В том распадке, где звеня свирелью
лижет камни молодой ручей,
старый Пан когда-то встретил Фею,
и пропал как пошлый кур из щей.
Влажный мох пружинил под копытом,
мыла берег вечная вода,
и стоял он молоньёй пробитый
сам не свой от уха до хвоста.

А она веснянка-хохотушка
светлолика словно майский день,
убежала к ветреным подружкам
бросив: Жди на зорьке, старый пень.
День-деньской бродил он в чащах тёмных,
под ракитой время коротал.
И тонул в её глазах бездонных,
и летал. Ах, как же он летал!

А когда на небе месяц бойкий,
бросил луч в малиновый закат,
над рекой в плену вечерней зорьки
он стоял, волнением объят.
И она пришла, надеждам внемля,
рассмеялась звонко, как струна.
- Здравствуй, старче, чем кручинишь темя?
Оглянись, бирюк, кругом весна!

И не в силах сдерживать желанье,
чмокнув Пана в конопатый нос,
отдалась в его кривые длани,
и взорвался сумрак буйством роз.
Вздрогнул мир и лёг как пёс на брюхо,
замер ветер в таинстве ветвей.
Соловей выпрыгивал из пуха
и свистал почти как соловей!

Вот и вся нелепая рассказка,
небо в небе, твердь всегда лишь твердь.
О любови сей, что вобщем сказка,
помнят только камыши да ряска,
да река бессмертная, как смерть.