно пискнул он и показал обломок ключа.
— Ты что сделал, еблан малосольный?! У меня вся ночь по минутам расписана! — насмешливое лицо путаны стало вдруг злым и серьезным.
— Извините, я не специально... Что теперь делать? Сейчас настоящая Вероника должна прийти. И надо же, такое совпадение — вас тоже Вероникой зовут.
— Да как меня только не зовут! Альбина, Снежанна, Валерий Петрович газобетон, клитор свинки Пеппы! — все больше раздражалась гостья.
— Что ж это будет, если она тут такой клитор увидит?! — всплеснул руками Гена.
— Вопли, сопли и кучка выдранных волос. Ничего нового. Неси все инструменты, какие в доме есть.

Он бросился в комнату и, пошурудив там в ящике стола, быстро вернулся.
— Вот, — радостно протянул он циркуль и транспортир, — все, что нашел.
— Это еще зачем?
— Мой инструмент... Больше нет ничего. Я учителем черчения уже четыре месяца работаю. По распределению.
— О боги, за что?! Кто мне в карму насрал?! — с досады она пнула треклятую дверь и хотела было проделать то же самое с яйцами ее хозяина, но передумала. — Звони в службу аварийного открывания дверей.

Гена потыкался пальцами в древнегреческую звонилку:
— Связи почему-то нет.
— Это у тебя денег на нормальный телефон почему-то нет. Я сейчас одному человечку позвоню. Он приедет и разнесет эту халабуду динамитом, а тебя из ракетницы застрелит, — она достала из вместительной сумочки айфон. — И у меня не ловит. Что за черт?!
— Новый год, все поздравляют, желают счастья-здоровья...
— Ты просто не представляешь, на какие бабки я из-за тебя приклеюсь. Надо что-то придумать, или у тебя не будет ни счастья, ни здоровья, ни хрена.
— Приклеитесь?.. Эврика! Как я сразу не догадался! — Гена хлопнул себя по лбу, метнулся в туалет и вынес оттуда два вантуза, держа их как скипетр и державу. — Вот. Можно сделать ботинки с присосками, и вы по стене спуститесь. Шестой этаж, до земли — рукой подать.
— Ты совсем дурак?
— Не совсем, конечно. Мама говорила, что во мне есть кое-что умное.
— Что? Зуб мудрости? Ладно, тебя как зовут-то, повелитель вантузов?
— Геннадий Христофоров-Рыльский.
— Да ну нахер. Ты реально Геннадий? Слушай, графское отродье, будь добрым крокодилом Геной, попробуй ключ циркулем, как отмычкой, поддеть.

Гена поковырялся в замочной скважине пару минут и развел руками:
— Бесполезно — я таким навыкам не обучен.
— Онанизму ты тоже не был обучен. Но как-то же овладел.
— Нам, христианам, запрещено мастурбировать. Это делает человека эгоистичным, погруженным в себя и мешает ему впустить в свое сердце других людей.
— Правда?

Ответить он не успел: раздался звонок.
— Вероника, это вы? — заорал он на дверь. — У нас замок заклинило. Да, я не один. Понимаете, вместо вас ко мне пришла продажная женщина. Она, как бездомная собака, откликается на любое имя, в том числе, и на ваше. И я ее случайно впустил. Не могли бы вы кого-нибудь вызвать, чтобы выломать дверь.
— Ядерный чертежник... — закатила глаза путана.

Из-за двери, к которой Гена припал ухом, донесся визгливый женский голос. В ответ он заголосил:
— Как это «гори в аду»?! Я не прелюбодей! Я наоборот! Не уходите! Это недоразумение, клянусь Спасителем! — Гена повернулся к Лжеверонике, чуть не плача:
— Что же теперь будет, господи?... Она меня прокляла...
— А я тебя сейчас еще и переебу. Ты зачем ей про меня сказал?
— Нельзя начинать отношения с вранья. Это вопрос чести.
— Настоящий дебилогвардеец. По объявлению в газете с ней познакомился? Представляю, как вы о встрече договаривались. «Меня легко узнать, В-в-вероника, — передразнила она Гену. — Я буду с мельхиоровой вилкой за ухом и аксельбантом на правом яйце».
— Нет, мы познакомились на сайте христо-воздержанцев.
— Святые имбицилы! У них еще и сайт есть...
— Послушайте, перестаньте сквернословить. Идемте лучше за стол, подождем, пока связь появится. Праздник все-таки.

Она тяжело вздохнула и сняла шубу. Под ней оказалось черное шелковое платье с открытой спиной и боками. Гена на мгновенье заиндевел. Под тканью угадывалась изящная грудь с торчащими в стороны крупными сосками. При каждом шаге она покачивалась и норовила выскользнуть из подчеркивающего ее идеальность платья. По глубокому, как Большой каньон, вырезу на спине Гене стало понятно, что трусов нет.
В комнате работал без звука пузатый телевизор, и мигала гирлянда на искусственной елке, обвешанной советскими игрушками.
— Маринованных зябликов и прочих ананасов, как вы привыкли, нет. Отведаем, что Бог послал. Х-хо-хотите компота? — Гена от волнения снова перешел в режим заики.
— А покрепче есть что-нибудь? — спросила она, усаживаясь за стол.
— Орехи могу предложить. Очень хорошие, еле разгрыз.
— Черт, чуть не забыла, где я... Алле! — она легонько постучала Гену ногтем по башке. — Спиртное, спрашиваю, имеется в вашей юдоли скорбной и духовной пищи?
— Только бабушкина настойка.
— Тащи.

Гена приволок с балкона трехлитровую банку с коричневой жижей и водрузил ее в центр стола, на котором уже ютился мандариновый квартет, пара невнятных салатов, тарелка пюре с двумя котлетами и докторская колбаса на шпажках.
— Что это будет? Отрава для колорадских жуков под катлетосы? Ценю в людях готовность к извращениям, — Вероника подняла глаза к потолку. — Боже, если я этот сраный год так встречаю, я как его проведу? Буду возле собеса пенсионеров обслуживать за шаурму?
— Не поминайте Господа нашего всуе. Ищите во всем хорошее. Вот бабушка умерла, а настойка от нее осталась. Хорошо ведь, — он перелил половину содержимого в графин и наполнил рюмки.
— Судя по цвету, бабуля ее на чей-то паховой грыже настаивала, — Вероника осторожно понюхала налитое. — Хотя пахнет ничо так.
— Давайте я вам салатика положу, овощного с майонезиком. Дедушка майонез очень любил. Смерть застигла его за чревоугодием — он был убит лошадиной дозой холестерина. Врачи сказали, это был первый случай интоксикации ломтиком хлеба и ведром домашнего майонеза. Положить?
— Нет уж, спасибо.
— Вообще, у нас в роду все мужчины немного прокляты.
— Это заметно.
— Папа, например, обливался по утрам холодной водой. Один раз выбежал в ливень с цинковым ведром, и его молнией шарахнуло. Теперь он играет на ложках, а на все вопросы отвечает «маминька», и иногда добавляет «не трогайте моих тубусов».
— Какой треш. Давай скорее выпьем.

И они выпили. А потом сразу же повторили. Часы на стенке показывали половину двенадцатого. После третьей рюмки наливки, оказавшейся весьма приличной, раскрасневшийся Гена разговорился.
— Я в этой квартире недавно. Просто от нас улетел учёный скворец по кличке Дятел. Он прихватил с собой бабушкино свидетельство о смерти, и я очень долго не мог вступить в наследство. Нотариусы мне не верили, что скворец голым клювом может открыть сервант. А наш не только открыл, но и в паспорт мне нагадил, прямо на фотографию. Меня потом никто на ней не узнавал.
— Неудивительно, что в вашей семейке вырос такой дятел.
— Семья тут не при чем. Мама говорила, что в моем воспитании виноваты библиотекари-урррёды. Это они мне нехорошие книги подсовывали.
— Я про скворца, вообще-то, но к тебе это тоже относится. Что за книги такие?
— Например, Корнея Чуковского «Тараканище». Или книжку Анджелы Нанетти «Мой дедушка был вишней».
— Это полный вульвец, как говорили на одном литературном сайте, где я публиковалась, пока не запретили мат... — она заметно охмелела. Гена же с каждой рюмкой смотрел все более осмысленно.
— Вы пишете рассказы?
— Писала.
— И в каком жанре?
— Эротическо-юмористическом. Смесь О. Генри и Юза Алешковского. Если накатывало вдохновение, сквиртовала струями поэзии. Бох мой, какие были времена, какие срачи духоподъемные! О, разнузданность! О, ненормативность!
— А почитайте что-нибудь из раннего.
— Ничего не помню. Разве, что вот это: «Дорогая, постучи мне губами в пах. Пах — это тоже дверь. В избавленье от морщин возле рта. Верь»...
— Замечательные строки, хоть я и не до конца понял. Главное — это верить. Ведь правда?
— Нет, глупыш. Главное — это конец, который избавляет от морщин, — и она захохотала, откинувшись на спинку дивана.

Гена все чаще стал засматриваться на нее.
— А теперь почему не пишете?
— Ушла из прозаиков в проститутки. Платят больше, унижения меньше. Матом крой — не хочу... Вот такая пенисня, малята.
— Правильно, что запретили. Мат замусоривает душу, и без того захламленную буреломом повседневности. С чистой душой легче бороться даже с авитаминозом.
— Плесни еще своей бормотухи, Исусик. Ты как будто поумнел, или мне кажется?
— А знаете, вы не похожи на человека, изнуренного чужими оргазмами.
— Мне моя работа нравится. Знаешь, что Дидро о блядях сказал? «Самый счастливый человек тот, кто дает счастье наибольшему количеству людей». А Дидро — это голова... Есть, конечно, издержки всякие, износ средств производства. Еще лет пять — и жопа обвиснет. На нудистский пляж не в чем будет выйти. Да и хрен с ней. Наливай!

Геннадий начислил по пятьдесят и разобрал мандарин на дольки.
— А для меня соитие без любви — это бездушное сотрясание чреслами. Я поэтому и дал обет воздержания.
— Да что ты о любви знаешь? У меня вот знакомый сектант есть, тоже искалеченный праведной жизнью. Влюбился в одну из наших, Гулю Чупа-чупс. А она такая страшная, что берет за минет по цене анала. Зато смеется над всеми его дебильными шутками. Потому что единственное, что в ней красивого, это — зубы. Месяц назад он торжественно поднес обручальное кольцо даме сердца к ебалу. И хорошо живут — она сосет, он в церковь ходит.
— Эта Гуля, наверное, сладкая, как конфета, раз такое прозвище?
— Нет, просто у нее бородавка на подбородке размером с Чупа-чупс...

По телевизору началось унылое выступление гаранта. Они помолчали. Наконец, куранты пробили двенадцать.
— Ну, с Новым годом, что ли? — подняла она рюмку, усмехаясь.
— С новым счастьем! Ура! А у меня есть для вас подарок, — Гена полез под елку и достал оттуда затертую книгу.
— Это что?
— Евангелие для слепых.
— Я прекрасно вижу.
— А вдруг ослепнете? Будет, что почитать.
— Спасибо, блять.
— Оригинально, не правда ли?
— Очень. Это лучший подарок в моей жизни. Пойдем салюты смотреть, пока есть чем.

Под звуки новогодней канонады медленно падал равнодушный снег. Во дворе суетились встречатели, запускали свистящую и бабахающую на все лады пиротехнику.
— Жаль, у нас взорвать нечего, — вздохнул Гена. — Люблю я это дело. Когда был маленьким, хотел стать подрывником. А стал учителем.
— Может, оно и к лучшему с твоим-то счастьем. Мне тоже в детстве горный ручей нашептал, что я балериной буду в Большом театре фуэту крутить. Это, как говорится, был пиздеж чистой воды. А правда в том, что жизнь похожа на дерьмовый утренник, где Дед Мороз оказался бухим фокусником из цирка. Вместо подарка скрутил из хуя собачку, превратил трех голубей в блевотину и, раскланявшись, отбыл восвояси... Холодно, пойдем еще выпьем.
— А хотите, я вам кое-что скажу? — заявил Гена, когда они вернулись с балкона и накатили.
— Валяй.
— Нам отсюда живыми не выбраться.
— Чего?!
— Из жизни, я имею ввиду. Фэ — философия, — он многозначительно поднял палец.
— Сам ты фэ, — улыбнулась она.
— В Самтыфэ сейчас хорошо...
— Какой же ты милый укротитель дятлов... — она протянула руку через стол и погладила его по щеке. — А у тебя были женщины?
— Пффф, еще какие! Я даже был женат на ней, но неудачно. Она в постели была холодной, как треска. Не то что оргазм — с трудом живого человека симулировала. Дышала, угукала, часто сморкалась в мою пижаму. Однажды сдержано пукнула. Любое полено треснуло бы по самое дупло от зависти. А потом я обнаружил, что пижама из верблюжьей шерсти, которую она мне подарила, затвердела и страшно колется. Я не вынес мучений и развелся.
— Хорошо излагаешь, гаденыш... Секса очень хочется?
— Очень, но я держусь. Вы очень красивая. Есть в вас какая-то моникабелучесть. Зачем вы меня искушаете?
— Знаешь, — привстала она с дивана и наклонилась вперед так, что Гена увидел темно-коричневые ареолы, — у меня никогда не было таких забавных шизиков. Даже интересно, ты соседей затопишь, если сорвешься? Сколько ты терпел?
— Завтра будет год, — Гена, не отрываясь, смотрел на движение сосков под блестящей тканью.
— Ты все время пялишься на мои сиськи. И правильно делаешь. Это ведь не просто красивый контейнер для сердца. Там внутри радость, пир духа и надежды на счастье. Потрогай, — она взяла его руку и положила себе на грудь. — Чувствуешь?
— Вам, наверное, сам Вельзевул «Основы сатанизма» преподавал, — прошептал Гена, не убирая руки. — Какое дьявольское искушение... Но если бог есть, он даст мне силы устоять.
— Хочешь, я тебе тоже кое-что подарю? — она обошла стол, опустилась на колени и ловко расстегнула ему брюки. — Выкладывай, что там у тебя. Ого! С таким размерчиком воздержание — это смертный грех. Бог за это накажет.
— Похоже, что бога нет, — прохрипел он и уверенно взял ее за волосы...

...Уже светало, когда Гена вышел на кухню. Притворив за собой дверь, достал из-за пенала глушилку сигналов и выключил ее. Нашел в телефоне номер.
— Алло, Стасян, не спишь еще? — радостно зашептал он. — С Новым годом! Да, все ништяк! Ага, на воздержанца повелась. Очень тяжко такого придурка исполнять, пару раз чуть не спалился. Спасибо, что подыграл за дверью. А она — вышак просто! И говорит, как Мефистофель. Всю ночь кувыркались. Я сегодня на репетицию не приду. Чего-чего... Влюбился... Нет, открывать нас не надо. Пусть поспит, я потом типа сам открою штопором, героем побуду. Стас, можешь кинуть на карту пару косарей? Да, да, знаю, благородные доны на шлюх деньги не тратят, но тут особый случай. Проснется — в кино с ней пойдем. Спасибо, старичок, еще раз с Новым! Ну все, обнял.

Он вернулся в комнату, поправил на спящей одеяло, хлопнул рюмашку и закусил котлетой. Новый год для нищего актера ТЮЗа начался божественно.