Я как-то переживаю обвал нефтяного рынка, не знаю, пытаюсь соответствовать трагизму момента.
Метался с безумным взором и с вещевым мешком по соседям, колотил им в ворота, причитал, всплёскивал руками, демонстративно начинал в нескольких местах одновременно рыть убежища и тайные схороны, деловито заколачивал чужие окна досками, закусив во рту гвозди. По репродуктору: Сегодня...на торгах...впервые...за отметку... А я молотком тук-тук - в ритм выступления. А в помещении, которое я заколачиваю, бледные лица как толстые рыбы плавают.
Очень хотелось какого-то конца света. Такое со мной случается, не скрою. Люблю панику. Чтоб обезумевшие толпы на улицах, правительство - в сыроватых бомбоубежищах, тупоносые броневики на перекрёстках, багровые сполохи на горизонте. Чтоб прощания через рупор и горящие под дождём дирижабли. Неплохо, если будут рвущиеся вдалеке склады, марсианские треножники, бессмысленная гибель эскадры и торопливая обречённая морзянка. Ещё хорошо, когда проваливаешься, а там не колья.
-Соседи! Соседи! - хрипло звал я через изгородь, - давайте уже приготовимся, наденем чистые рубахи, простим друг друга...Соседи! Давайте уж по человечески, чтоль...
Особенно остро грядущее людоедство на дне финансовой бездны предсказывает и переживает наш экономический Андрюша Борухович.
Борухович признался недавно, что его душит линия горизонта. У нас есть иные версии на счёт того, что именно душит Боруховича.
Из озорства недавно мы под разными надуманными предлогами убежали из питательного заведения открытого типа, в котором весело отдыхали. И притаились хохочущими гиенами в зарослях, ожидая оплаты Боруховичем счёта.
Я лично особых иллюзий не питал. Потому как прекрасно помню золотую осень 1988 года. Меня выгнала из съёмной квартирки злая домовладелица и я нашёл себе временное пристанище в нашем уютном общежитии. Именно тогда я впервые увидел молодого юриста Боруховича. Он был прекрасен, хотя уже тогда его ежечасное служение богине Экономии становилось заметно. Например, Борухович редко надевал собственные ботинки. Особенно в дождливую погоду. Я ещё удивлялся первое время, отчего Андрюша спросил у меня про размер моей ноги и сверкнул в полумраке комнаты огненным взором, выяснив, что 41-й. Конечно, с добротным 43-м очень трудно влазить в боты 41-го и бегать по лужам из корпуса в корпус. Но ничего! Практика показала, что вполне себе можно. Главное в этом деле заносить ногу при ходьбе не прямо, а несколько колесом вбок, тогда ступня соприкасается с землёй не болезненным и сжатым носком, а своим ребром, что не так больно. И колени надо немного подогнуть, так тоже легче получается. Плюс руки без дела не дремлют - тут стеночка, тут колонна, знай себе, отталкивайся. И таким вот одомашненным павианчиком давай-давай! Давай-давай! Давай-давай! Качает!
Помню, специально подбросил Боруховичу лакированные в 1957 году ботинки 39 размера (выпросил для такого случая у режиссёра Муромцева). Стиль хождения претерпел значительные изменения и обогатился звуковым сопровождением. "Длять" - вот как-то так всхлипывал Андрейка при каждом шаге.
Ещё у Боруховича был ритуал проглаживания денег утюгом. Не многие могут похвастаться тем, что видели его наяву. Я могу похвастаться. Получив стипендию, Б-ч немедленно шёл в общежитие. Немедленно шёл к себе в логово, где бы и с кем бы его стипендия не застигла. Роспись в ведомости, мговенное шуршание коброй и Андреяуже нет. Он уже у себя в нумере проворачивает ключ двумя руками в скважине (да, вот такой ключ), набрасывает цепочку и включает, сладенько трясясь от предвкушения, утюг.
Потом, не мигая и не глотая, чёткими движениями самурая Борухович доставал свои 40 руб. и немедленно, одним взмахом рук, похожих на голубиные крылья, распределял их по достоинству и степени ветхости. Самые ветхие бумажки слегка смачивались водой, заворачивались в промокашку и гладились именно через промокашку. Нежно и с двух сторон. "Денюшки" получались хрустящими и несколько выгнутыми, похожими на старательных новобранцев на плацу. Борухович раскладывал их по отделениям в специальном портмоне из кожи томительного шоколадного цвета.
.
Оплаты счёта Боруховичем мы прождали ровно два с четвертью часа. Всё это время Андрей ждал нас, счастливо глядя по сторонам. Так он мог просидеть ещё сутки. Всё с той же детской трогательностью во взоре. Только представьте. Луна, ресторанная веранда, мохнатые звёзды, шелест прибоя и все также улыбающийся Борухович блестит серебром. И дышит сквозь зубы "длять". И цикады.