-Шук а-Кармель! - объявляет водила, и плавно прижимает маршрутку к тротуару. Центральный рынок Тель-Авива, самая оживленная часть города. Новые пассажиры сменяют вышедших. Я сижу на последнем сидении и рассматриваю входящих. Тинейджер со скейтом в руке, жирная потная баба, парочка страхолюдных лесбиянок.Нечего интересного. Последним вползает сгорбленый дед с кошелкой. Стариковые брюки, натянутые до подбородка, засаленая рубашка пузырем, сандали с торчащими желтыми когтями, слезящиеся глаза… Тфу, блять. Дед долго тупит в проходе, роется в кошелке, развязывает бесконечные кульки, выуживает кучу мелочи, и, бормоча невнятные проклятия под нос, протягивает водиле монеты. Мелочь, разумеется, рассыпается. Водила, срывая злость, давит на клаксон невпопад. Парень со скейтом, сидящий на переднем сиденье, помогает деду собрать мелочь. С отвращением отворачиваюсь а окну, достаю наушники и ухожу в медитативный чилаут.
Дед, тем временем, подсел на уши скейтбордисту. Сам виноват, нехуй тут в благородность играть. Вот пусть тебе старый и втирает свою дедушкину хуйню, о том как раньше все было заебись, и как щас все хуево...
Сквозь успокаивающий ритм до меня донеслись фрагменты дедова монолога:
“…а в Шестидневную войну я радистом был в танковых войсках... Сирийцы по нам кааак ударят из всех стволов... На 60, на 100 километров вглубь вражеской территории... видел, как очередь из “Мага” человека пополам разрезает...какие тогда танки были? “Шерманы” времен Второй мировой, дай бог чтоб не развалились на марше… страшно было, гопсподи спаси! Я до сих пор не понимаю, как мы тогда выжили. Молодые были, дерзкие , отчаяные...
...в трех войнах учавствовал, а на четвертую жена не пустила. “Йоси, я тебя умоляю! Куда ты, калека, собрался? Молодые пусть воюют, ты свое отвоевал!”... средний сын в Ливане погиб… внук пилот вертолета, на всех операциях в Газе был…”
Дальше я не дослушал. Моя остановка.
Надо было отремонтировать велосипед. В пизду этот общественный транспорт со всеми его дедами и их историями из жизни. После таких историй потом как обосраный ходишь.
Прости, дед.