Султан поднялся с нагретого солнцем камня, потянул задние лапы и зевнул. Отошел и лёг в тень, только глазами повёл, наблюдая за хозяином. Бруно почувствовал взгляд собаки и обернулся.


- Ты чего?


Пёс устало опустил веки.


Кроме них на острове не было ни души. Только пёс и старина Бруно. Оба в своё время бежали с материка. Оба скрывались. Собака от «будки», которая разъезжала по улицам, отлавливала таких как Султан и отправляла на живодёрню. У Бруно другая история, но суть та же. Вся его жизнь с самого рождения была живодёрней. Однажды ему это надоело, и Бруно устроился служителем маяка, внезапно оказавшись в трёх милях от берега и в сотнях тысяч парсеков от явления, именуемого общественной жизнью. Служба на острове невыносимо суровая, но свободу, которую Бруно получил в довесок, того стоила.


Без четверти десять. Всё утро Бруно готовился к ночной вахте. Пополнил резервуары маслом, надраил отражатели и зачистил фитили. Трижды за утро отмерил сто шестьдесят пять металлических ступеней вверх и вниз. Ночью начнётся шторм, сколько он продлится – одному чёрту известно. Неделю, а может и больше. А на складе ни воды, ни хлеба, ни консервов, ни куска сыра не осталось. Сколько он на острове? Двенадцать лет? Нет, какое… пятнадцать уже. Пятнадцать лет одну половину дня Бруно тратит на подготовку в вахте, а вторую половину на книги, которых здесь не меньше тысячи. Конечно, за пятнадцать лет он прочитал каждую из них не один раз, но разве не прекрасно – всякий раз знать, чем закончится та или другая история. Это почти как быть богом. Пять тысяч ночей Бруно бессменно провёл на вахте. И каждая ночь не похожа на предыдущую. Штиль, дождь, туман, град, снег, шторм… всё было. Но тут совсем не так, как с книгами. Никогда не знаешь, чем может закончиться. 


Первое время продовольствие с материка прибывало исправно, раз в месяц. Потом всё реже и реже. А последние три года совсем забыли о старине Бруно. Если бы не брошенные кем-то в спешке ящики с контрабандой, давно бы загнулся.


Бруно посмотрел в сторону пролива. Что же, придётся сегодня помахать вёслами.


- За шесть часов управлюсь, а?


Султан шевельнул ухом, даже глаз не приоткрыл.


- Вот бестия! Не желаешь, значит, разговаривать. Ну и чёрт с тобой!


 


Работая вёслами, Бруно спиной чувствовал каждый камень городской набережной, наливаясь ненавистью. Он презирал город, который пожрал всё, что у него было. Жену, уличённую в преступлении, которого она не совершала. Praesumptio innocentiae! Если бы Бруно знал, что это за штука такая, Ева осталась бы на свободе, всё можно было исправить, но… случилось то, что случилось. И года не прошло – сырая камера наградила её туберкулёзом. Следом ушла дочь. Спуталась со сборщиком податей и исчезла в опиумной курильне. Красавец попользовал её и бросил. Да зашвырнул так далеко, что тело только на седьмой день нашли в сточной канаве за городом. И Бруно начал пить, втаптывая память в блевотину, в кровавый кисель. Пил, как истинный башмачник, потому что это удел любого ремесленника. Прадед, дед, потом отец – все они были башмачниками и все без исключения пили. Непомерные налоги и пьянство разорвали последнюю нить, что держала Бруно на берегу. И Бруно ушёл. Чтобы спустя пятнадцать лет снова вернуться.


 


На улицах царил настоящий ад. Толчея, крики и вонь. В сторону карантинного мола неслась толпа под разноцветными флагами. Люди кричали, грязно ругались и били стёкла в домах. У многих в руках были камни и палки. Бруно чуть было не решил вернуться к лодке, но в последний момент передумал: неизвестно когда снова придётся наведаться в эту западню. Лучше разом утрясти все формальности. Когда он покидал набережную, то услышал за спиной проклятия и звон битого стекла.


 


Здание гидрографического управления Бруно отыскал почти сразу. Потолкавшись в очереди, он наконец-то попал на приём к молокососу в накрахмаленной рубашке и очках с тонкой позолоченной оправой.


- С какого маяка? – спросил очкарик.


- Волчья скала.


- Вот как…


Парень задумчиво почесал карандашом за ухом и достал толстый формуляр. Полистал его.


- И как давно вы там… ну, я имею в виду, без довольствия.


- Три года.


Парень снова почесал за ухом. Спрятал формуляр и достал ещё несколько тетрадей из стеклянного шкафа у себя за спиной. Полистал их. Прошелся по комнате, глянул в окно, прислушался к беснующейся на улице толпе.


- Видите у нас тут как… - сказал он, кивая на улицу.


- Как?


Очкарик вернулся к столу, снял трубку с аппарата и снова повесил её на рычаг. Присел напротив Бруно.


- Быть этого не может, – сказал очкарик.


- Чего же так? – удивился Бруно.


- Да вот так!


- Объясните.  


- Рапсовое масло, значит? - недоверчиво спросил очкарик.


- Масло обязательно. Цистерна, что в погребе уже пустая. До конца зимы хватит, а там…


Молокосос смотрел на Бруно, как на сумасшедшего.


- У нас все маяки керосинокалильные. Уже лет десять. Масло давно никто не использует, милейший.


Настала очередь Бруно удивиться.


- И что же мне теперь делать?


- Откуда я знаю. Ваш маяк у меня в реестре значится как не действующий. Уже три года.


- Как же так?


- А вот так! Списали.


- То есть… довольствия не будет?


Парень прислушался к вою толпы на улице и махнул рукой в сторону двери.


- Здесь ничего скоро не будет. Вы разве не заметили?


Бруно смачно сплюнул на пол и вышел. Пускай так, он всё равно вернётся на маяк. Как выжить – жизнь подскажет. Главное, раздобыть сурепного масла. И починить, наконец, этот чёртов ревун. Самому починить, раз помощи ждать неоткуда. Осень нагонит туманы, а в тумане никто маяка не увидит.


 


Возле карантинного мола шла настоящая война. Люди, что бежали к берегу с цветными флагами и камнями, теперь были оттеснены в город другими, не менее враждебно настроенными. У этих не было флагов, зато имелись маски с отверстиями для глаз. Они избивали цветастых палками, те в свою очередь забрасывали людей в масках камнями. Один из камней угодил в спину Бруно. Старина Бруно юркнул в подворотню и нос к носу столкнулся с рыжеволосой девушкой. Та бросилась бежать, Бруно следом. За спиной послышались крики.


- Вот они, суки! Держи! Держи!


Они пробежали через двор, затем свернули на боковую улицу. Замерли в арке, прижавшись спинами к прохладному камню.


- Что вы с ними не поделили? – спросил Бруно.


- Это трудно… объяснить. Мы за старого губернатора… а они… эти мрази, они… у них свой…


- И что? Чем он лучше вашего?


- Как ты не понимаешь? – оскорбилась девушка, - мы хотим быть свободными и иметь работу.


- Их губернатор не даёт вам работать? – спросил Бруно.


- Дурак!


Бруно хотел ещё что-то спросить, но их заметили с улицы.


Нагнали почти сразу. Бруно споткнулся и упал. Девушку повалили на землю двое верзил и начали рвать на ней платье. Рыжеволосая отбивалась, но силы были не равными. Бруно хотел было заступиться, но его с одного удара погрузили в нирвану.


Когда Бруно очнулся, было тихо. Рядом с ним, прислонившись к забору спиной сидела рыжеволосая. Она вздрагивала всем телом, губы её были разбиты, платье изорвано в клочья, ноги широко раздвинуты. Бруно с интересом и смущением посмотрел на белые бёдра в кровавых веснушках. Кровь заливала глаза Бруно и он вытер лицо рукавом.


- Что, волк морской, и тебе досталось? – шепотом спросила рыжеволосая.


Девушка застонала, из уголка рта сползла к подбородку розоватая пена. Бруно схватил на руки рыжеволосую и поднял с земли.


- Где тут больница?


Тело девушки внезапно стало тяжелым, обмякло, голова на непослушной шее завалилась куда-то вбок. Бруно прижался ухом к груди девушки, прислушался к тишине и опустил тяжелую ношу на землю. Пошатываясь, вышел на улицу и тут за спиной раздался крик.


- Убили! Убили!


Бруно побежал. Его нагнали через два квартала. Сбили с ног, и топтали до тех пор, пока свет перед его глазами не потемнел окончательно.


 


Какое-то время Султан прятался внизу, пока подвал не залило водой. Дверь в сарай Бруно закрыл ещё вчера, на маяк тоже не пробраться. Там, на башне, вместо привычного глазу яркого света, была чернота. Впервые за много лет привычный уклад жизни рухнул.


 Волны накатывали с бешеной силой. Такого шторма Султан давно не мог припомнить. В пепельном мареве дождя и тумана на остров надвигалось что-то огромное и жуткое, поскрипывая и издавая гулкие звуки. Внезапно из темноты как светляки стали появляться судовые огни. И в ту же секунду до слуха Султана донесся скрежет ломающегося форштевня. Пёс поджал хвост и протяжно завыл от страха.