we must be careful about what we pretend to be (Kurt Vonnegut)

«Такой испанский смешной твой, позвонить когда лучше тебе?» – гласил емейл
от коллеги из перуанского офиса. Надо было ответить, чтобы не обидеть –
тексты на испанский я переводил сервисом Гугла, и коллега, судя по его
английскому, делал примерно то же самое. В таких условиях устный разговор не
обещал быть продуктивным.
В открытую дверь кабинета постучали. На пороге стоял Йохан с сумкой в руке,
позади него стояли два мордатых охранника. Только я собрался поделиться с
Йоханом своими перипетиями...
– Я пришел попрощаться, Серж. – Йохан говорил вполголоса и смотрел в
сторону, – Работать с тобой было удовльствием и привилегией, которую я
никогда не воспринимал как данность. Я многому у тебя научился за эти годы и
очень ценю твой профессионализм...
– Брось этот официоз, приятель! – Я вышел из-за стола и подошел к Йохану
вплотную. – Что за нахрен стряслось?
Йохан молча смотрел в пол.
– Значит так, старина. У МакКиббина, в шесть вечера.
– В семь, – отозвался Йохан, не поднимая глаз.
– Окей, в семь. Выше нос, старик, прорвемся.
Йохан кивнул и потопал с охранниками на выход.

В конторе, в которой мы с Йоханом горбатились на проклятых японских
капиталистов, было правило – к новым сотрудникам прикрепляли «бадди», то
есть кого-то из работающих достаточно давно. «Бадди» отвечал на дурацкие
вопросы и всячески помогал новичку влиться в нетривиальную японско-канадскую
корпоративную культуру.
Четыре года назад, Йохана, молодого амбициозного горного инженера, наняли в
контору доменным специалистом. Меня, тогда менеджера колумбийского проекта,
назначили Йохановским «бадди». Мы быстро нашли общие интересы и крепко
подружились. Первый вопрос, который мне задал новичок Йохан, был про хорошую
пивную, куда «вы все ходите после работы». Ему даже в голову не пришло, что
коллеги после работы как правило разъезжаются по домам. Через месяц Йохан с
гордостью доложил, что обследовал все питейные заведения центра Монреаля и
остановился на пабе МакКиббина. Туда мы с ним регулярно наведывались.

– Ты все должен делать на девяносто процентов, это негласно, но так работает
японский менеджмент, – наставлял я новичка, – В аналитическом отчете даешь
девять десятых информации, додумываешь остальные десять процентов, и вперед.
Ты имеешь полное право на ошибки, но пусть они не превышают десять
процентов. Помни, если все делать идеально, то девяносто процентов работы
потребуют десяти процентов времени, и наоборот, на оставшуюся одну десятую
ты угробишь уйму ресурсов. То же касается и правды. Говоришь девять десятых
так, чтобы комар носа не подточил, в оставшейся одной десятой несешь любую
выгодную тебе чушь.
– Так что, все истории о японской щепетильности суть дурацкие легенды?! –
удивлял меня своей непосредственностью Йохан.
– Нет, ну почему же легенды, – смягчал я культурный шок голландца, – Все
дело в том, что японцы работают на соотношении девяносто к десяти, а весь
остальной цивилизованный мир – на восемьдесят к двадцати, а китайцы –
фифти-фифти, оттуда и экономические последствия.

– Вот смотри, – стучал Йохан кружкой по столу после галлона светлого, – На
кой черт мне их лягушачий язык? Со средней школы его ненавижу. Я свободно
говорю на английском и испанском, прилично на немецком и датском. Да, и
голландский мне родной. Я могу общаться с девяноста процентами людей мира.
Цивилизованных людей, конечно. Китайцев я не считаю. Мало мне было в Европе
французов и бельгийцев, может, я от них и уехал, так тут еще...
– Все так, приятель, – успокаивал я его, подмигивая улыбающемуся
бармену-ирландцу, – Ты все правильно говоришь. И еще правильно, что ты это
говоришь в пивной, а не в офисе, усек? Правильно, что мне, а не линейному
менеджеру. Но на доске объявлений в конторе тебе придется писать
по-французски. Не потому, что кто-то это любит, а потому, что закон номер
101*, нарушение чревато.
– Серж, я плохо по-французски, ты знаешь...
– А я вообще никак, пиши что хочешь, я не пойму. Знаю только слово
«табарнак»**.
– О, табарнак! Давай выпьем за табарнак!

Резкий и независимый голландец не менее прямо обращался и с клиентами.
Однажды я проводил семинар с внедренцами и пригласил Йохана на «час вопросов
и ответов». Горячий латинос (кажется он был из медного месторождения на
севере Бразилии) заявил Йохану, что такой-то процесс в системе работает
нестабильно. Йохан некоторое время сурово смотрел латиносу в лоб.
– Тут нет вопроса! – неторопливо и веско произнес Йохан, – Я понимаю,
некоторые части системы могут работать не так, как вы ожидаете. Это, таки
да, проблема. Но у нас тут сейчас не обсуждение проблем, а час вопросов и
ответов. Я не могу ответить, когда нет вопроса.
– Понимаешь, тут есть второй план, – пытался я втолковать Йохану, уже
вечером, у МакКиббина, – Во многих культурах затруднение, вслух
констатированное начальником, означает приказ это затруднение устранить.
– Знаю, что в армии так, – злился Йохан, –Он, значит, вслух констатировал,
типа, курить хочу, и все вокруг должны метаться с сигаретами и зажигалками,
задавая наводящие вопросы, вроде «какие изволите?». Хамство это, по-моему.

Иногда навороты мышления Йохана были весьма витиеватыми.
– Я в хоккей стал за Нэшвил болеть. Тебе с французским именем и английской
фамилией не понять мои страдания.
– Не вижу связи. Ну не самая сложная у тебя фамилия – Джейенхамхуис.
– Вот! Так и говорят, гады, «джей энд хам, ху из?»
– Ха, меня тоже переспрашивают, ты Серж, или может быть Сергей, «сэр гей».
Поубивал бы. Тоже из-за русских хоккеистов, что характерно. Там Сергеев явно
непропорциональный избыток. То есть тут тебя очень даже понимаю. А Нэшвил
при чем?
– Там защитник есть, Хамхуис. Почти родная фамилия, хоть он и не голландец.
Станет известным, так, глядишь, попривыкают, и мою начнут нормально
произносить. А «Монтреал Канадиёнс» – банда вонючих французов.
– Тут я с тобой! Наливай.

За четыре года Йохан стал менеджером линии продуктов. Мы с ним научились
разговаривать молча, глазами. Я мог смотреть ему в переносицу и мысленно
произносить текст. Он понимал и отвечал также молча, своим живыми
серо-голубыми глазами. И я его также понимал... В этом было что-то
мистическое. За всю жизнь у меня ни с кем не было подобного надвербального
контакта.

Под конец рабочего дня ко мне заглянул офис-менеджер.
– Хочешь переехать в угловой кабинет, с видом на гору и на замок иезуитов
имени Игнатия Лойолы? Освободился, тебе первому предлагаю.

Я отказался.

- - - -
* Закон 101 – идиотский закон провинции Квебек об обязательном использовании
французского языка
** Табарнак – крепкое квебекское ругательство