Описываемые события несколько преувеличены, что не отменяет их историчности.


Николаев-Киев

13.01.2014 Перрон


Я стоял на перроне и нагло нарушал закон, как вдруг эта толстая сука стала кричать:


- Провожающие покиньте вагон.


- Заходим, пассажиры, заходим.


- Вы едете? – спросила она меня.


- Едете. – сказал я.


- Тогда заходите.


Я с сожалением щелкнул сигаретой и поднял воротник. Проводница продолжала кричать. Настроение падало. Я успел выпить стакан рома два часа назад. Теперь его действие заканчивалось. Во мне росла агрессия. Я сжал ручку чемоданчика и зашел.



Николаев-Явкино



В вагоне толкались селяне. Их лица были разбавлены крепким, их было много, и они воняли. Я брезгливо отодвинул чьи-то ноги и поставил чемоданчик.


- Давай допоможу. – сказал один из них.


- Не трогай чемодан!


На секунду меня бросило в пот. Черт, я мог проткнуть этого идиота шилом, и он бы даже не узнал за что. Необходимо взять себя в руки. Я спрятал чемодан и подошел к проводнице.


- Спиртного нет. – сказала она. – Есть пиво.


Глупая женщина. Как будто пиво поможет. Кто вообще пьет эту мочу?


- Полтора литра. – сказал я.


- Фисташки, орешки, сухарики? Бери чего-нибудь, потом сдам в ресторан, будешь облизываться.


Пролетарская манера обращаться к незнакомому человеку на Ты, подгулявшие глаза и объемная грудь. Здесь есть место для разврата.
Я вернулся в вагон. Вокруг шумела дорожная упаковка. Возникали теплые пирожки и водка. Господи, подумал я, как их много. Через слово звучал «Майдан», «влада» и «пидорасы».
Сбоку, в четверке, сидело три толстых, усатых орла времен Хрущева. Они лили водку в пластиковые крышки.


- Едем гонять Беркут. – говорили они четвертой попутчице.


Она нелепо улыбалась, скромно пила и закусывала. Ночь предвещала неприятности. Поезд хмыкнул и остановился.



Явкино-Новый Буг



Тамбур наполнился дымом, запахом сортира и селянами. Я курил и впечатлялся. За окном мелькала малороссийская природа. Тамбур - исключительное место, где можно задуматься.
Я смотрел, как исчезают старые коровники и туманные овраги. Это наша жизнь – мечты в разбитых скотомогильниках. Все растворяется в тумане прошлого.
Маленький, плотный селянин достал чекушку. Острый кадык заиграл глотками.


- ХарЭ, остав трохы! - возмутился второй.


Они были похожи. Неуловимая печать хутора роднила их круглые лица.


- Давай з намы. – сказал он мне.


- Я потрымаю. – сказал второй и схватил чемоданчик.


Затем он как-то замер и сморщился. В его левый глаз уткнулось холодное дуло. Они молча смотрели на оружие. Внезапно зазвонил телефон. Я нажал зеленую кнопку.


- Ты едешь?


- Да, - ответил я.


- Чемодан с тобой?


- Да.


- Смотри без эксцессов.


- Разумеется.


Я положил телефон в карман и спрятал пистолет. Селянин слегка поседел.


- Ладно, забудь. – сказал я и взял чекушку. – У нас с вами одна цель. Слава Украине!


Выпил. Вернул ему пустую тару.


- Ты где выходишь? – спросил я.


- Новый Буг. - ответил он.


- Отлично!


Я похлопал его по плечу и вернулся в вагон. Настроение положительно росло.



Новый Буг – Казанка



Они обманули. Никто из них не вышел на станции. Чертовы лжецы. Теперь нужно следить за ними, чтобы не сказали лишнего.
Вагон наполнялся смрадом. Мимо меня шатались на перекур нетрезвые персонажи. Их поток неустанно креп.
Старые ловеласы взяли попутчицу в плотное кольцо. Она терялась за их массивными животами. Теперь она слушала здравницы за Украину, Майдан и уверенно пила. Я тщательно осмотрел их: двое носили небрежные козацкие усы, третий был лыс, как яйцо. Он утверждал, что является писателем.
Махнув стакан, он достал стопку книг под гнетом веревки.


- Оце, мои вірши. Дуже популярні серед молоди.


Затем он стал доставать еще и еще. Стол ломился от книг. На обороте я увидел тираж – 10 экземпляров. Это был самиздат.


- Так шо, пока я здесь – могу оставить автограф. Тебе оставить автограф? – спросил он попутчицу.


Попутчица скоро глотала огурцы. Усач напирал и гладил ее бедро. «Козачка…»


- Ага. – сказал писатель. – Ну что ж тримай « Украинке и патриотке…»


Он витиевато нагадил на обороте и сунул ей книгу.


- И мені також с подписью.


На край кровати подсел ряболикий юноша. Тщедушное тело, суетливые жесты. Он заискивающе смотрел на старцев. Взгляд срывался на емкость с водкой. Его намерения легко читались.
Он представился энтузиастом майдана, по совместительству студентом. Все трое похлопали.
Писатель налил. Чокнулись за Украину, выпили, бросились терзать закуску. Мне стало противно, я вышел в тамбур. Поставил чемодан у ног и закурил. Когда же станция? Мне нужен коньяк.



Казанка-Долинская



Смотрю, как представители интеллигенции Майдана давят водку. Студент льстиво смеется. Он успел перехватить четыре крышки. Изможденные болезнью щеки горят.
Вокруг шумят пьяные селяне. Господи, когда же остановка?



Долинская



Коньяк, беляш и пачка сигарет. Теперь я чувствовал себя уверенней. Чертовы заказчики требовали трезвости. В моей профессии это невозможно. Рядом засмеялась счастливым смехом нетрезвая женщина. Я нашел в этом подтверждение мысли. Жизнь – концентрат подтверждений нашим низменным стремлениям. Закурил.
На перроне злодействовал ветер, бойкие бабки промышляли пирожком. Совместными усилиями они опорожняли карманы пассажиров.


- Пирожки, девочки, пирожки с капустой, картошкой. Домашние пельмени.


Округлые силуэты старух двигались с медленным коварством. Вкрадчивый скрип груженых тачанок усиливал жуть. Их продукция пахла серьезными неприятностями для желудка.
Из моего вагона выпала курить многочисленная стая селян. Двое отделились от толпы и зашатались в сторону магазина.


«За околопирожковой дезинфекцией» подумалось.


Я старался записывать находки, но сейчас было лень. Коньяк из бутылки и терпкий дым. Что может быть интимней процесса саморазрушения? Я находил в нем противодействие к окружающему безумию.


- Заходим, заходим! – закричала проводница.


Черт, я забыл за толстую суку. Предложу ей коньяк и покрою в кабинке. Да, именно так.
Кажется, просыпалась паранойя. Черт, нужно сосредоточиться на деле. Я вез партийную помощь застрявшим на Майдане.



Долинская – Куцовка



Старцы достали третью. Их лица приобрели цвет томатной жижи. Голоса усилились:


- Уся власть тремтить від страха. Значит так, я буду председателем правления. Поделим районы.


- Мне Зачепиловку.


- Я буду исполнять культуру!


- Козачка в нас будет отвечать за танці. Вміешь танцювать?


Козачка жевала куриный окорок. Ее вялые бедра были готовы пуститься в пляс, но их крепко держала тяжелая клешня усача.


- А я? Шо я буду робить? – волновался студент.


Он тщательно шлифовал анусы гордынь , надеялся приобщиться. Писатель медленно набрал воздух в легкие. На лице проявилась опухоль важности:


- Должности тільки для тих, хто в нашій організації.


- А шо, шо потрібно для цього?


- По-перше, треба бути патріотом, любить Украину, проводити беседи серед молоді.


- А ще, ще?


- По-друге... так Константінич, мене не обходь. Лей повну.


Они разливали водку и делили должности. Старые, нищие безумцы. Их безнадежность в том, что они тупы и очевидны.
Мне стало скучно, я подумал о культуре. Зачем уподобляться невоспитанным попутчикам? Купить ли пластиковый стакан? Нарезать лимон ли? Я взял бутылку, сделал основательный глоток. Великолепно.
Козачка протиснулась между распаренными желудками и вышла в тамбур. Вызревавшая во мне вульгарность и темные силы бросились в лицо. Я выпил. Все это переместилось в область паха. Вот оно.
Я взял чемоданчик и поднялся. Усачи горячились и резали колбасу. Выходя я слышал, как их одолел дурацкий смех.
Тамбур был полон. Повсюду стояли коренастые люди. Они чадили, чокались и чрезвычайно кричали. Сквозь стойкий запах веселья бил тусклый свет. Где-то среди всего этого была козачка.
Она стояла строго под стоп-сигналом. Сигарета в ее руке томилась без огня.
Я оттеснил козачку в дальний угол и деликатно навис. Мы закурили. Начала она уверенно:


- Ты видел, что они вытворяют? Мы же в последнем вагоне! А дверь между вагонами не закрыта! Проводники забились в своей конуре и спят. Здесь будет трагедия! Кто-нибудь выпадет на ходу.


Козачка говорила очень быстро и нервно. Кажется, ей плевать на судьбу попутчиков. Она старалась выплеснуть скопившийся негатив.


- Ты глянь, нет, ты глянь, что делают!


Я обернулся. Они открыли дверь и громко плевали в убегающие шпалы. Выходило довольно смазано


- Они все пьяны!


От нее разило козацкой горилкой. Мой взгляд скользнул вертикалью: Затертая джинса и разношенная кофта. Легкая сутулость выдавала в ней неуверенность и комплексы.


- Коль уготовано судьбой, - начал я.
Тем, кто не мы с тобой…


Дальше я запнулся. Но этого оказалось достаточно. В ее глазах вспыхнул интерес. Сказалось то, что мой атлетически лысый профиль выгодно выделялся на фоне бесперспективности старцев.


- Как они? – спросил я.


- Они закармливают меня майонезом! А во мне 58 килограмм и это проблема.


- Сложи себя дважды и получишь мою проблему.


- Для мужчин это не такая большая проблема.


- Многие с тобой не согласились бы. Имевшие общение со мной.


- Что?


- Ничего. Забудь. У тебя пепел в декольте.


Я залез в ее декольте. Она не возражала. Хороший знак. Проводницу я оставлю на Корсунь.
Я вытрусил пепел и протянул руку:


- Герман.


- Марина.



Шаровка-Сахарная.



Оба сидели и в упор рассматривали чемоданчик в моих руках. Я остановился. Что-то пошло не так. В общем шуме лишь мы втроем значительно молчали.
Одеты лучше остальных. Трезвые. Это пугало. Откуда они взялись за моим столом? Я специально выкупил места. Замешательство длилось не более мгновения:


- Ти хто такий? – спросил один из них, куцый, в жакете.


Второй поднял на меня пристальный недружелюбный взгляд. Я заметил у него на поясе кобуру.


- В чем дело? – сказал я. – Я посланец партии. Вы готовы предстать перед судом патриотов?


Судя по всему, передо мной сидели бригадиры. Чертовы селяне донесли на меня.


- Облиш. – оборвал куцый. - Звідки в тебе зброя?


Очевидно, это был лидер. Разговаривать необходимо с ним. Я сгреб второго в охапку, вышвырнул и сел напротив.


- Так надо. – и достал наугад удостоверение.


Я потел и молил богов, чтобы ксива оказалась нужной. Куцый взглянул на документ. Ни одна мышца на лице не дрогнула. Необходимо усилить.


- Пройдемте, господа. – сказал я. – Здесь шумно.


Мы вышли в тамбур. Он был пуст. Лишь плотная простыня дыма и плевки на полу напоминали о людях.


- Слава Украине! – сказал я.


- Героям слава… - пробубнил мелкий.


- Облиш. – оборвал куций. – Оставь это для тех, кто в вагоне.


Установки не действовали. Ситуация усугублялась алкоголем. Я чувствовал, как во мне липкой сладкой ватой росло безумие. Глупцы, куда же вы лезете?
Я еще раз достал ксиву.


- Там написано – ФСИН. – сказал куцый. - Ты найманець? Россиянин?


Приехали. Сейчас они начнут действовать. Я должен был опередить. Должен был… что? Я отпил коньяка. Они ждали.


- Щас..


Я покопался в кармане и достал шило. Двумя резкими ударами всадил его в тщедушные кадыки. Закурил.
Они смотрели на меня удивленными глазами. В них я увидел угасающий взгляд брата, когда его отпевали, еще живого.
Открыл дверь, толкнул слабеющие тела. Они нелепо приземлились на убегающие шпалы.
В пьяной компании о трезвых участниках забывают. Они не вписываются в общую картину. Поэтому у меня было время. Сколько? Я хлебнул коньяка. Паранойя усиливалась.