Содержание предыдущих частей одной фразой: два падонка организуют в глубоких
американских жопенях собственную церковь, цинично зарабатывают на этом
неиллюзорные бабки, влегкую тратятся на развратные загулы, но не могут
придумать способа технично смыться с деньгами.

Отметить свой юбилей я решил на вершине Килиманджаро. А почему, собственно,
нет? Май, конечно, сезон дождей, но не могу же я передвинуть свой день
рождения, тем более кругловатый!
Йохан, оживший, но еще не вполне пришедший в себя после февральских
приключений на Гавайях, делал большие глаза и пугал меня страшными
африканскими инфекциями.
– Желтая лихорадка, Серж, это тебе не триппер, – внушал он мне, подтверждая
поговорку «у кого чего болит», – Я читал про первую помощь. Если есть
подозрение на желтую лихорадку, то пострадавшего надо положить в тень и
накрыть марлей. А больше все равно ничего сделать нельзя.
– А марля зачем?
– Как зачем?! Чтобы комары не кусали и не пили заразную кровь! Эту лихорадку
комары разносят. Комарихи, точнее.
– Я понял, старина, с комариными женщинами – ни-ни, обещаю. У них еще
малярия, от которой прививок нет.
– Все смеешься! А человеческие там, думаешь, лучше?! Спид, туберкулез,
эбола...

Я улетал в Африку вечером, а утром того же дня мы запускали новый публичный
проект. Проект был вполне бюджетный: металлический сарай с полками и перед
ним гравийная парковка на пяток машин. Плюс небольшой набег на магазин Армии
Спасения. Текущих расходов не предвиделось, а внешняя видимость проекта была
существенной. Я предлагал народу не выбрасывать старые игрушки, а отдавать
нам. И, прежде чем идти за новой игрушкой в магазин, заехать к нам, может
быть найдется игрушка по душе, бесплатно.
Одним взрослым это давало возможность гуманно избавиться от части детского
хлама, другим – сэкономить на ублажении чада.
Ленточку на новом сарае перерезал лично мэр.
– У каждого из нас были в детстве любимые игрушки, – говорил я в согласно
кивающую толпу собравшихся, – С ними нам было больно расставаться, мы все
это помним через годы.
– Вот, например, посмотрите, – я показывал публике ужасного плюшевого
пингвина, лупоглазого, с кнопкой на пузе, – Этого пингвиненка уронила в окно
машины девочка лет пяти. Дело было на многоэтажной парковке в супермаркете,
малышка кричала и плакала, но папа не мог остановить свой трак на эстакаде.
У взрослых свои резоны, вы же понимаете. Я старался догнать их трак, но не
смог. Вот я держу сейчас эту игрушку, и что я чувствую? Та маленькая девочка
любила этого пингвиненка. Она рассказывала ему свои детские сказки, гладила
его крылышки, обнимала его в своей кроватке. Эта игрушка хранит тепло ее
рук, нежность и непосредственность ее детского сердечка. Это чувствуется,
физически, руками. Почувствуюте разницу с холодными Барби на полках
супермаркета! В нашем жестоком мире, где столько слез, горя и безразличия,
как мы можем допустить, чтобы кусочек этой чистой ауры, эта энергия
искренней детской любви, это тепло детских ладошек, все то, без чего мы не
можем считать себя людьми, закончило свой путь в грязи на городской свалке?!
Если ваш сын или дочка уже выросли, или по другой причине какие-то игрушки
их больше не радуют, принесите эти игрушки нам. Мы найдем тех, кто их
возьмет, сохранит это драгоценное тепло, добавит частичку своего сердца и,
может быть, передаст кому-то еще, и эти непреходящие драгоценности не
пропадут, они останутся среди людей, среди нас с вами...
Я протянул руку с пингвином к толпе. Откуда-то выбежал вихрастый зареваный
мальчишка лет восьми, схватил пингвина, прижал его к груди обеими руками и
убежал. Я перекрестил его вслед.
– Ты страшный человек, Серж, – сказал негромко Йохан. Голос его ломался,
глаза были влажными.
Толстый мэр, парившийся в парадном костюме, вытирал белоснежным платочком
слезы со щек и пот со лба.
– Конечно, мы сделаем все необходимое для дезинфекции игрушек. Мы будем
работать с куклами и игрушками-зверюшками. Мы не подразумеваем машинки и
паровозики, их мы просто передадим в Армию Спасения...

В отпуск я поехал без ищущих приключений фемин, они были бы не в тему. В
ожидании чаевых, со мной на гору плелись пять молчаливых негров – проводник,
его заместитель, повар и два носильщика. С утра мне в палатку приносили чай
с молоком и тазик теплой воды для умывания. Почувствуй себя колонизатором...

Эта знаменитая Килиманджаро ничего особенного из себя не представляет,
только что высокая, и потому дышать там нечем. Сафари в национальных парках
Серенгети и Нгоронгоро мне понравились гораздо больше. Но, самое главное, на
холодном высокогорном воздухе я нашел решение! Чистое. Стоящее где-то
процентов десять накладными, отдающее нам девяносто процентов, причем мимо
всех налогов! Нет, Йохану пока не скажу, приберегу вкусное на третье. Вот
встретимся с ним... он опять потеряет дар осмысленной речи, будет только
восхищенно повторять, что я – гений. Но я и правда красавчик, решение шик и
блеск! Да, кроме Йохана оценить некому. Если я когда-нибудь подамся в
финансовые консультанты, то за приватное озвучивание этой схемы (на условиях
строгой конфиденциальности, конечно) буду брать с клиента полсотни грандов.
Или сотку, легко.

Я позвонил Йохану с вершины Килиманджаро.
– Старина, Африка у меня под ногами, слышишь? Я сделал это!
– Да, Серж, я очень рад за тебя, ты молодец, и с днем рождения тебя, –
невнятно бубнил Йохан.
– Через три дня прилечу. Один бит скажи – у тебя все окей?
– Да... Все окей... Встречу тебя в эс-эл-си*... Там и поговорим.
– Тогда жди меня у Сквоттеров**, до встречи, дружище!
Мне очень не понравился голос Йохана, и я потом долго пытался убедить себя,
что он просто был спросонья, у него в Юте глубокая ночь...

Йохан оказался коротко постриженным и идеально выбритым. С ним за столиком
сидел длинноволосый бородатый мужик в черном пиджаке. Перед ними была вода
со льдом, по-видимому, пришли они совсем недавно, пиво им еще не принесли.
– Здорово, дружище! Чертовски рад тебя видеть! – сказал я словами, а глазами
спросил: – Это что еще за гусь?
Йохан вежливо поздоровался и отвел глаза.
– Как там кубок Стэнли и твой Нэшвил? Я из Африки совсем не следил...
– Нэшвил сезон закончил, – голос Йохана был бесцветным и безвкусным, – Я,
кстати, за них больше не болею. Суета это все.
– Разлюбил своего Хамхуиса?
– Он за Ванкувер теперь играет. Молельный дом для своей команды организовал,
службы проводит, приличный христианин...
Наконец-то Йохан поднял на меня глаза. Я смотрел ему в переносицу. Контакта
не было.
– Хорошо, старина, давай по делу. Излагай свои девяносто процентов. По
хронологии. Что произошло?

– Произошло... Твоя речь про игрушки меня задела, до дна души, веришь? У
меня тоже любимая игрушка была, лисенок плюшевый. Вот, я же, здоровый
сорокалетний мужик, а вспоминаю – слезы наворачиваются. Нельзя это
эксплуатировать, не по-людски и не по-божески. Где детская любовь и невинные
души, а где бизнес, деньги какие-то, суета мирская, циничная... Мне сон
приснился, после того, как я тебя в Африку проводил. Ты же экономический
гений, Серж, у меня не было сомнений, что ты придумаешь, как деньги вывести.
И что будет тогда? Вот живу я хорошо, все мне доступно. Бога гневлю с
девками срамными, к пьянству склонен, не боюсь никого, – Йохан
перекрестился, – А потом, снится мне, что я помер. Все мы смертны, ты в
курсе. Вот и я помер. Приводят меня к Нему. Он сидит на троне, знаешь, на
кого похож... Помнишь, ты мне фильм русский показывал, там директора
детского сада в тюрьму к уркам подсадили? – Йохан говорил и крестился через
фразу, – Вот на того директора и похож. Сидит, и говорит мне, в
приблатненной манере, с матерными междометиями, «Ты что, козел, думал, меня
нет? А я ЕСТЬ, понял!», я перепугался, хуже не было никогда, на колени
упал... «Ну что, ты хорошо пожил?», спрашивает, я киваю, слова сказать не
могу, никакой весь, а он как крикнет: «Теперь туда иди!», и десницей
показывает в сторону и вниз. Я смотрю, там котел кипит, черти с вилами
вокруг скачут...
Йохана била крупная дрожь.
– Эк тебя, – сказал я сочувственно.
– Дурное дело мы с тобой затеяли, Серж, неправедное.
– Так, обстоятельства понятны, теперь давай сухой остаток.
– Сухой остаток... Церковь Закрытого Сердца больше не существует. Существует
местное отделение Церкви Святых Последнего Дня.
– Мормонов, то есть?
– Да, мормонов. Юридически руководит отделением отец Алексис, – Йохан
поцеловал руку волосатому в черном, – А ты, как и я, мирянин, три года назад
пожертвовавший церкви некую сумму.
Йохан, чтоб тебя черти взяли, ну посмотри же на меня! Я сжимал кулаки до
дикой боли в суставах. Три тысячи чертей! Ну еще немного, ну! Йохан медленно
посмотрел мне в глаза.
– Назад ничего не откручивается, старик, судиться бесполезно. Но это чисто
мое мнение, ты можешь пробовать, ты же гений... Можешь отомстить, но не
вернешь ни денег, ни трех лет жизни, только душу еще больше изъешь...
Прости, если сможешь...
Контакт оборвался.

– Я очень высоко ценю Ваши ораторские способности и творческий потенциал,
Серж, – волосатый говорил ровно и спокойно, – Предлагаю Вам должность
проповедника, за зарплату вдвое больше прежней. Честную должность честного
проповедника, без излишеств за счет церкви. Что скажете?
– Скажу «нет», и даже не задумаюсь. Надо пояснять?
– Не надо ничего пояснять, это сугубо Ваше личное дело. Контракт моей церкви
с Вами прекращен. С завтрашнего дня Ваша виза R-1 недействительна, –
волосатый положил передо мной конверт, – Тут билет на самолет в один конец,
до Монреаля, бизнес-класс, и наличные на такси от аэропорта до Вашего дома.
Самолет вылетает через три часа. Все Ваши личные вещи Вам домой вышлют
завтра. Я буду молиться за Вас, Серж.
– Я тоже, – эхом отозвался Йохан.
Я промолчал. Да и что тут скажешь... Волосатый с Йоханом дружно встали и
ушли не оборачиваясь.

* * *

До странного холодная ночь сегодня в Монреале. Конец мая, а озноб пробивает,
как в пещере. Это как бы мой дом. Я тут не был уже год. Год тут никто не
включал ни свет, ни отопление, ни кондиционер. Еще раньше тут был и телефон,
и интернет, и кабельное телевидение. Когда-то я тут жил, отсюда ездил на
работу в канадский филиал американской компании, входящей в японскую
корпорацию – самое место для русского человека со шведским образованием. На
банковский счет была отложена сотня грандов на черный день, до них не смогла
дотянуться даже бывшая, с тяжелым разводом. У дома стояла машина... Сейчас у
меня триста пятьдесят американских долларов в бумажнике и двести тысяч
ипотечного долга. Работы нет. Надо проверить, стоит ли еще в сарае
велосипед. В доме на всех поверхностях по сантиметровому слою пыли. Йохан –
козел... Отрубить и забыть.

Я прошел в спальню. Это самая маленькая комната, она нагреется быстрее всех.
Я сидел на кровати не раздеваясь и не включая свет. В окно светила полная
луна. Странно, как запотевает стекло, отметил я. Как-то неровно, не может
быть, чтобы воздух в таком маленьком помещении нагревался так
неравномерно... Окно запотевало снизу вверх, и на стекле сквозь испарину
проступали семь крупных цифр и маленькое сердечко. Мистика. Или еще одно
издевательство судьбы?

Я достал сотовый. Работает, вроде бы. Набрал номер.
– Бонсуар, Шантель, скажи-ка, ты еще не вышла замуж за французского посла?
– Ужас, Серж, ты ли это... Я больше не работаю в «Красном носе», три года
уже, чуть больше... А ты сильно пьян, да?
– Я трезв и целомудр, как папа римский. Нет, исповедываться мне не надо,
скорее наоборот... Очень надо, да... Дома... И адрес помнишь, умница, ма
шер... Йохан, голландец? Футболист такой был, великий, Круифф, по прозвищу
«летучий голландец». Нет, другого не знаю, не помню. Но если тебе интересно,
то сегодня на вечер вспомню, а потом буду не знать, с завтрашнего утра и
присно, и во веки веков, аминь.

Я ничего не буду делать в эти полчаса до приезда Шантель. Не буду вытирать
пыль, не буду ставить чайник, не буду вообще суетиться. Буду сидеть тут и
смотреть на эти семь цифр на запотевшем окне в свете полной луны.

- - - -
* Эс-эл-си, SLC – международный аэропорт Солт Лейк Сити, столицы Юты.
** Сквоттерс – пивная в аэропорту Солт Лейк Сити

Прим. автора:
Эта история – правда. Процентов на девяносто. Английский вариант – 2012,
русский – 2014.