Это явление могло возникнуть в любой стране и в любое время, но случилось так, что возникло оно именно в Узбекистане и именно в шестидесятых годах двадцатого столетия. Необходимо сказать, что узбеки и узбечки всегда отличались отменной работой пищеварительной системы с соответствующими внешними проявлениями в виде частых случаев ударного метеоризма. Вся узбекча испытывала от этого истинное наслаждение. Даже существовала народная традиция пускать ветры в любой обстановке. Ведь выпуск кишечных газов всегда приносит удовольствие, в ряде случаев даже подобное оргазму. Попробуйте долго не пердеть, а потом разом выпустить всё накопившееся добро. Возникнет приятное ощущение лёгкой усталости и неодолимое желание повторять это вновь и вновь.

До поры до времени это не доставляло особых неудобств, но в послевоенные годы в Узбекистане, как и во всей стране, стал активно развиваться общественный транспорт. Развивали его, понятно, наши парни, а вот пользовались все жители городов и посёлков, узбекча в том числе. И сразу из разных городов в комсомольские и партийные органы стали поступать тревожные сигналы, общий мотив которых характеризовался одной фразой: "Узбеки пердят в транспорте!!!". Ясно, что выпуск кишечных газов в салоне общественного транспорта с учётом местных климатических условий наносит непоправимый ущерб окружающим. А окружающие, в свою очередь, страстно желают нанести непоправимый ущерб выпустившему эти самые газы.
Узбеки были не в силах изменить многовековой традиции, а партийные и советские работники всерьёз озаботились возникшей проблемой. Тогдашний Первый секретарь ЦК КП Узбекистана товарищ Рашидов презрел националистическую подоплёку вопроса и созвал секретное совещание при ЦК. Присутствовали руководящие партийные и советские работники, представители комсомола и профсоюзов. Обсуждался вопрос, как сохранить кишечное здоровье узбеков и, в то же время, сделать так, чтобы было трудно найти виновного в порче воздуха и подвергнуть его общественному осуждению в виде битья улыбающейся морды.

В результате долгого обсуждения было найдено гениальное решение, которое позволило сохранить национальные традиции и уменьшить опасность геноцида коренного населения Узбекистана недовольными термоядерной вонью приезжими русскими и прочими украинцами. Идея состояла в том, чтобы создать во всех населённых пунктах республики, где был общественный транспорт, сеть школ, в которых узбеков учили бы маскировать свои пердёжные удары. Рабочим названием проекта было "Школа изящного пердёжа".
Сеть этих школ в рекордные сроки была построена в густонаселённых районах. Назвали их просто и понятно: "МУЗЫКАЛЬНАЯ ШКОЛА". Обычные двух-трёхэтажные здания сияли свежей краской и приглашали учащихся. Принимали в эти школы, понятно, только узбеков. Для прочих русских и других украинцев с белорусами, желающих отдать своих детей на обучение, выдавалось стандартное, утверждённое на самом высоком уровне объяснение отказа: "У нас все места укомплектованы, попробуйте в соседнюю школу".  А кстати, рядом с этими школами обязательно строились обычные нормальные музыкальные школы, в которых действительно учили музыке. Для маскировки, естественно.

Процесс обучения в антипердёжных школах был непрост. Узбеки ходили на занятия два раза в неделю, как и в нормальные музыкальные школы, опять же для маскировки. Посещения были обязательными для всех узбеков, исключение делали только для партийных и советских работников. На занятиях преподаватели (узбеки и узбечки, конечно!) обучали выпускать кишечные газы тихонько-тихонько, чтобы окружающие не смогли определить виновника. Ученики школ тренировались долбить по возможности бесшумно. Ясно, что умение приходило не сразу. Не все с головой-то дружат, а тут надо ещё и задницей управлять! Но преподаватели были неумолимы, жестокость выставления оценок не знала границ.
Практически бесшумный выпуск кишечных газов, со звуком "Фффффык..." оценивался высшим баллом. Лёгкий звук "Пууууууу..." - четвёркой и требовал совершенствования. Традиционный раскатистый трескучий пердёж больше трояка не заслуживал, а вот ударный пук типа "БАХ!" удостаивался двойки и всеобщего позора. Над пробабахавшимся смеялся весь класс. Если же, не дай Бог, кто-либо из учеников умудрялся пёрнуть "с подливой", то тут же выставлялся из класса и получал награду в виде недельного мытья всех туалетов в школе каждый вечер. Только такими жёсткими мерами удавалось добиться необходимого результата.

Накануне посещения занятий в школе узбеки активно питались горохом, капустой, чёрным хлебом и пили молоко для повышения активности газообразования, иначе было невозможно сдавать зачёты. Они обменивались рецептами наиболее газообразующих сочетаний продуктов. Регулярно, не реже раза в квартал, в школах проводились соревнования на наибольший объём выпущенных ветров. Ветры собирались в малые метеозонды, после чего измерялся их диаметр с внесением обязательной поправки на изменение температуры газов после выхода из кишечника. Победителем признавался тот, кто выпустил наибольший объём газов за один день нахождения в школе. Ему вручался памятный очковый свисток с автографом местного партийного руководителя.
Для маскировки истинного предназначения пердёжных школ в их коридорах и учебных комнатах интерьеры были в точности такими же, как и в нормальных музыкальных школах: стояли всякие пианино и прочие тромбоны с балалайками, на стенах висели портреты композиторов, в шкафах хранились сборники нот и прочая музыкальная литература. Отличались эти школы лишь гораздо более мощной системой приточно-вытяжной вентиляции.
Вы помните фотографии советских лет, на которых изображены улыбающиеся лица молодых узбеков? Так вот, эти фотографии были сделаны именно в коридорах и дворах школ изящного пердежа. Только там узбеки и узбечки могли в полной мере раскрыть свои таланты. И им это очень нравилось.

Система обучения скрытному пердежу стала приносить свои плоды. Нет, узбеки не перестали пердеть в общественном транспорте, но стали делать это настолько технично, что редко когда удавалось выяснить настоящего виновника возникновения химической атаки. Узбеки перестали улыбаться в момент выпуска газов (этому их тоже обучали в школах). Так что внешне всё было вполне прилично, пока вдруг откуда-то снизу не поднималась волна бескомпромиссной свежести раннего утра.
Вся система школ изящного пердежа действовала в глубочайшей тайне. Узбеки прониклись необходимостью соблюдения секретности, никто из них так и не раскрыл тайны. Узнал же об этом некий бывший ассистент с кафедры, ковыряясь на свалке. Ему в руки попалась старая копирка, и он, по своей академической привычке узнавать о событиях по косвенным источникам, стал читать полуразличимые буквы и слова. Первые же строчки повергли его в шок: в республике существовала тайная организация, о существовании которой не догадывался никто из неузбеков. Ему сразу стали понятны причины внезапной чудовищной вони в транспорте, которым он раньше довольно часто пользовался.

Бомжовый образ жизни был моментально списан в утиль: он должен был донести информацию до Москвы! Не доверяя своей памяти, которую, к слову, могли и отшибить в неудачной ситуации, он изложил основные тезисы на бумаге, которую отправил в ЦК КПСС в столицу. Но, как это часто бывает, его письмо упало в архив, который был рассекречен только в последнее время. Уже нет СССР, уже нет УзССР, есть независимый Узбекистан во главе с вечно молодым Исламом Абдуганиевичем Каримовым, а МУЗЫКАЛЬНЫЕ ШКОЛЫ действуют до сих пор. Москва не может повлиять на ситуацию, так что русские и прочие украинцы с бурятами, оставшиеся жить в Узбекистане, продолжают мучаться в транспорте от внезапных тихих и непрогнозируемых выбросов боевых отравляющих веществ.