Короче, однажды в одного штукатурил стены коттеджа деляги, который внезапно уехал в Дубаи, или куда там уезжает летом всё это внезапно разбогатевшее дурачье с пустыми глазами. И черт бы с ним, но уехал он оставив меня без копья, зато с кучей строительного материала на многие тысячи. Дни напролет я выравнивал чертовы стены и соображал, где бы раздобыть денег, чтобы купить жене арбуз, букет роз и трусики с кружевами. Но так ничего и не мог придумать, а к воровству я склонности не имел.

Мы тогда ругались каждый день, но в ссоре не были, в молчанку не играли, поскольку молчание мешало каждодневной ругани, то есть она-то молчала, и своим молчанием развязывала мне язык, развязывался он исключительно для примирения, но кончалось все руганью. По дороге на работу я пытался вспомнить причину скандала и не всегда это получалось, в отличие от нее, вечером она освежала мне память, и все начиналось сначала, и начиналось там же, где и приостановилось - на кухне.

- Ты, - говорила она мне, - обещал золотые горы.
- Ничего такого я не обещал, - отвечал я.
- А теперь я сижу в четырех стенах, как дура.
- Ну начнем с того, что стен здесь шестнадцать.
- А дура, значит, тебя не смущает?
- И еще есть пол с потолком. Куча плоскостей.
- И надо же было мне выйти замуж за маляра, господи боже, говорила мне мама - балда ты, дочка...

Она уходила в комнату. "Я штукатур!" - кричал я вслед, но слышал лишь приглушенный плач. Я оставлял убогий ужин и шел успокаивать свою молодую, склонную к нервическим припадкам жену, которая уже три месяца не могла найти работу.

Коттедж стоял на пустынном берегу реки, и я никогда не встречал там путника или автомобиль. Но однажды появился он - невзрачный и тщедушный мужик с молотком. Он выкорчевал кусты, растущие на отмели, и оказалась, что кусты скрывали здоровенную железобетонную плиту, очевидно оставленную за ненадобностью предыдущими рабочими. И мужик взялся за работу: с утра он приезжал на берег на древнем скрипучем велосипеде и присев на корточки принимался освобождать арматуру от бетона, махал молотком до обеда, потом жара становилась невыносимой, он садился на велосипед и уезжал до следующего утра. Я произвел подсчеты - денег в "Чермете" с этой арматуры можно было выручить недурно, на ящик водки или полное собрание сочинений Мориса Дрюона хватило бы с головой. Однако мужик пребывал в тревоге, ведь был еще я - таинственный и молчаливый падальщик, охочий до чужой добычи. Каждое утро я шел в коттедж мимо старательно работающего мужика, останавливался, закуривал сигарету и некоторое время молча наблюдал за ним. Тот бросал на меня взгляды, полные подозрения, которые, по мере оголения арматуры, преисполнялись и мукой. После окончания работы он закидывал плиту травой, и я сам начал его побаиваться, стукнет он, думал я, меня по голове (руку-то, набил, подлец, за неделю), и скроет труп в речке. Однако наблюдений не прекращал, поскольку дома становилось все хуже и мне необходимо было отвлечься, пусть даже и на титанический труд оголтелого придурка.

В то утро я приготовил себе яичницу из двух яиц, решил плотно закусить перед работой. Жена зашла на кухню, схватила чайник, неловко повернулась и сшибла тарелку с яичницей на пол.

- Ну, ничего, - сказал я, сметая осколки в совок, - удовлетворюсь чаем.
- И это все? - спросила она.
- Ну так нет же ничего больше.
- Нет, это все, что ты можешь мне сказать?
- А в чем дело?
- Ты мог бы и пожалеть меня.
- Подожди. Ты угробила МОЙ завтрак, а жалеть я должен ТЕБЯ?
- Именно поэтому ты и должен пожалеть, разве это так трудно понять?
- Ну ладно, мне жаль тебя.
- Очень мило. Все вы одинаковы.
- Кто это "все"?
- Мужчины.
- А ты всех мужчин перепробовала?

И тут она разрыдалась, как плотину прорвало.

- Я, - сказала она сквозь слезы, - беременна. А ты дурак, дурак, дурак...

Я обнял ее, конечно. Утешил, как мог. И себя утешил - прояснил, наконец, кое-что для себя.

Я поехал на работу, прошел мимо мужика, посмотревшего на меня с уже нескрываемой ненавистью. Зашел в коттедж, нашел в подсобке кувалду, вышел, отстранил мужика в сторону, и за десять минут раздробил весь бетон. Я не стал слушать благодарностей оторопевшего мужика, а зашел обратно и позвонил знакомому предприимчивому казаху.

- Привет, - сказал я ему, - есть тридцать мешков штукатурной смеси. Возьмешь за полцены?