Через три недели после ремонта в ресторане вечером снова  было шумно.
На входе висел зазывающий баннер:  Суп дня. Вермишелевый. Бесплатный подарок от шеф-повара.
Отец Василий разыскал и пригласил участников прошлых событий на примирительный ужин. Выпить и закусить за счет отца Василия согласились почти все. Не было только уголовников. Гости расселись за одним большим общим столом.
Первым слово взял мэр:
- Кто старое помянет, тому, как говорится, -  он сделал паузу, потер левый глаз и продолжил, - ну, уж ладно - что было, то было. За всех присутствующих!
- Ура!!! – подхватили окружающие и хотели выпить.
- Подождите, - остановил всех отец Василий,- сначала молитва.  Очи всех на тя, Господи, уповают, и ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши ты щедрую руку твою и исполнявши всякое животное благоволения. Аминь.
- Я ж свои лабутены нашла, вот! - вдруг объявила Катька и показала их из-под стола.
- Где? – спросил военный в том же оранжево-черном свитере.
- В полиции? – перебил интеллигентно Евгений.
-  Неужели нашлись? - спросила жена мэра Светочка.
- Ура! –  снова крикнул брат полковника.
- Да нет же, они в навозе валялись за фермой. Мы их там с Катькой случайно нашли, когда писали, - рассказала за подругу Ленка.
- Вот твари безбожные,  – пожаловался отец Василий мэру.
- Да, темный у нас еще народ, аполитичный, - ответил мэр и выпил.
В ресторан зашли десять калмыков. Реклама работала. Они сели  за столики, заказали по двести пятьдесят водки и супу.
Общее застолье, как оно и бывает после первых алкогольных вливаний, перешло в русло философских разговоров.
- Желаю всем мужчинам такие же кочаны! -  сказал тост Лысый и выпил, хватая и показывая Маринкины груди.
- И чтоб кочерыжка не подводила! -  заржал самый интеллектуальный из них Штырь.
Маринка хихикнула, заплевав супом костюм зам.мэра.
- Только не пренебрегайте средствами  защиты, -  сказал Лёня, налегая на бутерброды с красной икрой.
- Да ну нах! В гондонах пусть пидоры ебутся!  -  остро высказался Лысый.
- Да, к слову, венерические заболевания сейчас  имеют не второстепенное значение в нашем обществе,  -  сказал Дима, культуролог по образованию.                                       
- Во-во, сальмонелла не дремлет! – просветила Ленка.
- Будет вам меня пугать, я ж не крещенный, – ответил Лысый.
- А это мы сейчас исправим, сын мой, - встал отец Василий. 
-  Ха, в Иордан его! - закричал самый интеллектуальный из них Штырь.
-  Да, в Израиле сейчас хорошо,  - задумался полковник, - бабы в армии служат.
Все повеселели.
Заиграла музыка. На сцене появился штатный ресторанный певец Гоша Тверидзе со своим репертуаром. Начал он с Ирины Аллегровой:
- Ссуженный мой, ссуженный, голос твой возбужденный…
Катька подпевала:
- А я сяду в кабриолет и уеду туда-сюда.
Под эти песнопенья батюшка освободил большую салатницу от оливье, наполнил ее шампанским из открытой бутылки и опустил в него свой крест, читая молитву. Потом  неожиданно оторвал Лысого от пола, наклонил его голову над импровизированной купелью и макнул его лицом в нее три раза.
Со словами: « Все. Иди с богом, уебок  малолетний!»  -  он отпустил тело Лысого вместе с его грехами.
Лысый поднялся и, матерясь, убежал в туалет.
- Вы почему  суп не едите? – спросил мэр начальника отдела промышленности Коптева.
- Мне что-то нездоровится, - ответил тот, и быстро взяв ложку со стола, стал есть суп. – Очень нездоровится.
Необходимо заметить, что во время приготовления супа шеф-повар бросил в чан несколько упаковок Виагры, большой пакет какого-то  белого порошка и пачку димедрола. И это все в отместку директору ресторана, который объявил шефу, что утром его увольняет.
Страшное зелье скоро начало действовать.
Первым проявил себя Лёня. Под предлогом таинства крещения он увлек Светочку - жену мэра под стол и, спустив с нее юбку,  спросил:
- Хотите сыграть в бутылочку?
Женщина отрицательно кивнула.  Лёня снял с нее трусы.
В зале начали происходить жуткие, но приятные для всех гостей события. Ими овладело лишение рассудка и непреодолимое желание одновременно.
Военный в свитере поймал официантку и унес ее на кухню, приговаривая:
- Все, пиздец тебе, Ева Браун!
Батюшка снял рясу.
- Простите за тавтологию, но я вас сейчас кадилом отхуячу, - сказал отец Василий Маринке и достал кадило из ножен.
Маринка, приятно удивившись размеру кадило, спустила чулки, повернулась и упала на стол.
Во время соития она несла чушь:
- Гегемония! Разрыв аорты! Балканский кризис!
Половой акт напоминал обряд изгнания беса из ее тела. Экзорцизм сопровождался звонкими шлепкам ягодиц и ревом отца Василия.
Кончая в Маринку, отец Василий кричал на весь зал:
- Анафеме! Придаю всех анафеме!
- Амфетамины! Всем амфетамины! – поддерживал его  самый интеллектуальный из них Штырь,  сидя у Катьки на лице и слушая Гошу Тверидзе, который задорно пел:
- Узелок завяжется, узелок развяжется – у Сереженьки пупок слабеньким окажется…
Снизу, держа Катьку за талию, полковник делал твердые поступательные движения, с каждым ударом задавая вопросы:
- Сколько по накладным?
И сам себе отвечал, выходя из женщины:
- Двести пар, товарищ полковник!
- А где, блять, еще пятьдесят?!
- Не могу знать, товарищ полковник!
- А по жопе хочешь!? - рычал потный полковник.
- Дааааа, товарищ полковник!  - стонала Катька.
Самый интеллектуальный из них Штырь сменил отца Василия и, войдя в Маринку, сказал:
- После батюшки почётно!
- Не оскверняй пиздилище! – безрезультатно отталкивала его Маринка.
- Свято место – пусто не бывает, - сказал Штырь, продолжая  совокупление.
Десять калмыков, никого не подпуская к телу, молча и поочередно трахали Ленку. Один кончал, выбегал на улице, выкуривал сигарету, забегал и снова становился в очередь. И так по кругу раза три, соблюдая дисциплину и такт, проделывал каждый. Неудивительно, что Ленка не без удовольствия кричала: 
- Китайцы ебанные, сколько же вас?! Ой, блять!
Мэр по-своему проявлял безмерную любовь к избирателям. Он без разбора выхватывал из толпы совокупляющихся какую-нибудь девушку, рьяно ее насиловал, а в конце произносил:
- Волеизлияние народа принимаю,  -  затем по-отечески кланялся и бежал к новой части электората.
  В один момент в ресторан зашел Чехов. Обходя полуголых диких посетителей, он подошел к краю стола и сел.
- Антон Палыч? Вы как здесь? – удивился заметивший его из-под стола Лёня, вытаскивая бутылку из ануса жены мэра Светочки.
- Не мог же я в такую тяжелейшую для страны годину оставаться безучастным.
Чехов  сразу же махнул двести грамм водки, закусил осетриной и стал набрасывать Чайку. Продолжение.  Левой рукой он по-писательски гладил Маринкину грудь.
Человечище! А каков прост в общении! - подумал Лёня и встал за последним калмыком в очередь.
В освободившейся Светочке  - жене мэра, уже находились два друга Дима и Евгений. Они, удобно расположив ее между собой, тоже переживали за судьбу русской литературы.
- Я категорически с вами не согласен, - лежа на полу под женой мэра, говорил Евгений, - у нас богатейшее наследие талантов!
- Это пропасть! Дыра! – входя в задний проход Светочки, горячился Дима. – Где мы? А где Серебряный век? Вы в своем уме?
Там же оказался Лысый. Взяв жену мэра за уши, он заткнул ей рот своим членом и произнес:
- Теперь я, блять, мэр! Соси как самой себе!
Брат полковника и зам.мэра в ожидании свободных женщин мастурбировали на статую Афродиты на фотообоях, соревнуясь друг с другом, кто первым попадет в нее спермой. Победил охранник. Приз - статую Афродиты забрал брат полковника.
Образовавшуюся пустоту на стене заполнил начальник отдела промышленности Коптев. Ему, действительно, нездоровилось. Он встал у стены, нагнулся и выстрелил аккуратными мазками различных размеров и конфигураций. Получилось что-то в стиле картины Архипа Ивановича Куинджи «Пятна лунного света в лесу. Зима».
Исполнив свой творческий  долг, он голодный открыл дверь на кухню и спросил:
- У вас супчик еще есть?
Лежащая на полу кухни голая официантка с расставленными ногами, не двигалась. Рядом с ней, сверкая обрюзгшим задом, копошилась толстая повариха. Она брала со стола помидоры черри, маслины, трюфеля и засовывала все в свободные отверстия официантки.
- Ефрейтор, прячь пули поглубже! Враг на подходе! – держа повариху  на мушке своего члена, командовал голый военный в свитере с ковшом на голове.
Забыв про суп, начальник отдела промышленности Коптев подлетел к поварихе, толкнул ее на пол, и резко раздвинув ягодицы, вставил свой член.
Повариха сдалась.
- Измена! Измена!  – закричал военный в свитере и трусливо бежал из кухни.
Его дикие крики заставили отвлечься даже калмыков.
Мэр вспомнил про жену. Лысый про Маринку. Остальные просто заскучали.
Кульминацией вечера снова стала групповая драка, исполненная торжественным пафосом бессмысленности и в некоторых случаях даже излишней жестокостью.
Гоша Тверидзе исполнял заключительную песню:
- А белый лебедь на пруду косил под старого Бурду….
Затем он снял темные очки и, стуча палкой, пошел со сцены. Как выяснится позже, слепой шансонье станет единственным вменяемым свидетелем по этому делу.
Утрело.
Обессиленных развозили кареты скорой помощи, все еще буйных - полицейский автобус.
Десять калмыков ушли сами, унося укутанную в ковре спящую Ленку.
Шеф-повар, которого Лёня принял за Чехова, собрал вещи и уехал к себе домой в Киргизию.