Поселок носил имя железного Феликса. Старинный монастырь обворовали и забросили, в барской усадьбе возле озера разместили санаторий для образцовых чекистов. Деревянные дома почему-то здесь называли финскими, между стенами для утепления засыпали серый шлак местной кочегарки, который в избытке валялся возле коричневого просыревшего сельпо. Через оконные пыльные стекла выцветших холодных изб местные наблюдали унылую безлюдную дорогу, ведущую в далёкий провинциальный город. По ней два раза в день, пыхтя и фыркая, нехотя приходил автобус, который в самом центре, у жестяной будки делал кольцо. Водитель ждал минут десять, затем лениво разворачивался и уезжал, забирая с собой редких пассажиров. Автобус исчезал за поворотом, напоминая селянам о бедном одиночестве и неизбежности конца.
Дачники сюда, несмотря на дивные пейзажи и лесное озеро, приезжали нечасто, поскольку место пользовалось дурной славой. Нельзя сказать, что селяне сильно пили, но здешнее пьянство носило характер неизлечимой фатальной болезни. Мужья забывали в гостях своих жен, мамы теряли детей, бабушки - дедушек, и все вместе - коров, коз, кур и разум. Здесь постоянно кто-то кого-то разыскивал.
Местный радикальный проповедник Микальчук, например, искал потерянных грешников.
В пасхальное воскресенье, в городском доме молитвы, на собрании он дерзновенно выступил с пророческим словом.
- За что мы получим венцы на небе? - он обвел строгим взглядом затихший зал. Члены общины, преимущественно - тихие, плаксивым женщины, затаив дыхание слушали проповедь.
- Так за что нас наградит Господь? - не унимался Микальчук. Прихожане не знали правильного ответа. Многим казалось, что действует Дух Святой. Он обязательно подскажет верный путь!
- Иди сюда, Василий! - обратился проповедник к сидящему за его спиной дряхлому одноногому дьякону. - Встань напротив! Наклони голову! Ниже! Вот так Господь будет накручивать нам венцы, в награду за труд наш, брат! Смотри! Мы с тобой понесем Евангелие всей твари! До края земли!
Микальчук сделал над головой ошалевшего Василия несколько жестов, напоминавших вытянутую петлю.
- Ты, Мария получишь пять венцов! Ты, Анна, десять! За все Господь вознаградит!
- продолжал проповедник. Светлый пиджак на спине Микальчука стал мокрым от пота, лицо покраснело, глаза заслезились. В разные стороны полетели мелкие брызги. Пророк продолжал размахивать руками. Петлеобразные венцы выглядели свежо и эффектно. В собрании даже ощущался похоронный запах новогодней ёлки.
- Мне приснился сон! Господь сказал: Филипп, скорее иди в Раковичи, там Моё стадо, овцы которых Мне надлежит привесть! Раковичи! - громко повторил Микальчук, резко замолк и уселся на лавку под деревянным крестом.
Тишину разрядил очнувшийся Василий:
- Помолимся, братья и сёстры! Милостивый Господи, Ты - Владыка всей вселенной и наш Царь, дай нам сил исполнить слово Твоё и пойти в Раковичи на проповедь святого Евангелия, как когда-то служитель твой Филипп отправился Духом Святым на пустую дорогу на встречу с вельможей царицы Кондакии евнухом ефиоплянином! Да будет воля Твоя! Аминь!
Собрание одобрительно загудело, сделало денежный сбор и разошлось по домам обедать, а Микальчук и Василий сели на старый москвич и отправились прямо в Раковичи.

В выходной день селяне здесь дружно пьянствовали. Так они по старинке лечили воскресный невроз и преодолевали экзистенциальный кризис оставленности.
Братья слонялись от дома к дому, тихо стучали в двери, заводили вкрадчивый разговор о Боге и вечной жизни на небесах. Проповедников никто к себе не пускал, их речи хмуро выслушивали на пороге. Грешники трезвость не понимали, Господа знать не хотели. Пару раз братьев чуть не побили.
- За Христа страдаем! - подытожил Микальчук.
На обратном пути странники попали под проливной холодный дождь. Москвич заглох и отказался работать на миссию.
Братья приняли решение кратко помолиться, но дождь все равно не закончился, тогда они пошли искать
кого-то, чтобы дотащил окаянную машину на галстуке до города.
Проклятое место встретило проповедников лаем цепных псов и молчаливым равнодушием жителей.
- Эй, дядя, зонтик твой где? Забыл, да?
На дороге, около старой конюшни стоял молодой цыган. Его черные кудрявые волосы покрывали крошечную смуглую голову, рот расплылся в блаженной детской улыбке, зубы через один почему-то отсутствовали, а оставшиеся, заостренные словно клыки, нагло торчали в разные стороны.
Вскоре два промокших брата во Христе вошли в полутемное помещение.

Цыгана звали Шохрух Гусаров. Узбекское имя Шохрух значит – Душа шаха или Сын царя. Себя он считал русским, приехал из Узбекистана на заработки. В проклятом поселке царскому родственнику нашли место скотника, платили гроши, но обеспечили жильем. Когда-то здесь находилась колхозная конюшня. Её пристроили сразу за длинным каменным домом, в котором хранился посевной и уборочный инвентарь, а также ржавела старая техника. Коней давно свезли на колбасный завод, их заменили тракторами, а конюшню разделили горбылем на отсеки и заселили рабочими переселенцами. В одной из таких произвольных комнат и жил русский цыган Шохрух. Беда его состояла в том, что Гусаров не пил. Он вёл одинокую жизнь, принципиально не употреблял спиртного, за что многократно был бит как гордец, стукач и чурка. Накануне, в субботу ему больно досталось от соседа Володи, которому не понравилась шутка Шохруха про кабана, своровавшего его картошку. Володя посчитал, что клубни выкопал и сожрал сам цыган. Теперь лицо Гусарова украшал огромный бланш, который он лечил мокрой газетой.
Разговор проповедников со встречным евнухом-ефиоплянином длился примерно час. За это время Микальчук сумел выяснить главное, - цыган не крещён и радикальный евангелизм его вполне устраивает. Главное, проповедник увидел несомненный знак Божий. Имя цыгана в переводе означало что-то царственное, духовное, указывало на высшее предназначение. Микальчук утвердился в мысли, что он как апостол из книги Деяний обратил в веру настоящего евнуха-ефиоплянина. В Узбекистане Шохрух когда-то принял ислам и женился на дочери местного пекаря. Выкуп-калым за невесту он заплатить не смог, а потому поселился в доме тестя, на которого и работал батраком – за проживание и еду. Молодая жена никакой разницы между замужеством и девичеством не почувствовала. Её рабочий день начинался на заре и завершался, когда в доме гасили свет. Осенью Шохрух отпросился на заработки в Россию, где внезапно решил остаться. Жена написала, что если он не вернётся, то её повторно отдадут замуж. Шохруха это почему-то не взволновало. Он разок предложил жене приехать в Россию, но та - не ответила. Может, письмо просто потерялось или его порвал новый ревнивый муж.
В поселке цыгана за глаза считали вором и пустым никчёмным человеком.

Через два месяца Микальчук крестил Шохруха как уверовавшего ефиоплянина полным погружением в местном озере. Поглазеть на духовное мероприятие пришли соседи и какие-то незваные гости. Для них во дворе проворно расставили стулья. У крыльца за покрытым бархатной скатертью столом, на котором лежала громадная Библия, чинно расселись седые проповедники. Сам цыган в белом медицинском халате, тапочках и подштанниках стоял со сборником духовных песен на видном месте и старательно распевал:
- На небесной перекличке буду я!
Женщины, по случаю праздника крещения, приехавшие из города, весело подхватывали:
- Там по милости Господней буду я!
Микальчук вошёл в илистую воду у берега. Ему долго пришлось идти по мелководью, наконец он зашёл на необходимую для погружения глубину и произнёс молитву:
- Освяти эту воду, Господи! Пусть вступающий с Тобой в святой завет станет служителем, ловцом человеков и проповедником!
После этого он решительно опрокинул цыгана, стоявшего всю молитву рядом, с благочестиво сложенными руками. Для этого он нажал правой рукой на его грудь, а ногой под водой умело сделал небольшую подсечку. После этого нехитрого приема цыган полностью скрылся в глади озера. Когда он вынырнул, проповедник ловко подхватил его и под локоть вывел на берег. Там радостно фыркающего новокрещенного уже встречали две пожилые прихожанки. Они завернули Шохруха в чистую простынь и подарили букет рубиново-красных пионов.
Местные жители, толкаясь бросились собирать воду в откуда-то взявшиеся пустые бутылки. Видимо их посетили какие-то архаичные купальские воспоминания. Неизвестно, как они потом собирались употреблять эту жидкость.
Михальчук довольно посмотрел на водную даль и протяжно запел:
- Чудное озеро Генисаретское, с чистой и светлой водой. Ты отражало Христа назаретского, весь Его образ святой!

Всю зиму и весну Гусаров исправно посещал воскресные собрания в городе, куда приезжал на промерзшем утреннем автобусе. Он научился молиться своими словами, петь псалмы и даже готовился стать проповедником. Мужчин в общине не хватало. Право проповеди имели только братья. Сестры во Христе опекали Шохруха, жалели и подкармливали. Одни звали его Шок, другие Шорох. Цыган на это не обижался. Он чинил им обувь, делал набойки и ставил кожаные заплатки на туфли. Заказы поступали один за другим. Однажды цыган даже очистил от грязи глубокий мутный колодец, куда отважно спустился по верёвке. Этот подвиг ещё больше прославил его как смелого брата и мужика работящего. Стали поговаривать, что Гусарова обязательно надо женить, подыскать богатую невесту среди своих. Девушек крестили больше, они скорей отзывались на проповедь и быстро выходили замуж. Может им просто не нравилось пьянство? Русские сектанты исповедовали полную трезвость, не пили даже пиво и шампанское, не дрались. Для сельской местности это очевидные признаки очеловечивания.

Вскоре Шохрух обратил в христианство соседа Володю. Прочитав Евангелие тот долго плакал, потом в совхозе попросил взаймы денег и купил себе на рынке турецкий костюм, в котором стал старательно посещать собрания в молитвенном доме. Володя трезвился примерно полгода. За это время он полностью ознакомился с библейским учением, принял решение жениться и перестроить хату. Селянки больше не приглашали Володю выпить, не звали в баню и не приходили занимать деньги. Вечерами братья Шохрух и Володя молились и распевали гимны из сборника «Песнь возрождения». По субботам они беседовали с прохожими, звали на свои собрания, дарили листовки и глянцевые буклеты. Некоторым это не нравилось. Однажды в окно Володи кинули камнем, потом кто-то налил в его колодец керосин, но мало-помалу соседи смирились, религиозные гонения утихли. В посёлке зародилась маленькая община, к проповедникам стали прислушиваться. Братья наперебой пророчествовали, учитывая народные настроения, делали особый упор на приближающийся конец света и огненный Апокалипсис. Запахло духовным Ренессансом.

Тем временем Гусаров взялся починить португальские ботинки Микальчука. Тот нашёл их в гуманитарной помощи и носил, не снимая. Ботинки он искренне полюбил за удивительное удобство. Каблук изрядно истерся и проповеднику страстно хотелось его заменить. Понятно, предмет, которым ты так дорожить, можно доверить только брату по вере!
Гусаров - мастер золотые руки, прославленный смельчак, который один среди волков и снегов, ранним утром неизменно шел пешком по полям ради радости Евангелия и новой жизни... Цыган-ефиоплянин, первый уверовавший в проклятом чекистском посёлке! Сын узбекского царя внезапно пропал вместе с португальскими ботинками!
Никто не верил, что цыган после бурного обращения мог воровать. Месяц все тревожно и исправно молились, затем Микальчука отправили на поиски Шохруха. В поселке его не нашли, комната в конюшне оказалась запертой. Никто толком ничего не знал, кроме того, что соседа Володю забрали менты и увезли в город, а оттуда отправили в следственный изолятор. Брат Володя сознался в непреднамеренном убийстве случайного собутыльника. Все решили, что цыган расстроился и сдуру вернулся к жене в Узбекистан.

Прошли годы, однажды я встретил изрядно постаревшего Микальчука и поинтересовался судьбой его португальских ботинок. Проповедник вздохнул и устало взглянул на меня:
- Господь отвёл от беды! После того как Володя грохнул ножом своего собутыльника, все в поселке стали говорить о ритуальном убийстве. Это, конечно, неправда. Ничего такого нет, сам - хорошо знаешь. Володя пьянствовал, водку жрал, не просыхал, да и крещения не принял. Так – духовный попутчик, халдей лицемерный, фарисей и гроб окрашенный!
- А цыган? С ним что? Где теперь Сын царя?
- Гусаров помогал Володе труп выносить и в снегу прятать. Он мне сам в этом признался. Шохрух приходил ко мне ночью, тайно, как Никодим к Христу. Я уговаривал его ментам во всём сознаться. Бежал он, кары людской убоявшись! Бога надо страшиться! Что сделает мне человек? - Микальчук уставился в какую-то точку на алеющем горизонте и благословляюще взмахнул рукой.
- Володя его на следствии не сдал, всю вину взял на себя. Сейчас второй срок мотает! Зло пьёт как холодную воду! Посещать грешника не надо! Отпали братья от веры! Молюсь о них! Много может усиленная молитва праведного!