Грипповать в  квартире весьма скучно. Не антуражно. Душевно холодно. Когда  растет температура, выработка соплей и подъем упадка сил, то  хочется стать  ёжиком с советских новогодних открыток семидесятых. Крендель в душегрейке и валенках сидит в избе за столиком, пыхтит самовар, унизанный гирляндами сушек,  рядом украшенная шарами ёлочка, за окошком  снег и заглядывает типичный друг Заяц.
  Хворать желательно так же лампово. Прянично-имбирно, чуть сермяжно, не мельтеша. Вдали от цивилизации, в  чаще  старого, красивого леса. Без электричества, короче. Ну, так, – на пару часов в день дали, и будет.
Чтоб даже самолеты  над лесом не летали. А которые если на Мальдивы, то ломались и разворачивались на Сургут.  Короче –  глухомань, испокон, зело и гой еси велелепие.  Избушка-теремок махонькая на полянке. Вокруг все ёлки, ёлки разлапистые. Снег на ветвях шапками ушанками. Замерло несколько белок. Пара снегирей. Сова торчит. Шишки болтаются.
  Днем солнце, морозец, снег сверкает. Воздух! – режь ломтями и в погребе запасай на лето. А к вечеру чтобы ёбнуло  минус  сорок и пурга  сосны гнула, а волки бы держались за деревья,  чтоб не унесло и выли, словно медведь наступил Витасу на… Нет, не на уши... 
  На фоне столь недружелюбной погоды, мне в домике-то  вдвойне тепло,  тесновато-уютно и бревенчато-безопасно. Чистенько, сухо и ничего лишнего. Скромное обаяние шале. Вот лампа керосиновая. Вот печка в народных заборных  узорах (шутка), на поленьях  бодро пляшет джигу огонь, что-то нехитрое томится  в  простом горшке. Глинтвейн.  Доходит пицца «четыре сыра».  Половичок, часы с кукушкой, кроватка с одеялом пэчворк (уголок приглашающе откинут, свежее белье с котиками). Под кроваткой гжельская ночная ваза, робот пылесос. Лаконично, лепо, любо.
  И  на столе по-простому: самовар с паром,  бублики с маком, горшочек с мёдом, кальвадос. Чай твайнигс эрл грей (натур бергамот, жестяная баночка), хаваю с блюдца. Отдуваюсь. Прогреваюсь.  Короткие валенки. Красный шерстяной  жилет подбит заячьим мехом (вписду друзей), на шее зеленый шарфик. А вьюга за окном беснуется, мороз трещит, волки заходятся Бузовой, донт вори би хэппи.
  Уютно, вспотел даже. И никуда не надо, хоть цельный месяц. Потому что погреб. Вон, кольцо на полу, в уголочке. А в погребке, в  кадушечках не бог весть, но все же:  грибы, огурцы соленые, сало, квашеная капустка, мёд липовый не липовый, под потолком парочка хамонов, голова пармезана на полочке, бутыль керосину, бутыль спирта. Консервы кой-какие. Тушёнка там, ананасы шайбами, икорка красная, коньяк, шпроты в масле, обрез в масле, лечо.  Всё! Чего еще?
  Инда напился кальвадоса и чаю с медом, лампу погасил, одёжу на стульчик, и в кроватку.  Перед сном глянул в ФБ на минутку. Да интернет-то худой! Такой худой, что даже не считается. И ФБ стал худой. Так что точно – не считается. Помянул цукера, перекрестился. Спать, спать.
  Вьюга стонет, волки маются, отсветы потрескивающих углей волшебны,  мышь в ночнушке загривок чешет в углу, надо бы завтра бабу слепить, прежняя надоелааа… И плавно и бесповоротно отъехал. Как кусок масла по горячей  сковороде.
  Что может быть прекрасней, чем проснуться от запаха свежеиспеченных булок! Не знаю  кто испек (мне тут никто не нужен, слышите!), но вот, сильвупле мне. Непогоды и следа нет. Солнце, сугробы слепят, снежинки сверкают. Скорей завтракать, да бабу лепить. И забыл, что и болел…