Меня зовут Бэтти Саливан. Стоит мне только не выспаться, и я сразу всех не люблю. За это меня ненавидят. Что ж. Я не мартовский заяц, чтоб всем нравиться, я – нью-йоркский фундук с бессонницей, который не всем по зубам.

Сегодняшнее утро началось с того, что меня никто не поздравил с годовщиной свадьбы. Ну и что, что я никогда не была замужем?! С Билли мы были больше, чем муж и жена. Ни одна из этих завистливых сучек, называющих себя подругами, не сказала ни слова поздравления. Офкоз, мне было плевать, но мерзко.

Да, хотела предупредить. Эта история, которую я сегодня вспомнила, основана на реальных событиях. Разве что все имена вымышлены, особенно – Билли. Не хотелось, чтобы известного художника Марка Брэдфорда опознала какая-нибудь хищная охотница за холостяцкими муштабелями и захомутала его.

Мы познакомились на Венецианском биенале. Я осматривала картину «Пиноккиа», на которой стояла во весь рост голая бодипозитивщица из дерева с голубыми волосами под мышками, длиннющим носом и пуговицами вместо сосков. Он подошел сзади и обдал мою шею хрипловатым баритоном. Я не видела его обладателя, но по моим рукам побежали колючие разряды, взрываясь в голове маленькими фейерверками, и меня взбудоражило.

– Как вы находите это полотно? – спросил незнакомец.

Я, не оборачиваясь, озвучила блуждавшие по моей голове мысли:

– Мне кажется, художник специально выставляет себя умственным инвалидом, чтобы его пожалели. Наверное, он даже во время секса на жалость давит. Достает своего писюна и говорит проститутке: смотри, какой он маленький. Знаешь, как ему будет страшно в твоей огромной сырой пещере? Можно мне скидку?

– А как вам выбор цвета? – голос замялся, чувствуя мое паршивое настроение.

– Это ужасно. Напомнило мне загробный минет в могиле в ночь на Ивана Купала. Да, это всего лишь особенности украинского гостеприимства, но я как будто пережила это еще раз.

– Я потратил на эту картину двое суток, из которых 47 часов размешивал краску, – раздражительно признался голос, и я резко обернулась вокруг себя. На меня смотрел поджарыстый мужчина в самом соку с благородной сединой в волосах головы и едкими, как кислота, глазами.

«Черт! А он хорош! Прямые и чистые зубы, ухоженные бакенбарды, застегнутая ширинка... Он мог бы стать примером для нашей молодежи. Хотя сам сильно не юноша. Но с этим можно смириться. Все-таки, чем старше человек, тем больше ему лет», – рассуждала я.

– Знаете, после вашей рецензии мне захотелось немного испортить вам жизнь. Например, влюбить вас в себя и бросить, – он так лучезарно улыбнулся, что я начала сочиться в свои трусики.

Мой мозг заметался по черепной коробке, как израненная птица, в поисках ответа.

– Один негодяй уже бросил меня с двумя маленькими сисечками... – только это пришло мне в голову, и на глаза навернулись слезы.

И тогда Билли сказал самую важную вещь в моей жизни:

– Не бывает маленьких сисек, бывают большие руки, – и показал свои изящные маленькие кисти. Мое сердце забилось, разгоняя кровь до сверхзвуковой скорости.

– Не хотите завтра выпить со мной чашечку кофе? – спросил он, и я тут же согласилась. А почему бы и нет, особенно, когда тебе тридцатник.

***

Я опоздала на свидание на три дня. Знаете, хотелось, чтобы он понял, что я не какая-то легкомысленькая писька с поволокой, а роковая женщина, которая способна вызвать панику у мужчины одним своим молчанием.

За это время он отправил мне триста восемнадцать сначала шутливых, а потом не очень сообщений. На некоторые я даже хотела ответить. Он писал, что только я открыла рот, как ему в голову стали приходить интересные, яркие образы. Одни были связаны с насилием, другие – с разрушением, третьи с – Апокалипсисом. Это было то, чего ему не хватало.

Оказывается, художники, особенно мужчинки, очень нетерпеливые создания. Он не выдержал даже элементарной проверки молчанием, в ярости разбил телефон и написал гигантский триптих «Геракл отрывает чресла Лаокоона». После показа этой картины он проснулся знаменитым.


А переспали мы аж на Хэллоуин. Было это так. Я сделала себе костюм цапли с декольте во всех критических местах, придав своему образу сдержанное легкомыслие. Чувствовала я себя в нем элитной шлюхой, но с толикой целомудрия. Билли смотрел на меня, не отрываясь. Знаете этот странный взгляд человека, ни разу не ебавшего цаплю? Вот так он таращился, когда мы шли на вечеринку.

В гостях я немного перебрала и танцевала, как в последний раз. Потом мне стало плохо, и память немного отшибло. Утром он сказал, что я вела себя, как пьяный дервиш – кружилась и бесновалась, пока не заблевала окрестности в радиусе нескольких километров, а он все это время держал мне волосы. Это так растрогало меня, что я зацеловала каждый из девяти сантиметров его плоти.

Меня всегда возбуждали шрамы и увечья у мужчин. За неправильно сросшимся носом я могла волочиться, как улитка, оставляя мокрый след на песке. У Билли на руке не хватало фаланги среднего пальца и отсутствовало одно яичко. Я не спрашивала, как мой рассеянный любовничек это все потерял. Но фантазировала, будто он чудом выжил во время крушения супермаркета, получив множество ранений, некоторые из которых были даже смертельными. Когда он ласкал меня отрубленным пальцем, я сходила с ума от похоти.

Мы слились воедино в порывистых объятьях. Казалось, я слышу, как сперматозоиды в его яичке притопывают и прихлопывают под музыку кантри, готовые ворваться в мою яйцеклеточку, как спецназ в наркопритон. Но хвостатое войско эякулировалось раньше времени на голую равнину живота. Такой скорострельности я, признаться, не ожидала.

Потом я приготовила завтрак. Он попробовал и попросил передать соль. Это меня покоробило чуть ли не насмерть, и я выпалила все, что об этом думаю: «Что ты имеешь ввиду? – спросила я раздраженно. – Я не досолила? Значит, я не умею готовить? – этот вопрос глубоко оскорбил меня. – Выходит, я тебе не подхожу? Ты со мной только из-за секса и минета?! Билли не молчи! – от осинившей меня мысли мое сердце загрохотало в груди, как умалишонное. – Я так и знала... Знаешь, что я тебе скажу? Фак ю, Билли, фаааак ю! Грязный шовинюга!»

Он молчал, а из моих глаз брызнули слезы. Потому что в споре с мужчиной, кто первый заплакал, тот и прав. И от сознания своей правоты, мне становилось еще гаже. Я видела, как у него под округлившимся глазом распульсировалась синяя жилка. Он смотрел на меня изумленным взглядом Сатаны, случайно заглянувшего в родительский чат.

– Я ушел писать картину! – прохрипел он.

– Ни пуха! Нихера! – ответила я, и он удалился восвояси, не доедя мои фирменные митетеи, которые действительно оказались слегка недосоленными.

В тот вечер он написал свою знаменитую работу «Харон в яхтклубе «Авиатор». Критики благосклонно восприняли эту работу.

***

– Как же ты меня бесишь, Бэтти Саливан! Как же ты меня бесишь... – так приговаривал он почти каждое утро и пил пустырник.

– Ты должен извиниться, не сходя с этого места.

– За что?!

– За то, что бесишься. Это плохо.

– Извини.

– Да пошел ты в жопу со своими извинениями!

– Сука! Сука! – кричал он и запирался в мастерской. Да, я стала делать это намеренно. Но это был мой долг ради большого искувства. И вскоре вдохновляла его с полуслова...


У Билли имелась одна странность. Он был секс-лунатик. Еблунтик. Бывало, просыпался среди ночи сдирал с меня трусы и приказывал со стеклянными глазами:

– Стриги ногти на ковер, а я посмотрю.

Я, голая, стригла только что нарощенные ногти, а он смотрел, мастурбировал и злился. А потом бросался меня душить. Хорошо, что я в колледже была чемпионкой нью-йоркской области по боевому самбо. Я пробивала ему коленом по яйцу, валила набок, проводила болевой, и он блаженно засыпал.

После такой физкультуры он просыпался немного дерганным, с висящей плетью рукой, но зато полным идей. Когда я рассказывала ему о лунатизме, он говорил, что ничего не помнит. Не помнит мое смущение и сухость, паралич матки... Мне хотелось располовинить нечестивца бензопилой на несколько частей. Но я все это терпела, потому что, как говорят в глупых женских романах, любила его всеми фибрами своей души...

Я обратилась за этой дилеммой на женский, мать его, форум. Господи, каких, оказывается, полоумных только не бывает! Я знала, что толку от этого будет ноль. Как-то раз я всю ночь проплакала, и никто на том сраном форуме не подсказал из-за чего. Но превозмогая себя, поделилась проблемой. Мою историю с еблунтиком закидали ядовитыми комментариями такой токсичности, что я хотела выцарапать себе глаза, чтобы развидеть это.

Мой психолог сказал, что Билли таким образом просто сублимирует сексуальную энергию в творческую. Это, по его мнению, было «просто». Охренеть, конечно.

Во время одного творческого кризиса, пока Билл спал, я подарила его новенький Айфон бездомным борцам за права чернокожих негров и купила Самсунг. Сколько я потом его не убеждала, что с Самсунга на Самсунг звонить дешевле, он не мог успокоиться. Это вызвало такой припадок ярости, что он заперся в мастерской на два дня и написал шедевр «Книксен в аду». Критики отзывались об этом полотнище более чем хорошо.


Потом прозвенел первый звоночек, когда Билли сказал мне:

– Ты живешь в моей квартире, но наперекор моей нервной системе. Да, я пишу хорошие картины. Но мои нервы на пределе.

– Не вижу противоречия. Система нервная? Нервная... Значит, она должна нервничать, – невозмутимо ответила я и схватила спаржу с его тарелки, чего он терпеть не мог.

Я сказала это назло, но я так не думала, я просто была собой. А это главное в отношениях! У нас все было хорошо, а после этого посыпалось, как песчаный замок, на который пописал пьяный хулиган после фестиваля пива.


Наша любовь, как и мое сердце, начала покрываться трещинками, в общем-то из-за пустяков. Я собиралась приготовить яичницу, но все три яйца скатились по столу и разбились. Чертовы куры! Почему эти тупые фермеры не могут заставить их нестись квадратиками? Когда я попробовала сварить сырые яйца в микроволновке, а они взорвались, Билли простонал:

– Временами я хочу, чтобы между нами все было, как полгода назад.

– Не выдумывай. Тогда мы еще не были знакомы.

– Вот именно!

Он будто ударил меня ножом в сонную артерию под самое сердце. Такого я не ожидала. Да.




Картины становились все дороже, а Билли выглядел все хуже. Хотя акварельку «Опарыш и мощи» удалось продать за рекордную сумму, любимый не радовался. С лицом, похожим на мочало, он становился не таким уж любимым. Алкоголь ненадолго скрашивал наши отношения. Но пьяным он не мог писать. А трезвым так сильно дергался, что не попадал по холсту. Когда я без спросу взяла у него пять тысяч долларов и купила целебный пластырь от коронавируса, у него парализовало правую часть лица. Нормально, вообще?

А потом начались нервные срывы. Он грозил сомоубийством и самокастрацией. Я купила ему дорогущее успокоительное, но он не стал его пить, потому что его бесила этикетка. Я могла бы на эти деньги взять себе крышесносные стринги! Все-таки мужчины бывают неблагодарными свиньями и упрямыми ишаками. Тьфу!


Как-то на пленэре он сказал мне:

– Бэтти у тебя слишком тяжелый характер. Ты сегодня так раздражаешь своими разговорами, что у меня ходуном ходят руки. Кроме кардиограммы эпилептика я ничего нарисовать не могу.

– Знаешь, Билли, – я решила открыть ему глаза. – Это не у меня тяжелый характер. Это у тебя нервная система слабая. Ты – тюфяк и без меня так бы и остался посредственностью. Мазилка картонная.

Билли в ответ хотел повеситься на туалетной ручке мне на зло, но вокруг не оказалось сортира. Он в который раз умирал только на словах.

***

В тот день мы помирились в кровати и потом завалились в бар. После нескольких бутылок текилы пошли прогуляться за город. Мы бродили по частному сектору, наслаждаясь теплой июльской ночью, пока под утро мне не захотелось сделать ему приятное.

Мы остановились у забора большого ранчо под развесистой вишней, и я, присев на корточки, стянула с него трусы. Тонкий аромат эрегированного естества долетел до моего носа, и я быстро втянула его в себя, позволяя ввинтиться в лёгкие.

Пока я орудовала своим хлестким язычком, Билли, стоя спиной к забору, рвал вишню, стонал и плевал косточками в траву. Одна попала мне в волосы. Когда я выразила ему свой фырк, он сказал, что в такой унавоженной почве она точно прорастет. Я чуть было не сжала челюсти от обиды, но в этот момент по набрякшему яичку определила, что Билли вот-вот финиширует, и тут случилось страшное.

Я подняла глаза и увидела бородатого мужлана с винтовкой, выглядывающего из-за забора. Это был хозяин дома. Я навсегда запомнила его слова:

– Хуй сосать можно, вишню красть нельзя, – сказал он басом и выстрелил.

Билли кончил, изрыгая чудовищные проклятия, не свойственные его тонкой натуре живописца. Да, я согласна, настоящая любовь – это больно, но такого оргазма я бы самому отмороженному бэдээсмщику не пожелала. Хорошо, что ружье было заряжено солью, иначе он мог бы испортить мне прическу и все, что под ней, прострелив задницу навылет.

Мой Билльчонок отмокал перед телевизором в тазике две недели и все время плакал при виде рекламы вишневого сока. Мне было его ужасно жалко.


После этой неприятности проводку у Билли в щитке коротнуло основательно. Теперь во время семяизвержения у него вокруг ануса возникали такие дикие ощущения, будто в него стреляли картечью и потом шмалили развороченную плоть паяльной лампой. После второго оргазма он решил уйти из большого секса. Я оказалась совершенно ненужной. Билли подарил мне небольшую работу «Сатанистка на педсовете», для которой я была натурщицей, и мы расстались мирно, хотя его и госпитализировали с нервным припадком и сильно опухшим яичком.

Все его картины за несколько лет взлетели в цене. Все-таки правду говорят, что за успехом мужчины всегда стоит женщина. Но только такая, как я, несравненная Бэтти Саливан!