Я живу в каменном колодце. Осталось только наполнить его водой. Мне часто это снится. Вода заливает этот грязный вонючий двор вместе с его немногочисленными разноцветными жителями, их трусами и носками на провисших веревках, с полуразобранным мотороллером старшего сына Рафаэлова, вместе с верещащими маленькими филиппинками со второго этажа, вместе с черномазым вечно вшаренным наркоманом Джимми, и даже вместе со мной.
Это очень странный дом. Я таких больше не видел. Двухэтажный атолл с отдельными входами в три квартиры на первом этаже и с лестницей на второй, где также три отдельных входа. Все эти порталы выходят во двор. Больше мне не чего рассказать про этот дом.
Ах,да, еще могу добавить, что дом старый, грязный и аварийный. Расположен он в таком же старом, грязном и аварийном квартале Тель-Авива. Все, теперь точно больше нечего о нем рассказать.
На втором этаже живут филиппинки. Они постоянно что-то готовят, говорят на птичьем языке, куда-то уходят, откуда-то приходят, что-то несут в пакетах из супермаркетов, постоянно улыбаются и кричат. Я даже знал как зовут одну из них. Чарис. Но потом она затерялась среди остальных, и я перестал ее отличать.
В квартире на первом этаже справа живет Джимми. Настоящий негритянский торчок. Вообще он абсолютно безобидный. Весь день его где-то мотает, а вечером он возвращается сюда, в колодец, абсолютно счастливый. Сколько ему лет трудно сказать. Но в засаленных дредах на его голове просвечивается седина. Я иногда болтаю с Джимми на жуткой смеси английского, иврита и даже русского. По сути этот черномазый неплохой парень. Просто наркоман и негр.
На первом этаже в квартире посредине живет Рафаэлов. Он бухарский еврей в вязаной кипе на голове. Рафаэлов сильно хромает на левую ногу, любит слушать дурацкое русскоязычное местное радио по раздолбанному приемнику и читать Талмуд. Он редко заходит в квартиру, где по его словам, лежит парализованная жена.Я ее никогда не видел. Рафаэлов все время проводит на лавочке у входа в свою халупу. Иногда он все-таки входит во внутрь. Наверное, чтобы покормить жену или поменять ей обосцанные пеленки.
К Рафаэлову ровно раз в месяц приходит младший сын Лев. Визит этот совпадает с тем днем, когда Рафаэлов получает пособие. Он всегда тепло здоровается с отцом, обнимает его и целует в небритую щеку. Рафаэлов затравленно смотрит на сына и молчит. Потом они заходят в квартиру.
После таких визитов Рафаэлов почему-то плачет и рассказывает о младшем сыне Славике, который скоро придет из армии и пристрелит своего старшего брата. Рассказывает он это мне и Джимми. Джимми курит что-то вонючее и улыбается.
Со второго этажа спускается одетая в трусы и лифчик филиппинка и начинает развешивать застиранное постельное белье на веревках. Белье трепыхается на ветру и задевает заплаканное лицо Рафаэлова.
Я живу в квартире слева. Ну, как в квартире. Комната с холодильником и газовой плитой. Двери в туалете нет, поэтому я повесил на вход клеенку для ванной. На столе стоит телевизор «Sanyo». Но антенна отсутствует, поэтому можно смотреть только видео. Иногда Джимми приносит посмотреть какое-то негритянское дерьмо или ужасное немецкое порно. Остальные жанры киномотографии его не очень интересуют. Я живу тут уже три месяца. Живу с надеждой уехать из этого колодца в другой. Мне кажется, что другие колодцы неприменно лучше. И что соседи там поприличнее. Хотя, мои филиппинки,Джимми и Рафаэлов с больной женой, если разобраться, не такой уж и плохой вариант.
Я выхожу во двор и закуриваю. На лавочке мне улыбается Рафаэлов:
- Шалом, Саша. Присаживайся- он двигается, освобождая мне место.
Я сажусь рядом, киваю.
-Знаешь, в Самарканде есть такое дерево, там растут такие маленькие желтые штуки. Мушмула. Пробовал когда-нибудь?
-Пробовал, Рафаэлов. Тут они тоже растут, эти штуки.
Он удивленно вскидывает брови:
-Не может быть, нет тут мушмулы,эээ…тут она просто не растет.
-Растет. Называется шесек.
-Тьфу! Да что ты говоришь! Знаю я этот шесек! Кислятина. В Самарканде мушмула сладкая, как сахар. Когда моя Роза была молодая, я каждый день приносил ей сладкую мушмулу. Она очень радовалась и кушала ее. Потому она такая сладкая.
-Кто такая сладкая?
-Как кто? Моя Роза.
-Аааа, понятно- отвечаю я и щелчком отправляю окурок в темноту.
Стемнело. Вокруг фонаря над лавкой кружат каки-то насекомые. Жарко и липко. Впрочем, здесь в июле так всегда.
Подходит Джимми, говорит «хай», присаживается рядом на бревно.
Сверху, со второго этажа слышна трескотня филиппинок и какая-то восточная музыка.
-Саш-обращается ко мне Рафаэлов- Дай сто шекелей. Мой младший, Славик, на шаббат придти должен, надо купить что-то в дом покушать. И еще чипсы. Он очень любит.
-Нет у меня- отвечаю- Откуда? Я на работу только со вторника вышел. Нет у меня, Рафаэлов.
На самом деле у меня есть деньги. Совсем немного, но есть. Двести тридцать три шекеля. Но мне надо продержаться на них месяц. Вы пробовали продержаться на двести тридцать три шекеля месяц? Вот и я пока не пробовал.
-Жаль- вздыхает Рафаэлов- Хочешь кофе?
-Хочу
-Иди, там на кухне пакет стоит, сделай мне и себе. Ну, и Джимми тоже- он кивает на распахнутую дверь квартиры.
Я никогда не заходил в квартиру Рафаэлова. Заходить туда как-то неудобно, ведь там лежит его больная жена. Но если хочешь кофе, то иди и приготовь. Поэтому я поднимаюсь с лавки и захожу в его квартиру.
Комната такая же, как моя. Стол, на столе кофе, чайник, чашки. В углу замечаю кровать. Вглядываюсь в полумрак. На кровати никого нет. Оглядываюсь по сторонам. Удивительно. В квартире нет никого. И больной жены тоже. На стене ковер. Совсем как на старых советских фотографиях. На ковре висят два портрета. На одном немолодая женщина с грустными глазами, а на втором молодой парень в форме младшего сержанта. В углу обоих портретов черная ленточка.
Эх, Рафаэлов, Рафаэлов…
Делаю кофе, выхожу во двор.
Молча сидим, пьем. Очень тихо. Даже филиппинки на втором этаже притихли, только слышен шепот в наушниках Джимми.
Допиваю кофе, достаю из кармана сотку.
-На, Рафаэлов. Купи чипсов Славику.
-Спасибо- отвечает.
Через месяц я уехал из этого колодца. Ты уж извини меня, Рафаэлов.