Зимняя сессия.
Огромный, выше двух метров, чернокожий студент сдает экзамен по языку специальности – географии.
Стоит перед комиссией у доски с картой мира. Волнуется.
- Болша часта баверхнасти зимыли пакырыта вада. Брастите, вадой.
Комиссия понимающе кивает.
- Набрымер, ыздеси накодытса Сивэра-лидавытный акиан.
Африканский гигант осторожно водит указкой по верхнему краю карты.
- А скажите… - раздается дребезжащий голосок председателя комиссии, пожилой доцентши.
Негр испуганно таращит глаза и замирает.
Старушка-доцент, потряхивая сиреневыми буклями, роется в ведомостях.
- Скажите, пожалуйста… - бормочет она, отыскивая имя студента.
Находит.
Студента зовут Муддака Бартоломэо Мариа Черепанго.
- Скажите… - решает обойтись без имени председатель комиссии. – А почему этот океан называется именно так: Северный Ледовитый?
Негр с минуту думает, разглядывая карту. Затем переводит взгляд на окно.
За разукрашенным морозом стеклом – метель. Мрачные январские сумерки. Ночью обещали минус двадцать пять.
Большие желтоватые глаза печально смотрят на комиссию.
- Бадаму то иму холана. Очен холана.
В коридоре своего друга-великана дожидается другой африканец по имени Чарльз.
Он – полная противоположность знатоку географии. Чарли весельчак, хохотун и озорник, росту в нем чуть больше полутора метров, он упитанный и коренастый. Этакий Колобок в шоколадной глазури. Старожил факультета – учится второй год, так как единственный из всех умудрился завалить летние выпускные экзамены и остался без сертификата. Но оптимизма не утратил и давно стал местной достопримечательностью. Каждый день он сидит на первом этаже возле столовой, чистит банан, затем ест его, лукаво улыбаясь, и жестом предлагает откусить от банана любому, с кем встретится взглядом. Даже приходящим в нашу столовую посторонним – служащим из близлежащих учреждений.
Но был один, кто не удостаивался от него угощения, и это был я. Меня Чарли считал скинхедом и всегда делал сурово-презрительное лицо, едва я появлялся в поле его зрения.
Долго я не понимал, чем же умудрился провиниться перед посланцем Черного континента. Потом Чарли узнал от других студентов, что я отнюдь не расист и нацист, а всего лишь преподаватель с нехарактерной внешностью. Подобрел и однажды за обедом подошел к моему столу, положил передо мной пару бананов в знак извинения.
Одна из пожилых преподавательниц, сидевшая рядом, шепотом поделилась: «Вы знаете, он у меня как добрая примета. Если я пришла на работу и вижу, как он сидит и есть банан – значит, все будет хорошо. Значит, есть в нашей жизни какой-то островок стабильности…»
Чарли на экзамене уже получил свою заслуженную «пару», но привычное всем веселое расположение духа не потерял. Дождавшись, когда отстреляется его печальный товарищ, уводит его в сумеречную коридорную даль.
Экзамен окончен. Комиссия шелестит бумажками. Доцентша прочищает горло и задумчиво изрекает:
- Эти африканские ребятки вообще очень славные, вы знаете…
Никто не возражает.
Председатель комиссии подпирает рукой щеку и вздыхает.
- Раньше ведь студентов было не так много у нас, когда факультет только открылся. А на пятом этаже были не аудитории, а комнаты общежития, - сообщает она мне, как самому молодому члену комиссии.
- И жили тут как раз студенты из Африки, ведь с Китаем мы тогда не в очень хороших отношениях были, - продолжает она. - С африканцами работать интересно, они веселые, дружелюбные. Безалаберные только. Вы представляете, им выделялись деньги специально, чтобы они могли купить себе зимние вещи. Но они, конечно, еще в сентябре все тратили на развлечения… А к ноябрю мерзли в своих легких одежках и простужались все. Тогда мы решили им закупать теплое белье и верхнюю одежду. Ботинки зимние, пальто и шапки – все им привозили и выдавали.
- Как в армии, - не могу удержаться от комментария. – Правильная система!
Доцентша кивает:
- Ну да, а что делать! Ребята хорошие, но совсем без дисциплины и опыта. Поэтому мы над ними брали шефство, по очереди. Занятия проводили дополнительные, к концертам готовились, стенгазеты делали. И вот мой черед однажды настал, отрепетировать с ними номер к ноябрьским праздникам. Танцевальный, надо отметить. Прихожу я, значит, к ним в общежитие – вот сюда, на пятый этаж…
Глаза старушки затуманиваются. Она явно видит себя ту, двадцатилетнюю комсомолку.
- Встречают меня радостно, усаживают на стул в коридоре. Я их спрашиваю: а почему здесь? Отвечают: тут места больше, вы посидите, подождите, мы переоденемся. Все сами увидите! Исчезают в комнатах своих. Я жду. Вдруг один паренек выбегает, включает магнитофон, бобины крутятся и раздается музыка, да еще какая! «Танец с саблями»!
Председатель комиссии притоптывает под столом и машет над головой рукой, изображая лихого танцора.
- Я даже не сразу обратила внимание, что паренек тот босиком, в кальсонах и нательной рубахе – больше на нем ничего не было! И тут под музыку из дверей начинают выскакивать остальные. Все, как на подбор, в новом белоснежном белье. От этого они еще чернее лицами казаться мне стали. И ну давай бегать хороводом вокруг меня, да вприпрыжку, да с прискоками! Человек пятнадцать их было! Представляете, ребята не знали, что такое нательное белье, думали, им выдали праздничную одежду, и очень оценили ее – теплая, удобная, и очень красивая. Как они танцевали вокруг меня! А я сижу в центре на стульчике, вся пунцовая, и одна мысль: только: лишь бы из парткома никто на этаж не заглянул…