Встаньте, дети, встаньте в круг.

Встаньте в круг, встаньте в круг.

Ты мой друг и я твой друг,

Старый добрый друг!

Вста…

- Так, Псих! Я сказал, Псих! Нет, не ты, другой.  Тринадцатый!  Ты меня слышишь?! Я сказал, Псих Тринадцатый, подойди ко мне, не бойся.

- Псих, ты сочинение написал?! Написал, говоришь. Два? Два сочинения написал? Не два, а три? Все три на одну и ту же тему? Опять про то, как хреново жить в Италии? Слушай, Тринадцатый, ты меня задрал! Как?! Ну как можно в Италии жить хреново? Как и здесь, говоришь. На манеже все те же?!  Ну-ну.  Убийцы и проститутки тоже люди? А то я не знал? Да вы меня  в гроб загоните своими сказками про проституток! Ну, да ладно. Танцуем дальше.

Встаньте в круг! Встаньте в круг!

Жил на свете добрый жук

Старый добрый жук!

- Кстати, а где Мавлон? Где Мавлон я спрашиваю?! Иди, иди  сюда. Да не бойся, ты! Счас как тресну! Ану , признавайся! Это ты Психу посоветовал про маму написать? Ты?! А сам, что накатал? Про чувашек и лобковых вшей? Ну, вот скажи мне,  Мавлон, нахрена такое писать? Да еще после Юнги! А?! Не вертись, стой смирно, отвечай! У чувашек не бывает мандавошек, говоришь? Потому, что бреют?!  Ага, ага, полезная инфа,  душевная. А где кульминация, Мавлон?! Я тебя спрашиваю! А глотают ли чувашки?  А в жопу дают?! Кто про это писать будет?!  Куськина мать, что ли?

Никогда он не ворчал

Не кричал, не пищал

Громко крыльями трещал, строго сссо…

- О! А это еще, что такое? Вы куда полпотовку подевали, ироды?  Где, блин,  этот, господи прости, луч камбоджийского света?  В Одессу укатила? Ну-ну. Вот пусть только не сдаст сочинение.

- Так! Юник, присядь! Вон туда, под стеночку.  Ты свое уже оттанцевал. Шесть с плюсом, Юник, и скажи Крабику  «Чизз».

- А Шут где? В Японии, небось. Тут- все ясно! Мураками сашими поперхнулся,когда  Шута  читал! А хули?!

-Бана-Ан… Банааа-ша, иди сюда. Ты зачем, падонок, поповскую собаку умертвил?  Отвечай дяде!  Для конкурса? Мало тебе  волка с волчарой, так ты  и над собачкой поиздевался. Ну, да ладно, про библиотекаршу трогательно  написал. И шейка и грудка…. Нормуль.

Ну, давайте, дружно, хором!

По-лю-би-ли мы жука,

Добряка, толстяка!

Очень уж душа легка

У Весельчака!

- Ооо! Какие люди! Явилась, не запылилась.  Ну, давай, выходи уже на сцену!  Нет, не ты!  Не Хренова  «Русалка»! Русалочка  пусть танцует, это -  хорошая сказка. А я сказал, Алена!  Алее-наа!  И, чтоб без всяких там кружев! ПесТню  запеЕ-вай!

************

Пятница. Утро. В доме суета и неразбериха. Мама уже убежала. Ей на работу добираться больше часа. Мы с младшей сестрой собираемся в школу. На плите булькает и весело дребезжит крышкой кастрюлька. В ней сестра  кипятит  термобигуди. В прихожей трещит раскаленная плойка.  Рассыпаны на тумбочке тушь, помада и тени. Хлопают и не закрываются двери ванной и туалета. Я судорожно убираю в детской и пытаюсь заставить сестру застлать постель и сложить разбросанные на столе ручки  и тетрадки.

- Сколько можно? Почему всегда убираю я? Если ты не уберешь,  - мама  не выпустит нас вечером  на улицу. Если ты не помоешь посуду, я расскажу, что это ты разбила банку со сметаной!-  Этой, выскользнувшей из холодильника банкой сметаны, я, шантажирую сестру  уже года три. - Если…

Тут из спальни появляется  папа. Ему на работу к десяти, он никуда не спешит. Отец шествует  на кухню и заглядывает под крышку кастрюли.

- Что на завтрак? Аааа, опять бигуди…» — тянет разочарованно.

Папа  возвращается в спальню, долго изучает содержимое шкафа и обнаруживает, что мама  не успела погладить ему рубашку.

-Дооця!  Доцяяя, ты же любишь папу? Доця,  погладь рубашку!

Понимаю, что это ко мне. Продолжаю кричать на сестру,  бегу на кухню, бросаю яйца в неостывшую от бигуди кастрюлю, включаю утюг и начинаю, торопливо елозить утюгом  рубашку. По утрам я глажу папины рубашки "экстренным методом". Это наше с сестрой изобретение.  Утюжатся  только манжеты, воротник и передняя полочка. Все равно остального под пиджаком не видать, решили мы.

И вот, когда рубашка уже почти поглажена, а яйца почти сварены,  на кухню доносится  звук хлопающей входной двери. Я понимаю, что  моя сестра с офигенно накрученной челкой, гордо поднятой головой и неубранной постелью, покинула квартиру.

Предчувствуя неладное, бросаюсь в прихожую, распахиваю шкаф  и растерянно смотрю на вешалку с верхней одеждой. Предчувствия меня не обманули! Сестра ушла в школу в моей куртке.

Губы дрожат от злости и обиды  и на сестру,  и на маму. Это мамин пунктик - покупать нам одинаковые вещи. Хотя,

- Я же старше, и я в ее годы такого не носила, и ее куртка испачкана еще с прошлых выходных. Наворачиваются на глаза слезы.

- ААА!Зараззза! — рвется с моих губ. Я, молниеносно соображаю, как отомстить. Бегу в нашу комнату и хватаю из ящика стола старый серый кошелечек. В этот кошелек моя сестра каждый день складывает  мелочь. Она бросает туда монетки, которые мама оставляет ей на школьные завтраки. Всю неделю моя младшая сестра копит деньги, чтобы заплатить за вход на пятничную  дискотеку. Ходить на эти танцы  родители ей  пока  не разрешают, и бегает она на вечеринки, втихаря, в тайне. За пару минут до окончания программы сестра  выскакивает из здания дискотеки и  мчится к дому  напрямик, через пустырь. Она заскакивает домой перед самым моим  приходом и делает вид,  что гуляла в соседнем дворе.

Так вот, в порыве праведного гнева, я хватаю этот кошелек, вытряхиваю в карман монетки, запихиваю его  вглубь ящика и гордо ухожу в школу.

Встречаемся мы дома,  уже вечером. Я, по привычке, чтобы мама без проблем  отпустила  гулять, драю квартиру. Сестра делает прическу, выпрашивает у меня новый батник, маникюрными ножницами мелко стрижет  из старого дедушкиного галстука люрексовые нити. Эти, сделанные вручную  блестки, мы наносим на веки и нам завидуют все дискотечные подружки.

Близится праздничный вечер пятницы. Я почти забыла об утренней обиде и своем поступке, хоть, и не упустила возможности угостить подруг,  купленными за деньги сестры, пирожными.  Мысли мои заняты новым поклонником, и предстоящим свиданием.

Вдруг  из комнаты выскакивает озабоченная сестренка.

- Ты не видела мой кошелек?

- Не видела, — отвечаю, продолжая мыть полы.

- Точно не видела? — расстроено переспрашивает.

- Откуда я знаю, куда ты засовываешь свои вещи? Вечно у тебя беспорядок. Ищи получше!

Проходит минут десять. Сестра не появляется. Я распахиваю дверь в нашу комнату и вижу, что на краешке своей идеально заправленной  кровати, съежившись и жалко наклонив голову, сидит моя здоровенная акселератка сестра. Она держит в руках распахнутый  серенький кошелечек и слезы тихо капают в ее ладони.

- Здесь были деньги на дискотеееку, — заикаясь, произносит  сестренка, — Ты, не знаешь, где они???

Я не призналась в своем воровстве.  Залепетала, что, возможно, это маме нужна была мелочь на дорогу, что, может быть,  ты сама забыла и потратила… Я мгновенно вывернула наизнанку  все свои карманы, выгребла все заначки и насобирала злосчастные три рубля сестре на дискотеку.

Десять лет спустя я улетала в Марокко. Это была моя первая поездка в Африку. Первый тяжелый, долгий и опасный перелет. Авантюрный, экстремальный по тем временам поступок. Моя сестра провожала меня в аэропорт. Многие годы я не признавалась в собственной подлости даже себе. Отмела в сторону малейшие воспоминания об этом низком и мерзком поступке.

Перед самым вылетом мы зашли в  кафе.  И, вдруг, глядя в восторженные глаза сестры, я вспомнила тот  старый серенький кошелечек и тихо капающие в ее ладони  слезы. Я рассказала ей все.  Что это я украла деньги, что потратила их на жалкие пирожные для своих подруг, что я ее никогда-никогда не обижу и, что люблю ее больше всех на свете.