Любите ли вы похмелье также, как люблю его я? Не думаю.

Оно является нам в кривом зеркале действительности. И обычно пугает. От него хочется избавится, закрыться, спрятаться куда-нибудь, наконец. Но мне оно любо.

В первые часы после пьяного пробуждения, я словно младенец. Чист, наивен и абсолютно беспомощен. На свои вчерашние тщеславные помыслы, если милосердием Божьим их не истерло из памяти, смотрю с ужасом и отвращением. Сам себе я кажусь песчинкой, прахом, ничтожеством посреди огромного мира. Осознаю всю тщетность бытия человеческого и необъятность окружающего.

Никаких дерзаний. Кротость, самобичевание и тотальное малодушие составляют в этот момент все мое существо. О, как я учтив, вежлив, услужлив в такие минуты. Выставь меня на показ, так я немедленно вспыхну и сгорю от стыда.

А какая тишина в голове... Любой дзенский монах просто удавился бы от зависти, переняв ту мысленную тишину, в которой я созерцаю с похмелья биение своего сердца. Дышу по-чуть-чуть, с упоением, как в последний раз. Все краски мира становятся настолько яркими, что больно глазам. А барабанные перепонки рвутся в мелкие клочья от тех звуков, что несутся ото всюду. Нервы оголены. Чувствуешь каждый шорох. Падение листа с дерева за окном прослеживаешь по его соприкосновению с воздухом...

Но это невыносимо для такого грешного и слабого человека, как я. Жизнь на пределе возможностей слишком ресурсозатратна. И тогда я иду за пивом. Ну не ангел я, к сожалению,  чтобы непрестанно предстоять Творцу лицом к лицу. Любо мне это состояние, желанно, но, увы, запредельно.

А с каждым глотком хмельного напитка ко мне возвращается былое величие. Мир гаснет и уменьшается в размерах. Все встает на свои места. Бога нет. Жизнь больше не страшит. И даже зарождается желание пожарить яичницу...