Николай проснулся от острого позыва к дефекации. За окном деревенской хаты стоял дубак примерно минус тридцать, выла метель. Катька лежала к нему спиной и ритмично похрапывала. Под одеялом было тепло, и вылезать было очень обломно. Колян приспустил панталоны, и пару раз несильно тыкнул пальцем между чудовищных ягодиц жены, приговаривая: «Заткнись! Заткнись, сука!». Катька храпеть перестала и заворочалась. Николай понюхал палец – слышался запах кала. «Сколько раз говорил, чтобы очко лучше вытирала» – с неприязнью подумал Николай. Делать нечего, нужно было одеваться и идти в сортир на улицу.

Осторожно, стараясь не разбудить жену, он слез со скрипучей перины. Вышел в коридор и включил свет. Надел трико, ватные штаны, свитер, тулуп, шапку-ушанку, валенки, рукавицы. Глянул на себя в зеркало, подмигнул – «как космонавт нахуй!». Сидевший на холодильнике кот Васька презрительно смотрел на собирающегося Коляна, все своим видом какбэ говоря: «хозяин, ну зачем ты у меня такой долбоеб?» Николай прислушался к завыванию метели и слабовольно подумал, что все-таки надо было бы пойти в хлев и надрестать рядом с коровой. Корова валяется в гавне, ей все равно и возражать она не будет. Препятствием для Николая являлась страшная вонища в хлеву, от которой его тошнило.

Собравшись с духом, Николай открыл дверь и шагнул в «открытый космос». Быстрым шагом добрался до деревянного сортира. Стремительно, чтобы не замерзнуть, скинул штаны и сел на корточки над темным очком. Почему-то ему вдруг стало страшно. Он представил, что за вырезанным сердечком во мгле притаился какой-нибудь упырь типа «чужого» и приготовится укусить его за жопу, расплавив ее кислотой.

Поерзав, Николай попытался отогнать от себя неприятные мысли и подумать о чем-нибудь хорошем. Почему-то на ум пришел теплый туалет на его работе в колхозной бухгалтерии. Там стоял аккуратный белый унитаз, было светло и приятно пахло освежителем воздуха. Николай очень любил срать именно на работе. Часто он даже терпел до начала рабочего дня, и только после того как с удовольствием абдрестается в любимом толчке, приступал к работе. Особым шиком было, конечно, насрать и не смыть за собой.

Сидевший рядом с ним в кабинете второй бухгалтер Куприянов был редким гадом – завистливый, склочный и мелочный чмошник. Но все это было бы еще ничего, если бы Куприянов при этом очень не любил пить чай. Делал он это раз пять на дню. Наливал большую кружку крутого кипятка, кидал для цвета пакетик чайных отходов с фабрики «Майский чай», и тут же начинал со звуком всасывать в себя только что закипевшую воду. Эта особенность организма Куприянова сначала удивляла Николая, – как этот пидрила не обжигается? По всем законам физики его язык уже давно должен был свариться нахуй. Потом звук всасываемого кипятка и последующий сладострастный выдох «аааа!» стали люто, бешено, дичайше раздражать Коляна. В такие моменты ему хотелось схватить чайник с кипятком и залить его целиком в Куприянова. А потом загнать его в угол и ебашить ногами! Ебашить и слушать, как хрустят кости! Забить сучонка до смерти! Угандошить крысу помойную!

Зависшего над очком Николая передернуло: «Опять какая-то хуета в голову лезет! О чем то приятном же думал… А!» Как уже было сказано, самым приятным для Коляна было насрать и не смыть в толчке на работе. Оставить отвратительную кучу кала распространять зловоние. Когда Куприянов шел в сортир после него, – Николай ликовал! Он представлял, как Куприянов еще только подходит  к унитазу, а нестерпимая вонь гавнища уже бьет ему в носяру! Это было очень здорово и хорошо! Сердце Николая сладко трепетало. Куприянов морщится, ему плохо, начинаются рвотные спазмы. Не выдержав ужасной вони он начинает блевать… склоняется над унитазом… гавно оказывается прямо перед его слезящимися глазами… «Блядство какое…» - шепчет Куприянов. В дрисне он замечает какое-то шевеление. Сука, это глисты! Белые крупные аскариды. Блядь! Куприянову становится еще хуевей. Он плачет. Из последних сил он тянется к бачку и нажимает на слив. Гамно бурлит, но не уходит полностью – Куприянову придется еще поработать ершиком… Господи, неужели бывает так хорошо? – подумал представляющий эту сцену и сидящий в холодном сортире Николай.

Но – что это? Что за хуйня? Сначала появилась какая-то необъяснимая тревога в душе. Что-то не так… Адский холод обжигает голую жопу. «Че то долго я тут заседаю… Ах ты сукаблятьнахуй! А дрестать то совсем расхотелось!» - наконец понял Николай. Такого подвоха от собственного организма он, конечно, не ожидал. «Ебушки-воробушки, это как же так то? За что?» – ему было очень обидно, даже больно. Столько усилий и несгибаемой воли! И все – напрасно. Полный крах. Даже не обоссался! Колян стал неистово тужиться – до стона, до крика, до разрыва жопы. Бесполезно. Казалось, что гавно примерзло внутри и наотрез отказывалось выходить наружу. «Покурить что ли?» - раздумывал он, - «Бля, как в хату вернусь – опять ведь припрет. Закон подлости. А тут долго не просидишь, можно околеть кхуям».

И тут ужас просто сковал Николая – что-то неизвестное из темноты коснулось его жопы! В это невозможно было поверить, но это было именно так – «черная дыра» ожила. Пространство и время искривились, и очко сортира засосало в себя Коляна, как черные дыры поглощают вселенные. Безучастные звезды в холодном космосе мироздания равнодушно наблюдали, как человек уходит в никуда. Уходит навсегда вместе со своим страхами, ненавистью, простодушием, аскаридами, чувством юмора, любовью к жене Катьке, со своим ненаглядным унитазом, не смытым гавном, и, наконец, со своим Куприяновым, прихлебывающим свой ебаный чай.

Николая просто не стало. Как будто все это никогда и не существовало на свете. Кот Васька на холодильнике почувствовал, – только что с его хозяином произошло что-то страшное, и дважды жалобно мяукнул в темноте.