ФРИЦ

В последнюю ночь Фридрих так и не смог уснуть. Мрачные мысли теснились в голове, не давая спать…
Он ворочался на просторной семейной кровати, мял подушку, вставал и несколько раз взбивал старую перину, пахнущую птичьим навозом и пылью. Необъятную перину им торжественно преподнесли на свадьбу, как символ семейного благополучия. В трудные послевоенные времена, это был роскошный и очень дорогой подарок. Правда, уже тогда она имела тяжёлый запах. Родственники объясняли, что такой запах оттого, что набита перина самым настоящим лебяжьим и гусиным пухом, который, естественно, и должен пахнуть птичьим двором. Позже, болтливая племянница, по секрету, рассказала о том, что этому подарку скоро исполнится сто лет, и перешили её из старой бабушкиной перины, на которой старушка изволила умереть ещё задолго до первой мировой войны.
Всю жизнь трудолюбивая Марта, при первой возможности, выносила перину во двор проветривать и выжаривать на солнце, но характерный дух гусиного помёта оставался неистребимым. Так и прошла вся их семейная жизнь с запахом птичьего двора. Со временем они притерпелись к нему и почти не замечали.
Фридрих даже научился угадывать погоду по этой перине – если запах становился резче и гуще – то быть дождю. Вместе с другим барометром – больными суставами, он безошибочно предсказывал погоду на радость соседям, которые заходили к нему за советом как к настоящему синоптику. И, надо сказать, он редко ошибался…
Сейчас всё в прошлом… Война раскидала всех соседей и их дом, построенный в 32-м году для рабочих судостроительного завода «Шихау», совсем опустел. Одних призвали на фронт, а другие, в страхе перед приближающимися русскими, не веря в непобедимость рейха, уехали к родственникам вглубь Германии.
Фридриху же не хотелось покидать их уютную квартирку в районе Кёнигсберга под названием Понарт*, где в основном жили работники порта и судостроительного завода.
(* В средние века так называлась деревушка в пригороде Кёнигсберга, а позднее рабочие кварталы. В настоящее время, в современном Калининграде, это южная часть Московского района. Однако, немецкое слово «Понарт» до сих пор можно услышать на улицах города. – Примечание автора.).



Рис. 3. Современный Калининград. Московский район. 2018г. В этих домах до войны жили немецкие рабочие

Здесь прошла вся его жизнь. В детстве он учился в народной школе, потом поступил учеником на судостроительный завод и сделал прекрасную рабочую карьеру, став высококвалифицированным слесарем-инструментальщиком.



Рис. 4. Здание народной школы на ул. Шифердеккерштрассе (ныне улица Маршала Новикова. 2019 г. Фото автора

Единственное, что омрачало его жизнь - это болезнь суставов. В отрочестве, маленький Фриц, вместе с другими мальчишкам бегал весной на Вислинский залив ловить огромных лещей, нерестящихся в камышах, и, бродя по пояс в ледяной воде, застудил ноги.
Со своими больными коленями Фридрих был вчистую освобождён от воинской службы, поэтому ужасы Первой мировой войны прошли как-то стороной. А вот Восточный Поход * принёс страшное горе и невосполнимую утрату.
(* Восточным походом немцы называли Великую Отечественную войну против СССР – прим. автора)

Карл, их единственный сынок, погиб на восточном фронте в сорок первом году - всего год прослужил в Вермахте…

* * *
В тот пасмурный ноябрьский день всё произошло как-то буднично и от этого особенно страшно. От настойчивого звона дверного колокольчика они вздрогнули и переглянулись – к ним уже давно никто не заходил.

На пороге стоял пожилой фельдфебель в потёртой, мятой форме, отчего выглядел он совсем не по-военному. Вяло вскинув руку в приветствии и апатично пробормотав: «Хайль Гитлер», протянул измятый, с потёртыми углами, конверт из дешёвой серой бумаги.

У Фридриха тревожно ёкнуло сердце. Непослушными пальцами долго не мог вскрыть плотно склеенный конверт с военными печатями на обратной стороне. Наконец, извлёк стандартный бланк в чёрной, траурной рамке. Строки, написанные аккуратным канцелярским почерком, поплыли перед глазами:

«…Карл Шеффер погиб как герой. В ходе перестрелки он получил пулю в правое лёгкое. Подошедшее подкрепление обратило банду коммунистов в бегство, и Ваш сын был перевязан. Но, любая возможная помощь была напрасной. Он умер в течение нескольких минут…Мы скорбим вместе с Вами об утрате Вашего сына. Он навсегда останется в нашей памяти…»

Фридрих без сил опустился на стул. В висках гулко тикали крошечные молоточки: «Карл погиб, погиб… Погиб…»

Фельдфебель, глядя в сторону, заученно бормотал:

- По всем вопросам социального обеспечения и оказания помощи вам надлежит обратиться в соответствующие ведомства Вермахта… Я обязан передать по описи имущество погибшего…

Он развязал холщовый мешочек и стал, зачитывая по ведомости, выкладывать на стол знакомые вещи:

- кошелёк с содержимым: двенадцать рейхсмарок, два ключа, серебряное кольцо;

- медальон, содержащий различные фотографии;

- кусок мыла для бритья, четыре носовых платка;

- автоматический посеребренный карандаш, блокнот;

- ручные часы марки «Экзита»;

- карманное зеркальце и расчёска…

…Список длился бесконечно долго. Горка знакомых вещей на столе всё увеличивалась. Наконец, когда перечень закончился, Марта нашла в себе силы расписаться в бумагах. Лишь после того как за фельдфебелем закрылась дверь, она опустилась на пол и разрыдалась.

Боль утраты со временем слегка утихла и сменилось чувством непонимания. Зачем и для чего погиб их родной сынок? Что надо было немцам в этой далёкой и дикой России, населённой свирепыми и жестокими варварами…

А вот сейчас, по слухам, русские уже под Кёнигсбергом. Конечно, им не взять город-крепость, они обязательно обломают зубы об эту твердыню и в войне наступит переломный момент...
Именно так, бодрыми голосами, вещали по радио гебельсовские дикторы под звуки бравурных маршей. Ещё, есть секретное оружие, завезённое в подземелья средневековых фортов! Фридрих своими глазами видел длиннющую колонну тяжёлых грузовиков, проезжавших в вечерних сумерках по узким улочкам их города под усиленной охраной. Что они могли везти кроме оружия, необходимого для обороны города? А ещё, на прошлой неделе, торжественным маршем по всем главным улицам прошёл военный оркестр. Все жители высыпали из своих домов, чтобы полюбоваться на бравую выправку музыкантов и услышать бодрые мелодии. Значит, не так уж плохо идут дела на фронте!



Рис. 5 Парад военных музыкантов в разрушенном Кенигсберге. 1945 г. Архивная фотография.


* * *

Вчера, вновь раздался дерзкий звон дверного колокольчика. Это было странным - несколько месяцев к ним уже никто не заходил. Некому и незачем было…. Ничего хорошего это не предвещало.

Фридрих, морщась от стреляющей боли в коленях, проковылял к двери. Приоткрыл. Худенький подросток в форме гитлерюгенд, но с повязкой ополченца на рукаве, фальцетом выкрикнул: «Хайль Гитлер!» и стремительно выкинул вперёд вытянутую руку.
Фридрих, машинально ответил на это приветствие, ставшее уже привычным, и вопросительно посмотрел на него.

Щеголевато щёлкнув каблуками детских ботиночек, подросток выхватил из полевого планшета какую-то бумагу:
- Повестка! Фридрих Шеффер, вы зачислены в отряды народного ополчения – Фольксштурм. Завтра, к девяти ноль-ноль, вам надлежит прибыть на сборный пункт.



Рис. 6. Повестка ополченца «Фольксштурм». Подлинный архивный документ


Фридрих растерялся:
- Но, подождите…, молодой человек… Я же не подлежу призыву.... У меня больные суставы и уже совсем не призывной возраст! Я давно освобождён от военной службы по болезни и по старости…

Подросток окинул его презрительным взглядом:
- Все так говорят, а отечество в опасности и его надо защищать с оружием в руках! Распишитесь в получении! Уклонение от призыва, по законам военного времени, карается смертной казнью. Проявите стойкость, мужество и выполняйте свой долг! – выпалил он заученные фразы.



Фридрих вошёл на кухню и положил повестку на стол. Марта, внимательно прочитав текст, расплакалась.

- Может быть, это какая-то ошибка? – глотая слезы, прошептала она.

- Нет, это не ошибка. Я читал на улице приказ фюрера о тотальной мобилизации. Позавчера, в очереди за хлебом говорили, что призывают всех, даже безногих инвалидов. Стариков уже призывают до 70 лет включительно. Уклонистов увозят в гестапо. Наверное, совсем плохо дела на фронте. Вот настала и моя очередь…


* * *

От этих мыслей сон прошёл окончательно. Внизу, на первом этаже в крошечной кухоньке, уже давно хлопотала над завтраком и звякала посудой Марта.

Как и все немецкие женщины, она вставала очень рано – до восхода солнца, едва начинало светать. В это раннее время, ежедневно, без всяких исключений, надо было подметать улицу перед домом – иначе могли наказать за мусор. Штрафы были не шуточные! Даже сейчас этот порядок соблюдался неукоснительно, несмотря на то, что половина города была разбомблена и центральные улицы лежали в руинах. Английские бомбардировщики ни одной бомбы не сбросили на судостроительный завод и прилегающие к нему рабочие кварталы. Наверное, не зря ходят упорные слухи, что часть акций принадлежит англичанам и именно поэтому они не тронули завод, где ремонтировались субмарины и производились минные тральщики. Как бы там ни было, в этом плане их семье повезло! Без крова они, как многие жители Кёнигсберга в центральном районе, не остались…

Фридрих одел приготовленную с вечера одежду, в который решил идти на фронт: старенький сатиновый рабочий костюм, выданный на заводе ещё в довоенные времена, а вместо армейской шинели добротное драповое пальто – единственное, что осталось у него из приличной одежды. Марта очень боялась, что он испачкает его на войне, но Фридрих только досадливо махнул рукой – для ранней весенней поры пальто было самым подходящим нарядом. А ещё у него не было никакой уверенности в том, что он живым вернётся из ополчения и это пальто понадобится когда-нибудь, в мирной жизни…


С обувью было совсем худо и пришлось обуть единственные полуботинки, в которых он выходил на улицу. Они были сильно поношены, но знакомый сапожник Август Ледер совсем недавно набил подковки и подшил отстающую подошву. Вот только стоптанные каблуки реставрировать не удалось. У Августа не было материала, а у Фридриха не было денег на такой ремонт. Как он будет сражаться с врагами в такой совсем неподходящей обуви в весеннюю распутицу? А ведь с его больными суставами, в первую очередь, надо беречь ноги от сырости.

Хорошо бы обуться в сапоги, да только где их взять? Впрочем, оставалось небольшая надежда на то, что если хорошо попросить командиров, может быть, выдадут какую-нибудь более подходящую обувь… Только, это навряд ли. От раненых солдат, выздоравливающих в тылу, он слышал, что с военным обмундированием совсем плохо. Вермахт снова возвращается к ботинкам с обмотками, как в 39 году…. Ополченцы, которых он встречал на улице, все поголовно были в гражданской одежде. Только оружие и нарукавные повязки с надписью «Фольксштурм» выдавали их принадлежность к вооружённым силам Германии.



Рис. 7 . Ополченцы «Фольксштурм». 1945 г. Архивная фотография

Тяжело вздохнув, Фридрих, держась двумя руками за перила, с трудом спустился по лестнице на кухню. При каждом движении, знакомая боль острыми иголками пронзала колени изнутри.

Марта, пряча заплаканные глаза, поставила перед ним тарелку с картофельным пюре и большую кружку желудёвого кофе с сахарином. Положила на край тарелки кусочек маргарина и полила горячее пюре мучным соусом. Фридрих давно привык к такому скудному завтраку. Нельзя сказать, что они голодали, но эрзац-продукты уже изрядно надоели. Гороховая колбаса, маргарин вместо сливочного масла, искусственный мёд из патоки – всё это, ещё перед началом войны, начали продавать по карточкам. Раньше ещё можно было купить натуральные продукты за баснословные деньги у спекулянтов, но сейчас это стало невозможным – сало, масло и сахар, с недавних пор, перевели в категорию стратегического сырья. За покупку или продажу этих продуктов можно было запросто угодить в гестапо.
Последнее время Фридриху всё чаще снилось, как он отрезает толстый кусок розоватого сала с широкими мясными прожилками, кладёт его на ломоть душистого пышного хлеба и вонзается в этот бутерброд зубами. Просыпаясь, он сглатывал слюну и облизывал языком гладкие дёсны.
Все зубы выпали у него ещё три года назад. Сосед Густав, в семье которого все были аптекарями, говорил, что это от недостатка витаминов и некачественного питания. Последнего из соседей - зубного техника Пауля Миллера арестовали осенью. Кто-то донёс на него о том, что он выносил с территории завода редкий и дорогой металл – рандоль, очень похожий на золото, из которого получались прекрасные зубные протезы. В этом аресте Фридрих чувствовал некую долю своей вины – ведь незадолго до этого он обратился с просьбой к Паулю сделать ему, по-соседски, недорогие вставные челюсти, без которых было совсем плохо кушать. Но, не суждено… Так и будет он теперь мучиться без зубов. Всех стоматологов уже давно призвали в фольскштурм или посадили в подвалы гестапо. С недавних пор эта профессия стала очень рискованной. Многие материалы, с которыми они работали, стали считаться стратегическим сырьём и подлежали сдаче. … А про евреев, традиционно занимавшихся стоматологическим ремеслом и говорить нечего - они исчезли ещё до начала войны. Наверное, и в живых никого уже нет. Говорят, больше года в концлагерях никто не выживал...

Продолжение следует...