Я заступаю на дежурство ночью. То есть в 6 часов вечера после работы я считаюсь на дежурстве.
Прокурорские работники, женщины и пожилые, идут домой. Молодежь, как правило, остается.
Мимо дежурки проходят женщины с плотными икрами. Я думаю, почему икры плотные, почти накачанные. Нет предпосылок для накаченности. Наша земля плоская, равнинистая. Отсюда до ближайших гор километров двести. Откуда эта странная, почти цилиндрическая форма икр? В студенчестве, я видел накаченные концы голеней женщин, отмечал выделяемость икр, полагал, что это свойственно Алматинкам.
- Ты кого нибудь, из них хочешь, брат?
- Я не вижу брат, ног, если бы видел всё тело, сказал бы, – отвечает охранник. – Я в принципе не вижу ног уже года два, как с армии пришел.
Меня плотные икры раздражают. Те, у которых в районе колена и  около того места, где начинаются туфли, примерно один и тот же диаметр. Нервирует неуважение к высокому каблуку.

Жена звонит. Почему ты не дома. Дежурство? В жопу твое дежурство. Она выходила замуж за человека, не связанного никакими дежурствами. Еще и пьющего.

Я проводил прокурорский допрос в ИВС. Это такая штука, когда ты вместе со следователем приходишь в ИВС и допрашиваешь обвиняемого перед санкцией на арест. Потом докладываешь всё прокурору,  и он ставит синюю печать - право на небо в клетку ближайшие два месяца жизни. Или отпускает. Как повезёт.
Так вот, иду я, значит, с дознавательшей Машкой Мусоренко в ИВС на допрос. На Машке форменная юбка, обрезанная почти вдвое короче чем положено. Рубашка с перешитыми пуговицами, ярко демонстрирующая любовь к жизни. Я иду немного сзади, смотрю на ее задницу и вяло поддерживаю беседу. Мне ненавистна папка, черная, пахнущая китайской резиной. Плотные форменные брюки летом. Туфли разбитые, которые я купил еще на первом курсе университета. Я хочу с Машкой на море. Ну или ночью в подъезд, на крайний случай.
В допросной сидит следак из УВД области, адвокат и один пассажир. Следак старше меня, седой, ему лет тридцать, почти старик для меня. Я зашел.
- Когда заканчиваете, ребята? – спросил дружелюбно, – У вас же есть свой кабинет мусорской, почему туда не пошли?
- Уже заканчиваем, братишка. – мне показалось, что он произнес с неким вызовом, как произносит это слесарь СТО, к которому ты зашел унизиться и проверить стук в ходовке.
И тут эта Машка и говорит: - Эрик, мы будем в коридоре жариться, пока эти тут под кондиционером будут чаи гонять? Или ты не прокурор? – задевает, гадюка.
Я спиной ощущаю, как она с адвокатом лыбятся. Ждут. Молчу. В допросной стало неожиданно жарко.
Ставлю ладонь в начало стола и провожу рукой до конца, сметая на пол уголовное дело, какие-то бумаги, телефон следака, бутылку воды. Дело распалось на листы и заполнило углы кабинета. Допросную также наполнила какая-то прохладная, как сквозняк, развязка. Наступило облегчение. Адвокат кинулся подбирать листы бумаги. Следак схватил меня за рубашку.

- Машка, пошла ты в жопу. Тебе было весело?
- Этот следак из УВД меня дико раздражает. И ты меня раздражаешь.
Мы стоим ночью в подъезде ее дома. Вокруг окурки. Недопитое пиво на полу. Папка черная лежит в пыли. Расстегиваю ее перешитую рубашку. Часы зацепились за погон.
- Что случилось? Ты перепил? – дознавательша не поняла, почему я резко вышел из подъезда и сел на лавочку.
- Пожалуй устал, - говорю.  – Давай завтра или когда там. Пойду блевану.
Сел в машину, доехал потихоньку до дома. Немного поспал за рулем. Светало. Обожаю, когда светает. Птицы начинают петь, ощущение, будто мимо тебя почти прошло какое-то важное событие, но ты его еще можешь догнать, а организм хочет спать, не хочет подчиняться. Недогнанность, разочарование и усталость.
- Че там, с Машкой, получилось вчера? – мой сосед по кабинету, мы называли друг друга «сосед по камере», закурил утреннюю сигарету и ожидал яркого рассказа про дознавательшу и наше дежурство.
- Ничего не вышло, в подъезд зашли, трусы снял, как долбануло запахом, я и свернулся.
- Дебил.