8



У меня осталось несколько её фоток. Любуюсь иногда. Анна только что смыла косметику. Чтобы не замочить волос, она слегка скрепила их бархатной красной ленточкой «Адидас». Но волосы все равно слегка намокли и теперь выглядят лучше, чем после нескольких часов в дорогом салоне.

Нет тут больше ни теней, ни туши – только её умные слегка печальные глазища на весь снимок. Женщины редко понимают, что для нас лицо без косметики воспринимается также интимно, как и тело без одежды. Такая доступная Анна. Она прижимает к груди красного плюшевого мишку. Намёк на беззащитность и детскую наивность. Красная футболка с короткими рукавами, выдающая безупречные формы Аниных рук. Вот это сочетание доступности, лёгкой победы и  скрытой опасности от доминирующего красного цвета на фотографии – вся моя Анна. Вот-вот кажется сейчас я заполучу её целиком и безраздельно. Ан нет – буду бежать, высунув язык и задыхаясь на самый край света и всё никак не догоню.

***

Я не могу назвать точный адрес, но если вам понадобится приколотить там памятную табличку или просто провести экскурсию – охотно покажу. Вертеп располагался в пятикомнатной квартире одной из девятиэтажок прилегающих к станции метро «Дружба Народов». Уж не знаю как она сейчас называется. А если двинуть дворами, в другую стороны можно выйти к театру, кажется, Мукими. Или Мураками. Совсем память теперь уже ни к чёрту.

Вера Петровна поджидала нас . Ей позвонил и пожаловался расплющенный мотоциклом Артурик.

- Ты зачем так с парнем нехорошо? Скока лет вместе! Как у Христа за пазухой с ним была. С кем работать-та будешь теперь, халда? Чем за квартиру платить?

Анна явно не хотела вступать в коммунальные дискуссии с Верой Петровной– низкорослой громкой женщиной в бумажной ночнушке и растрёпанными космами. Если вам нужен типаж бронетанковой вокзальной буфетчицы в отставке – начните пробы с Веры Петровны. Впрочем, пробы на ней уже точно не куда было поставить. Она источала запах давно немытого стареющего женского тела.

- А вот с ним и стану работать, Анна кивнула на меня, продолжая планомерно прорываться к двери в свою комнату.

- С этим? Вот ведь коротыш эдакой!  Уставший весь он какой-то у тебя. Болел что-ли в детстве, а? Сменяла дура шила на мыла, прости вас всех господи! Платить за него тож сама будешь? Разбогатела на час, дурёха?

- И буду если надо. Но он сам у меня шустренький мальчик! Правда? И вообще! Любовь у нас!

- Ишь ты! Наверно хер у него длинный, так бывает у карликов, я слыхала. Ишь ты. Любовь. Одним хером, милая, сыта не будешь. Ладно. Выблядков мне тут не настругайте! Это последнее что Вера Петровна успела выкрикнуть зубной вонью нам в лицо. Анна втолкнула меня в комнату и ловко захлопнула дверь. Чувствовался опыт.

***

Мы очутились в одной из пяти комнат коммунального вертепа Веры Петровны. Изнутри можно было задвинуть защёлку и наслаждаться относительным покоем. А ещё в комнате было окно. Оно выходило на улицу, уж не помню сейчас названия – но если по ней ехать никуда не сворачивая, можно попасть к Шота Руставели.

Окно было украшено тяжёлыми красными гардинами с золотом. Дикий плюш. Если бы эти занавеси продавали в ИКЕА, то наверное написали бы: «Лучших гардин для частного публичного дома вам и не сыскать. Днём с огнём – только в ИКЕА. Плодитесь и размножайтесь, господа».

К стене притёрлась кровать на полтора человека и тумбочка. На тумбочке были инкрустированы кольца от донышек горячих чашек с чаем. В комнате царил субтильный запах пролитого комочного вина, разномастных окурков с кольцами губной помады и чего-то ещё, о чем и подумать мне было чрезвычайно гадливо.

Анна ушла в ванную. Мне же просто не хватило решимости выйти из комнаты и снова столкнуться с чёрной энергетикой крикливой Веры Петровны, человека толстой сибирской кости. Поэтому, пока Анна умывалась, я быстро схватил кофейную кружку с тумбочки, ловко поссал в неё и, открыв окно, резко выплеснул содержимое в генеральном направлении Дворца Дружбы Народов.

Моя новая подруга вернулась вскоре в той самой красной футболке «Адидас», доходившей едва ли середины бёдер и с красным же ободком в волосах. Меня наверное сразу же с головой выдал взгляд голодной уличной собаки, потому что она отрезала:

- Нет-нет! Ебаться сегодня точно не станем – устала.

***

Анна стащила с кровати толстую курпачу, боксерскую подушку и постелила мне у стены.  Потом она устроилась на кровати, скрестила свои неимоверно длинные удивительно правильной формы ноги и сказала:

-Ну, теперь рассказывай мне про тюрьму, папик. На сон грядущий.

Я так хотел произвести на Анну впечатление и так молился, чтобы она не заснула и дослушала историю  до конца, что на меня снизошло великое вдохновение. Носить этот рассказ в себе не было уже никаких сил. Я был на девятом месяце и рассказ был уже готов жить отдельной, самостоятельной жизнью. Возбудившись от все усиливающегося потока собственного красноречия, я  быстро засеменил по комнате, как Ленин в бункере «Волчье логово».

Анна положила голову на руки, подмяв плюшевого медвежонка вместо подушки и внимала. Неожиданно обретя человека готового слушать мои россказни, я понял что и правда нешуточно влюбляюсь в неё. Можно даже сказать тут я разглядел в Анне живого умного человека, а не просто красивый ебальный станок.

***

Пару раз Анна даже расхохоталась. Когда я дошёл до того места как впервые поехал этапом в столыпине, она прервала меня. Порывшись в сумочке и вытянув оттуда несколько тысяч сумов злосчастного шашлычника, Анна попросила:

- Принеси-ка шампанского, пожааалуйста.

-  Я мигом! А где тут рядом круглосуточный комок? Около метро?

- Круглосуточный комок у Веры Петровны – прямо дверь по коридору.

- А она ещё не спит?

- Пусть работает, старая курва, клиент всегда прав.

Я робко постучал в дверь Веры Петровны и она немедленно, в ту же секунду распахнулась, будто за ней в засаде сидел Штирлиц Макс Отто.

-Чего те?

- Шампанского, пожааалуйста

- Пашли

Мы вышли с ней на кухню. Центром композиции на кухне вертепа был гигантских размеров горбатый холодильник «Зил» из тех что бояться даже самые дерзкие и высокоорганизованные ночные тараканы. Я думаю эти зилы делали из той же брони, что и членовозы для компартии. Это была секретная разработка советских шарашек. Когда компрессор зила работал, казалось, что ты попал на стройплощадку московского метрополитена имена И.В.Сталина. Когда же агрегат резко отрубался, все склянки внутри ещё долго звенели от резкого перепада почти орбитальных перегрузок. Думаю зилы испытывали там же где и первый советский спутник Земли. При Хрущеве холодильники использовались как индивидуальный бункер способный выдержать ядерный взрыв. Ещё, уже как практикующий филолог, подозреваю, что узбекское слово «зилзила» - землетрясение берет корни именно внутри грохочущих внутренностей этого флагмана отечественной оборонной промышленности.

К желтоватым, фальшивой слоновой кости дверям Зила-зила были грубо, немного косо прикручены петли и висел увесистый гаражный замок. Вера Петровна, как старуха ключница долго гремела кандалами, пока Зил, наконец , не поддался. «Зил-зил откройся» - подумалось мне.

На свет была извлечена бутылка Узбекистон Шампани толстого зелёного стекла. У хозяйки был такой торжественный вид, что казалось она бацнет сейчас: «Вот. Вдова Кликот легендарного паркентского завода шампанских вин.  Разлив 1985 года – прямо перед тем как Горбачев окончательно вырубил все виноградники»

Но вместо этого Вера Петровна спросила:

- А ты откуда английский знаешь?

- Учился. Иняз. Теперь называется узгумя. Противное словечко.

-О! У Нюшки теперь сутенёр с дипломом будет! А не врёшь? Скажи чегось по-англиски, а?

Терпеть не могу этого. Люди узнают, что ты слегка говоришь на иностранном языке и сразу – «скажи чё нибудь». Идиоты. Я же не попугай «чего-нибудь» лепить от балды.

- Чего сказать-то?

- Ну... скажи... «тупая пизда»

Вот верх человеческой фантазии. Или  скажи «тупая пизда» или «как будет пошёл ты на хуй».  Студёные чистые кладези народной души.

Я глянул Вере Петровне в глаза и сказал в лицо, не скрывая смака:

- Ю ступид кант!

- Кант! Ишь ты! Какой благородный язык. У нас сиволапых понимаешь – пизда, а них – Кант! А по узбекски «кант» - сахар. Подумать, а? Какая связь?

У Веры Петровны были природные способности к лингвистическому анализу.

- И правда – сахар. Половина сахар, половина мёд

Почему то вырвалось у меня.

- Сдачи нет

Петровна ловко заныкала мои шашлычные тысячи в опавшие черепаховые перси.

- И сучке своей скажи, что не ржала так громко – люди-то спят.

Когда она повернулась спиной,  во мне проснулся мой персональный раскольников. Я живо, с плеча расколол ей черепушку бутылкой шампани, сорвал связку ключей, перерыл вверх дном всю старухину комнату и отправился с Анной из Петербурга в Москву. Персональный раскольников живёт в каждом из нас. Просто не все дают ему волю.

***

Пару раз моя история прерывалась душераздирающими стонами из-за стенки. Звуки были сравнимы с истерикой мартовских котов. Анна была более привычной к этим возбуждающим мужскую фантазию белым шумам.

- Это Раношка. Швабра писклявая. Не обращай внимание.  Всё понты.

Когда я закончил свой рассказ, Анна добила паркентский шампунь, вволю похохотала, а два раза даже всплакнула. Я был в ударе. Так наверное привлекал бы самочку гитарист-фламенко, выкрутив из гитарных звуков оголённую душу.

- Знаешь какой из этого всего вывод? Ну из всей твоей истории? На воле сейчас – тоже как в тюряге. Точь в точь. Если есть у тебя крыша ментовская, а лучше всего, конечно же СНБ – можно делать все что хочешь. Вот так, дружок. У Артурика, походу, был канал. Но он –дебила, Артурик мой. Дебила и козёл.

Мне понравилась Анина характеристика полицейского государства. И я уже знал как в нем выжить. Тюрьма сделала из меня образцового гражданина или, как с французким прононсом говорят узбеки: «фукаро». Фукаро Шурикь – старый проженный стукач и курва.

- Крыша? Крыша эт надо подумать. Хм. Может капитан Казематов? Ищет ведь меня, фраер желтоглазый. Не. Мелковат Казематов. Я – натура с масштабом. Я, Анечка, такое...

«Иди сюда» - почти неслышно прошептала мне Анна, когда уже изготовился завалиться на пол на свою подозрительно пятнистую курпачу.

***

И была у нас с ней любовь. Самая настоящая, нежная и чистая, если не считать, что она заставила меня воспользоваться турецкой резинкой коих была тут полна тумбочка. И не купишь таких сладких моментов ни за какие деньги, а потому был я Анне чрезвычайно благодарен.

Позже Анна навалилась на меня и уснула, довольно громко посапывая. А мне все не спалось. Думал где бы побыстрей обзавестись надежной крышей.  Пуленепробиваемой. Ведь теперь на воле, так же как в тюрьме. Римское право в редакции золотой орды. А будет крыша – заживем как все честные люди.

***

Сквозь блядские персидские гардины пробилось самоуверенное утреннее солнце. Первое утро в вертепе Веры Петровны. Ведь не зря вот раньше устраивали всякие воровские хазы и малины. Чтоб гаситься после лагерей. Не потому что никто не хотел исправляться. Не потому, что конченый уголовщиной народец. Это потому что совковая система прописок, регистраций, военкоматов и трудовых книжек, которые никогда никому сразу не выдавали. Кто мешает выдавать весь пакет этого бумажного паскудства прямо в лагере, в светлый день освобождения?

***

Я набрался духу и двинул в туалет. Бачок явно нуждался в мужских руках – вода текла бесконечным потоком игристого горного ручья. Я влез в бачок руками и чуть не грохнул об пол крышкой. Починить бачок оказалось сложнее, чем я самонадеянно думал. Теперь студеный ручеёк превратился в Чимганский сай.  Но это не было помехой в прогулке романтика. Ай ручеёчек, ручеёк

А брал я воду на чаёк

Ромалэлэ и тэ чавалэлэ

Я сбежал из туалета и свернул на кухню – глотнуть из под крана воды. Сушняк был такой, что я чуть было не приложился прямо к запотевшему бачку.

На кухне молодая обнажённая узбечка жарила яйца. На девушке были только дешёвые трикотажные трусы не первой свежести. Сзади они немного смялись и слегка проникли ей в молодую задницу. Усилием воли я оторвал от трусов глаза и они тут же прилипли к её маленьким по-дикарски направленным в разные стороны сиськам. Я отвернул голову, но исподтишка, из уголков глаз продолжал её лапать везде глазами.

- А вы  тут с кем? С маленькой Наташей? Вы ее в другой раз за завтраком шлите, сучкя наглий. Ивсегда клиент запставляет заптракь готовить. Невоспитанный девушькя.

- С Анькой он. Жених ейный.  Эй, жених, если деньги есть, могу и тебе яичницу сварганить.

- С Анькой? Вай-ей! А Артурик узнает? Здравствуйте, я – Рано, а вас какь зовут?

- Шурик

- Ну вы заходите гости, Шурикьджян, соседом будем теперь. Добро пожаловать наш махаля.

Вера Петровна грубо прервала мою новую знакомую:

-Не растапыривай ноги, кошка дранная. Забирай свой сковородник и греми мослами в комнату. Так ты будешь яичницу или нет?

- Буду

- Двести пясят за одно яйцо. Хлеб бесплатно.

-  Пасибо. Анна проснётся – сразу отдаст.

- Отдаст. Куда денется.

Я проглотил глазунью из двух яик – (500 сум). Пока я ел Вера Петровна сидела напротив и пахла нестиранным бельем. Голова затяжелела от бессонной ночи и горячего завтрака. Мне не хотелось будить Анну и я вытянулся на полу. Полчасика поваляюсь и двину искать лохов-туристов. Мне теперь вдвойне надо стараться. Заботиться об Анне. Нельзя допустить, что она занималась этой гадостью. Так влюбился, что сейчас ревную даже к подушке по которой разбрызгались её роскошные волосы.

Мы сладко проспали почти до самого вечера.

***

В вертепе кроме нас с Анной гнездилась очень слабая на авангард Рано. Она готова была ебаться с драматическими выкриками даже за стакан семечек.

Ещё лямку Веры Петровны тут тянули маленькая и большая Наташи -  экзотическая пара лесби. Маленькая Наташа имела фамилию «Осипова» и в пятой графе числилась как «русская», но оттенком кожи была сравнима с арапом самого Петра Великого. Это была первая настоящая негритянская проститутка которую мне довелось увидеть живьём. Вторая Наташа была рослой рукастой и широкоплечей лошадью с детским лицом и сердцем. Жили Наташи душа в душу и спали в одной кровати. Правда, не часто. Чернокожая маленькая Наташа была ходовым товаром. Поэтому когда её пользовали в комнате, иной раз в два смычка, большая Наташа нарезала вокруг девятиэтажки круги и непереставая курила Пайн. Раношка, Наташи и моя Барби были постоянным передком вертепа Веры Петровны.

Ещё  тут бывали две еврейские близняшки Ася и Яся – вы наверняка их видели если были в те времена завсегдатаем стрипушника на самом верхнем этаже в Хотел Узбекистан. Девчонки были очень похожи и надо было знать их лично, чтобы быстро отличить. Не ничего более разного, чем пара близнецов.

Заботливые родители Аси и Яси недавно переехали в Тель-Авив, оставив дочерей на пару месяцев в Ташкенте – защитить дипломы нархоза. Ташкентская защита диплома, отличающаяся от сицилийской только размером членского взноса, спасла жизнь и Асе и Ясе. Арабская смертница, коими так нынче изобилуют автобусы в обетованных землях, одним махом сделала их сиротами и толкнула на скользкую дорожку в зарождающемся узбекском шоу бизнесе.

Евреечки были умненькие – как им и положено, а что до примитивного секса за деньги, так у них доходило крайне редко – снимали нормально бабла замысловатыми движениями  у шеста. Торговали собой они только по крайне нужде, да и того не больше чем на час и не у себя дома, а тут, в вертепе на Дружбе Народов. Так что комнатёнка их пустовала почти каждую ночь.

Временами появлялась ещё одна редкая пассажирка – Лана. Красивая породистая сука в рыжье. В качестве средства передвижения у Ланы был богатый и влиятельный бизнесмуж. Ебалась она за деньги не заради всеобщего эквивалента, а скорее в форме  психического отклонения и приступов нимфо. С нами общалась Лана редко, коротко и подчёркнуто вежливо. Намётанным в закрытых помещениях взглядом, я сразу увидел в ней человека, который страшно боится, что у него чего-нибудь попросят.

***

Одним словом вертеп наш был самым обычным публичным домом коих тысячи по всему белу свету. Спрос на женское тело, как на товар, всегда рождает предложение. Законы рынка и прочая лабуда.  Для полноты картины оставалось только ввернуть красную лампочку на лестничной площадке вертепа. Но нет – борделло наше было подпольным, потому как вечно охочие до шалав парламентарии все никак не легализуют эту влажную отрасль народного хозяйства.

Каждый месяц Вера Петровна взимала арендную плату. Плюс уделение за каждого клиента. Плюс выпивка, конфекты и шипучая глазунья. Странно что туалет и душевая, куда я по старой лагерной привычке ходил только в аниных шлепках – странно, что эти удобства в вертепе были бесплатными. Недогляд предприимчивой хозяйки.

Вера Петровна была недовольна, что под моим влиянием Анна вот уже два дня как «совсем обленилась» и не ходит на работу. Уверения, что это скорее я попал под влияние Анны не прокатили. Уверения, что у Барби месячные тоже приняты не были. Вера Петровна знала все о критических днях каждой и даже больше чем они сами. Разногласия положили начало приграчных провокации и проявлений нездоровой кухонной агрессии. Вера Петровна энергично толкала нас с Анной на панель. Артур был работягой, а я, похоже, самый настоящий альфонс.

Деньги у нас действительно кончались и я сам засобирался на работу – шуршать по гостиницам в поисках клиентов. Когда-то я был в этом настоящий асс.

***

В начале второго курса я отчётливо понял, что по сути являюсь практиком. Теория тоже штука важная, но язык! Язык это живое существо. Поэтому языком надо пользоваться. Регулярно. Книги, кинофильмы, лекции – здорово. Но я переводчик. Общение на иностранном языке, если на нём не думаешь или хотя бы регулярно не говоришь - это короткий забег на ходулях.Как молодой солдат едва освоивший винтовку, я тогда рвался хоть кого-нибудь пристрелить.

Первый опыт был комом. К  нашему институту подогнали автобус и сняли нас прямо с лекции Мидии Мамедовой. Действовали загонщики грубо и бесцеремонно. Сняли всех поголовно – даже троечницу Мошкину, ну, ту самую , что когда-то напилась на моей днюхе и к всеобщей радости обоссалась во сне.

Сбежать домой под шумок не удалось даже самым ловким прогульщикам. Поэтому среди нас затесались такие истинные светила переводческой мысли, как Егорка. У Егорки был взгляд мыши на которой долго и безрассудно, в течении нескольких поколений испытывали эффекты от тетраканабинола. Прилепилась и наглая бестолочь Абдуллаев.

«Спасибо хоть мешки на голову не одели» - ворчал консерватор и противник незапланированных заранее перемен Малявин. На его футболке болтался на шнурке алюминиевый крестик и был изображён стилизованный Цой.

***

В тот день американцы привезли с собой целый самолёт старых  давно списанных рентген аппаратов, гинекологических кресел, бор-машин и прочей просроченной медицинской параферналии. Теперь союзники с помпой вручали эту «гуманитарную помощь» молодой Джамахирии. Приехала куча дядь и теть с госдепа и мед учереждений великой страны. Чиновников тоже выкурили из  чайно-пловного уюта высоких кабинетов.

Переводчиков не хватало и деятели от узбекской державности решили мобилизовать студенчество. Раз могут собирать голыми руками хлопок, значит и с такой безделицей как узкоспециальный медицинский перевод совладают легко.

Настоящие американцы говорили совсем не так как лапотала  на лекциях наша Рано Рустамовна. Из потока их рычащей скорострельной речи иногда случайно можно было уловить пару отдалённо знакомых слов. Большинство из наших мгновенно ушли в накаут и только вежливо всем улыбались и повторяли «окей» и «йес». Сразу вам хочу сказать, если нихрена не знаете по английски, не цепляйтесь ни за окей, ни за йес. Скажем нужно госдеповцу, чтобы вы прошли с ним – а вы ему окей, окей, сир! Он пошёл , а вы стоите и лыбу давите. Госдеп орет – что, глухой, что ли?  А вы ему - йес, йес! И снова лыбу.

Я пошел дальше всех коллег – умудрился сказать пару трескучих осмысленных фраз. И все время густо краснел, будто ругался матом в присутствии беременных женщин. Впрочем, все наши, включая чиновников минздрава, глядели на меня с восхищением – молодчина, знай наших, не ударил в грязь лицом! Рано Рустамовна даже пожала мне руку, когда в конце концов говорливые американцы щедро одарив нас значками, флажками, футболками , а также – дефицитнейшей вещью того времени – целлофановыми сумками с изображением джинсов, накормили за счёт узбекской казны и отпустили с миром домой.

И хотя все только и говорили о моем таланте по дороге обратно, внутри я твёрдо знал, что боевое крещение сорвалось. Меня сбили на первом же вылете.

Если бы я тогда пил – наверное ушел бы в запой. Вместо запоя я ушёл в первую свою депрессию Ту ли профессию я выбрал под влиянием отца? Может стоило пойти в лётчики истребители? У них-то разговор с американцами короткий.

Рано Рустамовна  тогда спасла меня –подкинула пару машинописных страниц техно текста, минут на пять работы с листа для настоящего спеца.

Я обложился словарями. Потом побежал в библиотеку и с гордостью сообщил библиотекарше, что мне предстоит сделать сложнейший технический перевод. Покинул зал сгибаясь под священной тяжестью  полных Миллера и Гальперина. Библиотекарша благословила меня и смахнула косынкой слезу. Вон какое поколение выростили. Пост советская молодежь!

Дома я, встав перед письменным столом отца на колени,  долго  и горячо молился всем известным святым - покровителям переводчиков.

Потом со скрипом, в поту и мыле переводил этот несчастный текст до пяти часов утра.

«Он работал всю ночь не покладая рук».

В пять утра передо мной лежала несколько сюрреалистическая и стилистически разношёрстная инструкция по заправки пластиковых гранул в аппарат по производству одноразовых бутылок. Рано Рустамовна заплатила мне целых десять рублей. Это был матч-реванш который я блестяще выиграл.

***

Чтобы стать настоящим про, надо переводить. Много. Каждый день.  И я кинулся в Хотел Узбекистан искать моих госдеповских американцев, но они уже были на другом берегу таинственного океана. В тот ранний период независимости джамахирии англосаксы мало  ей интересовались. Зато саудиты, турки и пакистанцы хлынули в Ташкент  шумным болтливым потоком.

Саудиты везли пострадавшим от русского безбожия узбекам утраченную в ходе соцсоревнования веру в пророка Мухамеда. Саудитам ничего не нужно было от Узбекистана, у них было все. Даже Мухамед. Саудиты приезжали в дорогих роскошных костюмах с золотыми перстнями на холеных руках. Французкий парфюм и тягучая мелодика арабской речи. Учились они все в оксфордах и говорили с нами на нежном правильном английском в стиле би би си.

Они привозили контейнеры Аль Корана  с золотым обрезом. Даже мне подарили Коран – полстраницы на арабском, полстраницы – на английском, для быстрой конвертации. Я тогда был согласен на все ради моей истинной и тайной веры – в перевод с английского. Аллаху Акбар, ледиз и джентльмен.Саудитов встречали на самом высоком уровне и урвать работу хоть на денёк было крайне сложно, зато платили они обычно как будто привозили в контейнерах не священную книгу мусульман, а чистейший колумбийский кокаин.

Турок тоже у нас тогда любили неземной братской любовью. Юртбаши объявил, что лучшего пути для Узбекистана чем турецкий и придумать нельзя, и включил туркам зелёный свет. По его мудрому плану турки должны были приехать и совершить в джамахирии экономическое чудо. Бизнесмены Стамбула и Анкары хлынули дербанить, как им тогда казалось, наивных собратьев по тюркской группе. Они плохо знали коварство правнука великого Тимура. Основой его уникальной экономической модели была быстрая национализация инвестиций. Вернее не национализация, ведь назвать семью самого юртбаши  целой нацией смогут назвать разве что новые узбекские историки.

Турки тоже приезжали  поголовно в костюмах, но уже не французкой, а собственной, турецкой сборки. Везли они не Кораны, а контракты и образчики своей великой османской промышленности.

Башибузуки, сельджуки и прочие потомки Османа никогда не платили переводчикам. Просто разводили руками – мол, ты чо, браджян, разве тебе зарплату ваш ататурк не платит? Непорядок!

Единственной радостью в турах с турками были шикарные банкеты. Добрая узбекская душа готова вывернуться для заморских гостей. С турками можно было нажраться деликатесов кои в ветрогонные девяностые обменивались на вес золота.

Но настоящими спарринг-партнерами сделавшими из меня истинного бойца невидимого переводческого фронта стали пакистанцы. Может и были среди них делегации, которые встречали с помпой, но в основном это были шумные крикливые купцы и купчишки, которые селились в более дешёвой и старой гостинице Ташкент, с видом на музей Ленина.

Такие вот, наверное и были купцы караванов Шелкового Пути из тех далеких времен когда Дамаск, Багдад, Тегеран, Кабул и Самарканд с Бухарой были частью одного целого «экономического пространства».

Я их тоже побаивался по началу. Особенно, когда вечерами пакистанцы переодевались в свои длиннющие рубахи и широченные шаровары. Такими в советских агитках изображали душманов, врагов советской власти в Афганистане. Через пару недель погружения в корявую пакистанскую версию языка великого Шекспира и Кэролла, я сам обзавелся таким с позволения сказать «костюмом странствующего бухарского еврея». Должен вам заметить человечество до сих пор не изобрело более удобной экипировки для комфортабельного пребывания в азиатской жаре.

Пакистанцы тоже разнились друг от друга. Тут были купцы-воротилы из морского порта Карачи, дельцы из Равальпинди и солидные люди из Исламабада – костяк пакистанской государственности. Измученные сухим законом шариата, они быстро, с двух рюмок напивались в дым и  любили прихвастнуть своим Курчатовым – Муниром Ахмад Ханом одарившим великий пакистанский народ собственной атомной бомбой. Некотрые даже носили в бумажниках календарики с его портретом. Вторым героем для них был генерал Зия Уль Хак – великий пакистанский полководец разбивший наголову и прогнавший из Афганистана армию неверных шурави.

Паки всегда привозили с собой рис и пряности и готовили сами – высокомерно смеясь над узбекским пловом:

- И это рис, мистер Шурик? Да смилуется Аллах над вашей страной! Вот этот вот смех вы называете рисом, мистер Шурик? Ин Пакистан ви троу зис ту чикен! Чикен, мистер Шурик!

Кроме того в мире не было лучшей команды по крикету, чем сборная Пакистана. Крикет и пижонский английский были наследием Британской империи. Весь юг Пакистана можно выразить  одной фразой телефонного оператора Пакистанских Авиалиний, которому я звонил, чтобы подтвердить господскую бронь:

«Ассаляму Алейкум, Пи Ай Эй!»

***

Второй категорией пакистанцев, менее свободной в английском, но более щедрой в оплате, были пуштуны. Жители древнего Пешавара и племенных территорий, которые до сих пор толком не подчиняются ни одному правительству мира. Если воротилы из Равальпинди и Исламабада выбивали из Вашингтона деньгу и стингеры, то эти парни с добрыми лучистыми глазами и сетью ранних морщин вокруг вечно улыбчивых от злоупотребления чарсом глазами, эти парни как раз и сбивали советские вертушки.

В них не было высокомерия и презрения ко мне – представителю иной веры и нищей страны. Это были люди для которых слова «дружба» не всегда измерялась денежным эквивалентом. На крикет, впрочем, им тоже было насрать.

Среди этой категории не было ни одного человека, который не пригласил бы меня в Пешавар к себе в гости.

- О мистер Шурик! Ю виль би вери вери рич энд импортант мен ин фючир. Нот мени  узбек пипль спик инглиш! Ту бад фор зем. Ту бад!

Тяжелее всего пешаварцам было понять, что торговаться с раскрашенными продавщицами в ташкенском ЦУМе и ГУМе было не просто бесполезно, но даже опасно.

- О мистер Шурик! Какой глюпый и неповортливый система! Если ти хочишь прадать – ти пожалуйста торгуй, а не ругайся с покупател! Ай-ай-йай, мистер Шурик, айайайай!

«Совок» - разводил руками я – «Перестройка, Горбачев – скоро все будет как в Пешаваре, потерпите»

«Совок» - повторяли туристы новое узбекское слово.

***

Пешаварцы приезжали с баулами набитыми шикарными куртками из индийской кожи нежнейшей выделки. В голодной постсоветчине эти куртки были конвертируемым всеобщем эквивалентом. Вскоре в них рядился я сам, мои друзья и даже отец, который сильно обижался, когда пакистанцы утверждали, что русских наголову разбил великий полководец генерал Зия Уль Хак.

«Это все пропаганда, ЦРУ» - кричал захмелевшим гостям в ухо отец – «Русские никогда не хотят войны»

После выпивки пешаварцы обычно, страшно стесняясь и краснея, просили отвезти их в ближайший дом терпимости. Мои оправдания типа «совок, знаете ли» тут не работали. Пакистанцы грозились, что не наймут меня на работу, когда вернуться с новой партией шелка и кожанных курток.

«Ми очень хатим дружить с узбекский девушка, мистер Шурик» - показывали пальцем и цокали языком на какую-нибудь кореянку или русскую девчонку на улице.

Теперь в моем распоряжении был весь вертеп Верунчика. Оставалось закатать рукава и приступать к выполнению возложенных на меня обязанностей сутенёра с дипломом.

***

Афганский альбом. К2 , Карши-Ханабад.

В ходе рутинной проверки армейской комиссией по экологии на авиабазе К2 в узбекском городе Карши были обнаружены следы нервно-паралитического и горчичного газов. Персонал близлежащих казарменных помещений был немедленно эвакуирован. Жалоб на симптомы похожие на симптомы отравления нервно-паралитическим газом в санитарно-медицинскую часть авиабазы К2 не поступало.

Командование базы распорядилось произвести тщательную проверку всех помещений, хранилищ и ангаров. Следы отравляющих газов были также обнаружены в пустующем ангаре в непосредственной близости от штаба авиабазы.

Комиссия постановила, что присутствие газа настолько незначительно, что необходимость  в эвакуации персонала, а на тот момент на базе находилось более тысячи американских военнослужащих, отсутствует.

Точная причина появления газов на базе остаётся загадкой. Однако, подполковник Роджер Кинг, пресс-секретарь операции Несокрушимая Свобода, исключает возможность террористического акта. Скорее всего хранилища использовались советской армией во время операции в Афганистане. База Карши-Ханабад была непосредственно задействована в ходе войны СССР против Афганистана в период с 1979 по 1989 годы. За этот период ОКСВА неоднократно обвиняли в применении оружия массового поражения против повстанцев-моджахедов. Обнаружение подобных находок подтверждает версию о том, что обвинения не всегда были беспочвенны.