Фридрих Энгельс писал, что история человечества, есть история войн. Я с ним согласен полностью. Факт остается фактом. Равно как  и то, что военная наука, в своем развитии, тесно связана с изобретением, разработкой и опытом использования  различного рода, оружия. Каждой эпохе соответствует свое ноу-хау в области массового взаимоистребления. Наиболее выдающихся результатов в этом направлении, человечество достигло в  ХХ веке. От колючей проволоки, с висящими на ней внутренностями под  трели пулемета «Maxim», через лязганье гусениц бронированных ма­шин и реактивную тягу, вояки бравым маршем дошли до ковровых бомбардировок и термо­ядерной истерии.  Но самое великое, по поражающей своей мощи, и по­следствиям применения,  на мой взгляд, показал миру, немецкий военный теоретик, боевой ге­нерал от инфантерии Эрих Людендорф. 

      Жертвой эксперимента стала Россия, образца 1917 года.  Де сей поры, я уверен, великому милитаристу, непрерывно икается, сидючи в аду, в теплой компании Нерона, Атиллы, Ваньки Грозного и им подобных головорезов. Его смертоносное острие, относящееся к разряду биологического оружия, поименовано – «эксклюзивный  десант российской социал-демокра­тии». Заряд, угодил точно в сердце, распадавшейся, больной, но еще рефлексировавшей Российской империи. Колосс на глиняных ногах рухнул и похоронил под своими обломками 1\6 часть суши..

      Но в этом своем, небольшом рассказе, я хочу описать не сам поражающий элемент, не его свойства или структуру, ибо тема представляется неисчерпаемой, а средство его доставки в цель – немецкого пломбированного вагона и всего, что связано с ним, что донесла до нас история.

    Приступая к этому тематическому повествованию, нельзя не коснуться фигуры Александра Львовича Парвуса, человека очень не глупого, крайне амбициозного, и мало кто сейчас представляет, чего в итоге хотевшего. Парвус, будучи германским подданным, звездил везде где мог, в Германии, России, Турции, Швеции и на Балканах. Он  появлялся  в странах, на­ка­нуне каких - либо знаковых, эпохальных событий, активно ввязывался в политический процесс и, наварив там каши, а заодно и капитальца, весьма сомнительных качеств, всегда выходил су­хим из воды. По мере того, как его личная репутация становилась все более дурной, все более тугим становился его кошелек. Парвус не был промышленником. Одним из первых, Александр Львович, взглянул на политику, как на бизнес с неисчерпаемым потенциалом, возможностью скорого гигантского обогащения.

        Если допустить возможность переселения душ, то более поздней реинкарнацией  Парвуса, вполне мог стать Борис Абрамович Березовский, весьма схожий с великим авантюристом начала ХХ века, как внешностью, так и необычайным талантом извлекать из глобальных бедствий личную выгоду. Как и «Береза», Парвус появился на сломе эпох в России, мнил себя демиургом-кукловодом, много чего попортил, поломал массу человеческих судеб и канул в не­бытие на чужбине. Говорят именно эта теневая фигура, умудрилась вбить в голову упрямого, несгибаемого служаки-прусака Эриха фон Людендорфа идею начинить железнодорожный ва­гон смертельной отравой  и пустить его в направлении врага. 

      Соответственно  поговорке «Бог не  Тимошка…», которая была актуальна во все времена, в результате этой железнодорожной аферы, в отличии ото  всех остальных, великий комбинатор, получил «от дохлого осла уши». Сел, бедолага поиграть с германскими эмиссарами, сынами железного канцлера, с одной стороны и большевиками, которые умением передергивать моли дать сто очков самому Альберту Эйнштейну с другой. И результат - пробросался. Кто сейчас помнит Парвуса? А пломбированный вагон нет-нет да и помянут.

    В конце марта 1917 г., по воспоминаниям швейцарского социал-демократа Фридриха Платтена, на Цюрихском вокзале, собралась большая, разношерстная группа шумных, плохо одетых людей, представлявших собой, как мы сказали бы сейчас, «Цвет российской социал-де­мократии в изгнании». 99,8% из них, были евреи. Как вечный жид, они долгое время скитались по всей Европе, в поисках лучшей доли, и теперь, поняв, что им нигде не рады, в первую очередь  за их политические убеждения, возвращались на родину, в «не мытую Россию». Как Отнюдь не для того, чтобы отмыть, как показала история, а еще больше ее запачкать. Группа революционе­ров, издали напоминавшая цветастую мусорную кучу, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ожидала двух вещей. Первое, когда подъедут их старший товарищ и вождь, Владимир Ильич Ленин с супругой, под имя которого, германская разведка, большей частью и гарантиро­вала,  проезд в комфортабельном пломбированном вагоне.  И  второе, когда под посадку подадут собственно сам вагон. Ждать пришлось несколько часов. Ленин запаздывал, и состава так же было не видать. Евреи социал-демократы, пусть даже с российскими паспор­тами, особой любовью, как я уже подчеркнул, со стороны швейцарского пролетариата, работников депо, увы, не пользовались. По­годы стояли промозглые, ветреные, люди промерзли и стали роптать. Что бы чем-то их отвлечь, Григорий Евсеевич Зиновьев, наиболее близкий Ильичу соратник, затеял импровизи­рованный митинг. Однако революционеров, рангом пониже, его порыв не воспламенил. Всем хотелось в сытое тепло.

    Ленина узнали издалека. Он молодецки выскочил из подкатившего к вокзалу авто и галантно подал руку Надежде Константиновне, своей супруге. Вдвоем они, размахивая зонтами, энергично проследовали в направлении группы товарищей. За ними семенил, сгорбленный под тяжестью дюжины чемоданов носильщик. В отличие от остальных, пара Лениных, выглядела вполне себе импозантно. Одеты, хорошо, по моде, бодры и веселы, они казалось, были довольны жизнью со всех сторон. Большевистская касса, пополняемая экспроприированными у буржуев деньгами, не пустовала. А в дорогу великого марксиста  позвала жажда величия, убежденность в сопричастии к вершению судеб мира. Неудержимое желание проверить на практике свои за­умные теоретические изыскания, померить, так сказать, «штангенциркулем вселенную».

    Вскоре по прибытию вождя подали состав. Однако при посадке произошел некоторый конфуз. Выяснилось, что по условиям сделки, на границе с Германией, в вагон должны были подсесть два высокопоставленных немецких офицера, в качестве сопровождения. Поэтому одно купе необходимо было освободить. Четырем товарищам не суждено было участвовать в историческом десанте. Оставили одну беременную бабешку, принадлежавшую Паолей-Цион, двух примкнувших анархо-коммунистов, по национальности грузин и автора книги «Выдаю­щиеся личности русской революции», доктора Оскара Блюма. Последний напился как рейтар и едва держался на ногах. Вообще касательно Блюма, Ильич его не жаловал. В своей книге, доктор отвел Ленину весьма скромное место, упомянув лишь дважды и то в сомнительном кон­тексте. Кому не ехать в Россию, вождь решал самолично, руководствуясь придуманным им са­мим принципом демократического централизма. Особенность ленинской модели, отточенной позже до совершенства его преемником Иосифом Виссарионовичем, соответствовала формуле – «Меньшинство беспрекословно подчиняется мнению большинства. А выразителем мнения большинства, является непосредственно сам вождь!»

    Загрузились достаточно быстро. Каждый из эмигрантов, памятуя об оставшихся прозябать на перроне товарищах, не мог предположить, что придет в голову функционерам германского генштаба и договорившемуся с ними, вождю российской социал-демократии. Наконец два раза протяжно свиснув и пустив клубы пара, паровоз потянул за собой вагон. За окном, стоя на пер­роне, уплыли в небытие экзальтированная, беременная сионистка, два экспрессивно жестикули­ровавших кавказца и качаемый ветром, дурашливо улыбающийся Оскар Блюм.

    Раскидав, чемоданы по полкам и скинув верхнюю одежду, все пассажиры, по команде партийного массовика-затейника Карла Радека, встали и затянули «Интернационал». Драть глотки в поездах, изображая хоровое пение,  исконно российская, традиция, которой  в те времена,  следовали многие путешественники. А распевать революционные гимны, после того как в вагон сядут немецкие офицеры, Ильич счел не этичным. Поэтому обязательную про­грамму решили откатать сразу и уже только за тем, немного перекусить и выпить.

      После «Интернационала» исполнив ленинские любимые «Не плачьте над трупами павших бойцов» и  «Нас венчали не в церкви», практически весь вагон пустился в пляс, под зажига­тельные «Семь сорок» и «Хава нагила».  Владимир Ильич поморщился – Можно подумать, что мы следуем, не в колыбель русской революции Петроград, а какой ни будь Бердичев! Однако евреи, как свойственно их национальному темпераменту, вспыхивать как порох, но гореть не долго, вскоре угомонились и полезли по чемоданам, желая подкрепиться, ибо знали, что основные испытания их ждут впереди.

  Ленин и Крупская, делили купе с четой Зиновьевых. Прикрыв по плотнее дверь, что бы не раздражаться присутствием товарищей по партии, они выложили на стол вареные яйца, огурцы, курицу, свежий хлеб и круг колбасы.  Ленин достал литровый штоф первоклассного шнапса, который хранил при себе уже несколько недель, ожидая случая. Выпили смачно и за­кусили. Вскоре повторили.
 
    Через короткое время, в противоположном конце вагона, послышалась возня. Как и следо­вало полагать, революционеры не поделили сортир, единственный на всех. ( Второй, возле купе, где должны были разместиться немцы, стоял закрытым.) Офицеры Рейха отличались сно­бизмом и брезгливостью и не желали делить отхожее место с российской социал-демократией. Потасовку устроили эсеры, отличавшиеся боевитостью, и БУНДовцы, меньшие числом, но та­кие, же борзые. Ленину лично пришлось принимать участие в улаживании конфликта. Назвав себя комиссаром поезда, он пригрозил впредь любых зачинщиков высаживать без суда и следствия. Это подействовало. Но только до тех пор, пока на границе вагон не опломбировали.

    На полустанке Готмадинген, в вагон, гремя шпорами и саблями, вошли и заняли свое купе два важных, все из себя, прусских военных. Арвид фон Планиц и Вильгельм Бюриц. Офицеры представляли германский генеральный штаб. Согласно приказу, сопровождающие должны были присматривать за тревожными пассажирами, российской «пятой колонной», на протяже­нии всего пути следования по территории Великой Германии. Старший из них фон Планиц, безошибочно распознав во Владимире Ильиче лидера, поманив его пальцем, увлек в свои апартаменты и долго о чем - то с ним беседовал за закрытыми дверьми. Все остальные социал-демократы и прочие революционеры, имитируя «ordnung» сидели, как мы говорим, тише воды, ниже травы.

  Через четверть часа, Ленин появился в вагонном коридоре в веселом настроении, и с безза­ботным видом, проследовал на свою плацкарту. Немецкий служака, оказался навскидку  не плохим мужиком. Дав Ильичу вводную, зачитав инструкции и поручив следить за порядком, выпив рюмку коньяку, отпустил последнего восвояси, наказав, по пустякам не беспокоить.

    Пересечь всю неметчину от Швейцарии, до Балтики на поезде, даже по тем временам, можно было за сутки, однако учитывая условия военного времени, поезд шел медленно. Ехали преимущественно днем, по ночам, же состав отгоняли в тупики и отстойники на узловых станциях. Пассажиры пломбированного вагона обрыдли друг другу настолько, что перестали здороваться по утрам. Жаркие политические дискуссии, сменились депрессией. Оживление на­ступало лишь, когда удавалось раздобыть алкоголь и имело очаговый характер. Ибо питейные компании складывались исключительно по принадлежности к какой-либо партийной фракции.  Немцам приходилось легче. Время от времени, они запирали вагон с революционерами и до утра зависали в станционных буфетах.

      На третьи или четвертые сутки поездки, в вагоне, как было отмечено в отчетах фон Плауница, произошла драка. В соседнем купе Ленин сцепился с Зиновьевым. Причина не стоила, как говорят, выеденного яйца, но катализатором потасовки, как всегда бывает, высту­пила женщина. Между пассажирами возник жаркий диспут, касательно того, чем собственно является материализм. Надежда Константиновна Крупская, супруга Ильича, лежа на верхней полке, упирала на то, что бога нет и все братья, все равны. Зиновьев же, внизу, поедая курицу, трактовал категорию иначе. Дескать, материализм, это хорошее пальто, шляпа, модные ботинки, кошелек. Все остальное не так важно. Приложится по ходу пьесы. В пылу спора Крупская обозвала Григория Евсеевича бурбоном, а тот в ответ ее прошмандовкой. Ленину  пришлось вступиться за честь супруги. Хотя Зиновьев был крупнее Владимира Ильича, зато последний был более верток и умел драться. У Ленина некогда имелся старший брат, будущий террорист, бросавший бомбу в царя, имевший крутой нрав, или как сейчас говорят безбашен­ный. Он частенько третировал маленького Володю, а тот в свою очередь отыгрывался на младшем брате Митеньке. А потом Илья Николаевич, его отец и по совместительству смотри­тель уездных гимназий, иногда порол маленького Ленина, что, безусловно, закалило характер революцио­нера. Зиновьев лишь раз заехал Ильичу по скуле, после чего Ленин уже не давался. Молотил Григория Евсеевича как боксерскую грушу. Работал жестко в корпус, до тех пор, пока у Зиновьева не разыгрался приступ астмы.  Вся социал-демократия увлеченно наблюдала за по­боищем, испуская одобряющие возгласы и даже улюлюкая. Драку разнимали немцы. Фон Планиц скрутил в бараний рог Зиновьева, а Бюриг Ленина. Как ни странно больше всех пострадал  Планиц. В пылу сражения у него выпал монокль, который раз­давили.

      Следующую трату понесли немцы сутки спустя. Терпилой, в этом случае стал Бюриц. Владимир Ильич, по воспоминаниям товарищей по партии очень хорошо играл в шахматы и вообще был крайне азартным типом. Однако шахматы, в багаже революционера, занимали много места и казались не практичными. То ли дело, колода карт. Ленин обожал расписать пульку, и всегда выигрывал. Он не был шулером, упаси бог, просто имел математический склад ума и был способен, как никто иной концентрировать внимание. Говорят, что и женился он, благодаря карточной игре. Надежда Константиновна, красавицей не была. Достаточно посмот­реть на ее фото. Будучи ссыльным в селе Шушенском, Владимир Ильич, скрашивал дни игрой в карты на раздевание.  В один момент, обыграв Наденьку, молодой Ильич, не сдержался и ов­ладел ей. Ну а после этого, как дворянин, был обязан жениться, что и сделал. После этого Ленин на раздева­ние не играл, а брал по гривеннику за вист.

    Помирившись с Зиновьевым уже на следующее утро, как это бывает у российских социал-демократов, два матерых большевика, затащили в свое купе младшего офицера Вильгельма Бюрига и безжалостно обули его в преферанс. Получив паровоз на мизере, немецкий служака, лишился месячного денежного довольствия, золотых швейцарских часов и янтарного мунд­штука. Будучи настоящим арийцем, Бюриг с нордической стойкостью перенес поражение и даже не требовал реванша. Весь остаток пути он ехал, молча Пару десятилетий спустя, гоняя пломбированные вагоны в Заксенхаузен и Майданек, Бюриг, очень сожалел, что путевые стрелки в том, уже далеком 1917- м, имели другое направление.
 
Когда поезд прибыл в Гамбург, где чумная бацилла, как называл ее позже Уинстон Черчилль, то бишь, социал-демократический десант, должен был пересесть на пароход, идущий в Швецию, никаких слез, навеянных расставанием,  не было. Немцы, сдав пассажиров таможен­ным властям, удалились строевым шагом в промозглое, туманное утро. Зиновьев послал Аксельрода попытаться выменять у докеров, на бюриговский янтарный мундштук спиртного. Надежда Константиновна ежилась от холода и на кончике ее носа застыла мутная капелька. Ильич был бодр, ибо стоял перед разверзшимися вратами и готовился шагнуть в историю. Ос­тальные беспредметно голосили, кашляли, сморкались. Холодный воздух резали пароходные гудки.

Всех пассажиров  того эпохального пломбированного вагона, как мифический Уран пожирает своих детей, схарчила их же революция. Немногих оставшихся, в назидание потомкам сгноил Иосиф Виссарионович Сталин в колымских лагерях. Может быть, если бы кто ни будь, тогда в Германии не долил в паровоз воды, не насыпал в тендер угля, или сломал стрелку, история по­шла бы по другому. Однако в Германии, даже голодающей и воюющей, иначе не бывает. Очень хочется надеяться, что в следующий раз, когда кто то захочет отправить подобный состав в Россию, то доморощенные логисты  проложат маршрут через другие земли, например, Грецию, Болгарию, Румынию или на худой конец, Польшу.  И пусть заранее предупредят, что бы успеть разобрать на границе рельсы.