… В лесу у реки жила фея
В реке она часто купалась ©

Гроза ушла за чей-то горизонт,
Пролив себя в озёр лесные очи.
Чтоб окунуться в тот Эвксинский Понт*,
И чёрной краской пропитаться к ночи.
Ломились в окна космы облаков,
Не спал поэт, замучен новой пьесой.
Дымился гаш – забвенье дураков,
Скрипели когти зябнувшего леса.

А крик в душе, он нарастал и плыл,
Шаги и стон ночным дурманом жуткий.
И старый пёс по-человечьи взвыл,
И замолчал, забившись в угол будки.
Всё так же ночь оврагами текла,
Удар в стекло! Прошла волна по нервам.
Он не был трусом, но душа была,
И где-то в кедах притаилась. Стерва.

Схватив топор, он глянул из окна,
Изматерившись Чёрным и Единым.
Открылась дверь, и в дом вошла она,
Бледна, как мел, с оттенком донной тины.
Лишь улыбнулась с привкусом вины,
Без чувств упав на половик миткаля.
Струилась кровь сквозь малахит спины,
Там между жабр, от злой рыбацкой стали.

Не оробев, в лесу нельзя без сил,
Он положил несчастную на шкуры.
Фурацилином раны оросил,
Потом курил на кухне, злой и хмурый.
Она спала, в щеках дорожки слёз,
А он не смел … как монастырский инок.
Но гладил, гладил облако волос,
Вдыхая запах ряски и кувшинок.

А ранним утром, подтопив ольхой
Печное брюхо. Весь из восклицаков.
Кормил больную с ложечки … ухой,
Читал стихи. Берггольц и Пастернака.
Была гитара, Визбор, струнный гул,
Она внимала, лес шептался сонный.
И он тонул, безропотно тонул,
В зелёных лужах глубины бездонной.

И ближе к ночи, выполнив дела,
Он задремал в видавшем виды кресле.
Он знал, так будет. И она ушла,
Оставив грусть и нить для новой песни.
Вернулся пёс, надменный, словно шейх,
Тряся репьями, шкура слиплась комом.
Наглючий взгляд, ухмылка до ушей,
Мол, отлучался, как у вас тут дома?

Тащился вечер. Водка, тёс стола,
Прокаркал филин по-фашистски гадко.
Остыл подтопок, пепел и зола,
А он сидел, пока ночная мгла,
Не скрыла лес и все его загадки.

*Эвксинский Понт – древнее название Чёрного моря.