Ездил я тут по делам. Ну как по делам? Так, делишки мелочные, сплошь суетные. Какие у меня могут быть дела? Дела сейчас в другом месте и у других людей делаются.
Насмотрелся в дороге на этих самых людей кстати, ну на тех, у которых дела. Люди очень все, конечно, торжественные сейчас и со значением ходят. Прямо вот смотришь – и понимаешь всё без слов. Как говорится – испитой, да истовый.
На многих, даже на тех, на ком и быть то такого не должно отродясь, имеется теперь надпись, обозначающая название нашей с вами страны. У кого на шапке, у кого – на сумке, а у иных, так и вовсе – на исподнем, чтобы ближе к сердцу значит, к душе тесней.
Одно огорчает и в сомнения вводит в немалыя, - сделана та надпись отчего-то на европейско-амереканском языке и ихними же проклятыми буквами пропечатана. Как помните, на излёте социализма, неистово модно было всё, на чём при помощи иностранной азбуки было намалёвано невинное, а местами так и вовсе полезное слово sport? Все тогда этот спорт по нерусски писали. И на партах, и на заборах, и на комсомольских билетах, и ведь дописались в итоге. Спорта не прибавилось, а вот зараза иностранная – просочилась! Где теперь тот социализм? Вот то-то же! Так и тут, думаю. Не иначе жиды мутят какой заговор и приучают русского православного человека к заграничной азбуке, дабы потом огульно в содомский грех вовлечь, да перекрестить в свою жидовскую веру.
Так же видел у нас тут, у одного торгового центра концерт. Там обычно, в закутке, блаженные собак да кошек в добрые руки раздают. Дескать – спасите бездомных, приютите животинку. А тут смотрю – поют. Хотя и мочой кошачьей по прежнему пахнет ощутимо, а всё ж поют. Присмотрелся – как есть четыре усатых дяди в старорежимной форме и панамах военной окраски тренькают на синтезаторе, и неожиданно высокими голосами ведут рассказ про перевалы, душманов и верный АКМ. И чего-то так протяжно тянут: Афгнанистааааан, афганистааааан, я весь в крови от страшных ран, и за бархан, ушёл душман, афганистааааан, афганистаааан…»
И рядом с ними бойкая тётя в цветастой юбке и линялой гимнастёрке предлагает почтеннейшей публике приобретать новый компакт-диск с записями вот этих вот усачей. Народ, среди которого было много с той самой надписью на басурманском языке, смотрел хмуро, местами пытался пританцовывать, но диски покупать решительно не спешил.
Усатые было приуныли, но внезапно совершив маркетинговый маневр, сменили тематику песен на «вставай страна огромная» чем вызвали некоторое узнавающее улюлюканье и прочие одобрение. Я перестал следить за происходящим и отправился далее.
Так же был я на селе и хлебосольно общался там с крестьянами. Крестьяне крайне взволнованы и довольно-таки сильно ненавидят фашизм, Бандеру и прочее войско Дiаволово. Однако на вопрос, бывали ли у них в деревне когда-нибудь хохлы, американцы, и лично Обама, и разваливали ли эти граждане всё то, что сейчас развалено окрест, крестьяне горестно сплёвывали под стол и заходились удушающим матом, переходящим в надсадный махорочный кашель, из которого можно было понять, что тут-то всё ясно, и что конкретно ихнюю деревню пропил и разорил проклятый глава администрации, но в целом, ежели мыслить широко, не должно же быть такого бардака по всей стране, и Царь просто не знает о мелких перегибах на местах. Одним словом всё по классике, и ходоки у Ленина, и за черевичками к Царице, и за правдой в Москву – вот это всё.
Побалагурив о политике и ценах в ближайшем лабазе, долго парился я в бане и потом, сидя на лавочке перед избой, протяжно пел, аккомпанируя себе на аккордеоне, зычным своим голосищем про тяжкую долю да горькую судьбину. И страшным рокотом летела песнь моя над уснувшими деревенскими улицами и только звёзды небесныя внимали мне и как бы даже покачивались в такт. И бегали пальцы по кнопочкам и шумно ходили меха и берёзовый, первый пожелтевший берёзовый листочек, упал на молодецкую грудь и Христос печально улыбался ему с нательного креста, как бы говоря – не печалься мой друг, не печалься! Смерть это вовсе не конец! Смерть – это самое, что ни на есть начало!