Раз в год, зимою, сходятся все знаки
И рушатся глаза моих икон,
Когда порой меж волка и собаки
Кошмар мне снится тот же, тот же сон.

Приходит он ко мне уж четверть века:
Зима, река замёрзшая, рассвет...
И поднимаю, целю в человека
Лепажевский дуэльный пистолет.

Иду к нему я, он ко мне шагает
Через рассвета призрачную жуть,
И мой свинцовый шарик пробивает
Ему сюртук, рубашку, рёбра, грудь.

Ну что ж – убит... Но нет конца кошмару,
Ведь через год я снова на реке
Увижу лес, увижу жёрнов старый
И ствол в моей недрогнувшей руке.

...И вот буран – теперь уже не ложный,
Свеча и несомненная постель,
Рассвет правдивый, жёрнов непреложный
И неопровержимая дуэль.

Кричу беззвучно, но в ответ ни слова.
Что это значит, боже мой, друзья?
Зачем теперь – и наяву – и снова
С приятелем своим стреляюсь я?

Мы оба знаем – мыслью, сердцем, нервом,
Как всё случится, всё произойдёт:
Начнём сходиться, выстрелю я первым,
И пуля моя грудь ему пробьёт.

Всё как в том сне – “сходитесь” –  я стреляю,
К нему бегу, хоть знаю – он убит.
И мой Владимир, друг мой, умирая,
С дыханием последним говорит:

“Не плачь, Евгений, бесполезна жалость,
Смиренно принимаю я судьбу:
То, что в кошмарах каждый год случалось,
Теперь случилось с нами наяву.

Прошу одно – в скитаниях по свету
Найди и, если сможешь, отомсти
Тому, по чьей вине случилось это.
Я ухожу. Auf Wiedersehen. Прости”.

И снова год, как сон пустой, проходит,
И снова низок серый небосклон,
С волчихой волк на промысел выходит,
И снится мне опять всё тот же сон:

Пять лошадей исходят белым паром...
Мой секундант. И секундант его.
Лесок. Две пули. Пистолетов пара.
Река, рассвет. И больше ничего.

Мы с ним стоим – два смертных дуэлянта.
От примиренья отказался он.
И к нам идёт один из секундантов
Обеих представителем сторон.

Он говорит, очки держа за дужку,
Дуэльный соблюдая политес,
Противнику: “Готовы, monsieur Пушкин?”
Затем и мне: “А вы, monsieur Дантес?”