Жена остаётся ночевать у своих родителей, а я еду к своим. Мы всегда так делаем, когда приезжаем в родной город на выходные или в отпуск. Отдыхаем друг от друга. Что-то в этом есть, какое-то возвращение в прошлое, в детство. У жены, кстати, родители даже не делали ремонт в её комнате, и она выглядит точно так же, как и одиннадцать лет назад, когда Рита ещё с девичьей фамилией уезжала в Москву поступать в институт. Почти как «Дверь в лето». В том, девчачьем лете, или, скорее даже, весне, до сих пор на стенах висят плакаты ещё девственницы Бритни Спирс, ещё популярной группы Scooter, ещё не толстой Кристины Агилеры, ещё не вышедшего замуж Рики Мартина. А меня дома ждёт мой диван и полка с аудиокассетами. Вся эта полка сейчас занимает не больше трёх гигов в смартфоне…

Сворачиваю с проспекта на узкие улицы частного сектора. В позапрошлом году здесь провели воду. Блага цивилизации компенсировали разбитыми дорогами, я еду осторожно, но всё равно пару раз цепляю защитой картера края пересохших луж. Каждый раз скрежет от железа передаётся к спине, пробирая снизу доверху.
И всё-таки это мои улицы. Когда-то я на всех пьянках громко говорил, что никуда отсюда не уеду, что со мной тут каждый кирпич и дерево здороваются. Всегда так: наобещаешь, а судьба сама всё сделает наоборот.
Улица Привокзальная. Еду ещё медленнее. Полжизни тому назад все мои стремления и желания жили именно на этой улице. Потому что в дом номер четыре приезжала на летние каникулы Катя. Катенька. Котёночек.

А я ужасен. Нудный, лохматый, начитанный. Учусь на втором курсе медицинского. Рост метр шестьдесят три. Без шансов. Но когда все собираются на скамейке у дома Кати, я тоже здесь. Смотрю только на неё. Она замечает моё оцепенение. Смешная, смешливая. Светлая, с длинными волосами и невероятными ресницами. Конечно, смеётся, прикрывая рот ладошкой. Смеётся надо мной. Но я улыбаюсь в ответ. Хотя бы так, но обратила внимание.  Она удивительная. Тонкая, стремительная, хрупкая. Идеальные ноги. Коленная чашечка не больше пятидесятирублёвой монетки. Была такая монетка до деноминации. Сколько это сейчас?
Нет у меня страсти к Кате. Мне бы просто стоять рядом и смотреть на неё. Пусть смеётся. Лишь бы ей было хорошо.

Пролетаю на велосипеде мимо их дома. Других маршрутов у меня нет. Даже в магазин, который в трёхстах метрах от дома нашего, я еду через их улицу. Дорога в четыре раза длиннее. Неважно. Сбавляю скорость - вдруг она будет сидеть на скамейке? Просто скажу «Привет!» и махну рукой. Она махнёт в ответ. Вежливая.

Но вместо Кати на скамейке сидит её младшая сестра Ирка, забавная пухленькая девочка десяти лет. Я ей нравлюсь, и это заметно. Она болтушка и у неё всё можно узнать про Катю – где она, что делала вчера, чем будет заниматься сегодня. Ирка тоже вежливая. Машет рукой и заговорщицки подзывает. Лицо хитрющее. Притормаживаю.
- Куда разогнался? – солидно интересуется она, и я принимаю её игру. Отвечаю серьёзно:
- Дела государственной важности, Ирка. Тебе меня не остановить.
- Хочешь, скажу кое-что?
- Что ж ты мне такого можешь сказать, чего я не знаю?
- А вот того не знаешь! Про Катьку!
- Ха-ха! – беззаботно отмахиваюсь я, но внутренне обмираю.
- К Катьке вчера вечером Настька приходила. Подружка. Они много о чём разговаривали, и я подслушала такое!
- Какое? Что именно?
- А ничего! Положи уже велосипед, на ухо кое-что скажу!
- Ирка, хватит играться! – я сдерживаюсь из последних сил, стараясь не выдать волнения, прислоняю велик к забору.
- Садись сюда! – Ирка подвигается на скамейке. Я с трудом сгибаю ватные ноги и устраиваюсь рядом.
- В общем, вчера Катька Настьке сказала… - она, прищурившись, смотрит мне в глаза.
- Что сказала-то?!
- Сказала Катька Настьке…
- Ну, говори!
- Так, будешь орать – ничего не расскажу! – Ирка скрещивает руки на груди и с деланой обидой на лице отворачивается.
- Ладно, Ирка, рассказывай, - прошу я уже мягче. А ей того и надо.
- Катька сказала Настьке, что любит тебя, - шепчет Ирка, и меня окатывает горячей волной. Мне это снится.
- Что за ерунда?
- Не ерунда! – тихо тараторит Ирка, - Так и сказала: «Люблю Серёжку, но он какой-то стеснительный. Сел бы рядом, обнял, что ли. Классный такой! Не то, что Артём. Наглый, надоел уже».

Артём. О-о-о… Армянин. КМС по боксу. Крепкий, дерзкий, красивый. Первый парень на наших улицах. В дорогом спортивном костюме. Модник девяностых. Как у всех армян, после твёрдых согласных у него проскакивает буква «С», «З» или «Ц». Он так и говорит: «ЗдрасЦе. Меня зовут АртСём». А ещё у Артсёма есть огромная овчарка. По кличке «ДЗинго», соответсвенно. Я пробовал ему робко намекнуть, что динго – это дикая австралийская собака, и никакого отношениям к восточно-европейским овчаркам не имеет, но он, тыча пальцем и громко хохоча, посоветовал мне вместо чтения книг заняться спортом. Ржали все на скамейке тогда. Кроме Катьки. И я это заметил.

А теперь вот как всё оборачивается. Она меня любит. Мне хочется орать. Вместо этого  я треплю Ирку за ухо, счастливо смеюсь, хватаю велосипед, прыгаю на него и срываюсь с места.
- Вечером приедешь? – кричит вслед Ирка.
- Разумеется-а-а-а! – запрокинув голову, отвечаю я ей, а сам изо всех сил жму на педали. Адреналин счастья – страшная штука. В хорошем смысле этого слова.

Середина августа. Звёзды, прочертив длинную светлую полосу на чёрном небе, падают всё чаще. И по стечению каких-то невероятных обстоятельств мы с Катей остаёмся вдвоём на скамейке. Я её обнимаю, а она кладёт голову мне на плечо. А ещё говорят, что время не остановить. Ещё как остановить. Жаль, об этом не знает Катина бабушка.
- Катя, домой! – деликатно прокашлявшись, кричит она из-за забора.
- Иду! – Катя мягко убирает мою руку, улыбается и встаёт. В темноте вижу её счастливые сияющие глаза.
- До завтра! – подмигивает она мне.
- До завтра, - эхом отзываюсь я и откидываюсь на спинку скамейки. Мне не нужны нирвана и  рай. Всё у меня уже есть.

Никакого «завтра» не было. На следующий день Катя уехала по путёвке с родителями на море, а когда вернулась, чудо куда-то исчезло. Она стала меня избегать, а потом через ту же Ирку попросила, чтобы я больше к ним не приходил.  Глупость какая-то вся эта первая любовь, одна сплошная глупость.

Фары выхватывают из темноты ту самую скамейку, и у меня замирает сердце. Она не пуста. И этот силуэт я ни с каким другим не спутаю. Катя. Катенька. Котёночек. В руках алюминиевая банка. «Охота крепкое». Тоже не спутаю. Пятый год не пью, но главных разрушителей своей жизни помню детально.
Катя совершенно не обращает внимания на мою машину, уставившись куда-то в одну точку. Я останавливаюсь, выхожу, и на таких же ватных ногах, как и тогда, приближаюсь к скамейке.
Горло пересохло. Выронил как-то крикливо и нервно:
- Привет.
- Привет, - безразлично отвечает она, так же глядя перед собой, - Что хотел?
- Кать, ты меня не узнаёшь?
Она нехотя поднимает голову. И вздрагивает.
- Серёжка?!
- Значит, узнала, - напряжённо улыбаюсь я.
- Ага, - улыбается она в ответ, - Ты так изменился, конечно, мистер Звезда. Борода у тебя, обалдеть! И машина крутая! Ну, ты даёшь! Ирка мне рассказывала, что ты в Москве каким-то диктором работаешь. Видимо, получается?
- Получается понемногу. А ты как?
- Честно говоря, - она трясёт полупустую банку, прислушивается и грустно выдыхает, - Уже хуже.
- Что это значит?
Она вдруг дерзко ухмыляется.
- А не угостит ли состоятельный Серёжка даму пивом?
Не раздумываю ни секунды.
- Да, конечно!
Но спохватываюсь:
- Так времени уже двенадцатый час, Кать, пиво не продадут, - виновато развожу руками.
Она вздыхает ещё грустнее.
- Без вариантов?
«Да фиг бы с ним», - почему-то зло думаю я и решаюсь:
- Мадемуазель, я приглашаю Вас в ресторан!
- О-о! – Катя одним глотком допивает банку и аккуратно ставит её под скамейку,  - Ни за что бы утром не подумала, как вечер закончится!
Оглядывает себя и мрачнеет.
- Только, Серёж, кажется, одета я не очень.
- Кать, главное не форма, а содержание, помнишь? Мне ещё все завидовать будут, что я с такой дамой! – улыбаюсь и протягиваю ей руку.
Конечно, честно говоря, джинсовая куртка, непонятная майка и короткая чёрная юбка далеко не платье для коктейля, но…

В машине она зябко обнимает себя за плечи.
- Сделай потеплее, пожалуйста!
- Ага! – я накручиваю «+26» на климат-контроле, - Ещё что-нибудь?
- Ну, музыку какую-нибудь включи.
Вот тебе и первая любовь. Я ведь ничего о ней не знаю. Какая у неё любимая музыка? Любимый цвет? Цветы? Запахи? Еда?
Она лукаво щурится:
- Забыл про ту песню, Серёж? Есть у тебя она?
Нет. Не забыл. Лишь запамятовал. Есть у меня эта песня. No Doubt . “Don’t Speak”. Её любимая песня. Для Кати я записал её на обе стороны кассеты, чтобы она не перематывала, а просто слушала и слушала, бесконечно.  Подобрал аккорды. Но так  и не сыграл – сгорел бы от стыда.
А сейчас перематываю я. Жизнь на шестнадцать лет назад.  О, этот до-минор, запускающий по телу мурашки…

Когда начинается гитарное соло, Катя убирает громкость.
- А мы в какой ресторан едем?
Хороший вопрос. Я в родном городе по ресторанам не хожу, предпочитаю быть дома, среди близких.
- Я даже не знаю, Кать. А куда лучше?
- Можно бюджетно, можно не очень, - хохочет она.
- Без разницы.
- Поедем в «Жизель», на улицу Металлургов?
- Дорогу покажешь? – имитирую я московского бомбилу. Она не понимает шутку и серьёзно кивает головой.

Будний вечер, ресторан почти пуст. Мы садимся за столик у окна. Вид хороший, вокруг нас никого. Официант молча подаёт нам меню и разворачивается, чтобы уйти.
- Подождите! – останавливает его Катя, - Мне, пожалуйста, виски с колой!
- Вам в коктейле, или отдельно виски и отдельно колу?
Она задумывается и вопросительно смотрит на меня.
- Конечно, в коктейле, - отвечаю я, - А мне чай, чёрный, самый обыкновенный, и тирамису. Кать, ты будешь что-нибудь есть?
- Не-а, если закусывать -  алкоголь впустую! – смеётся она, и от этого смеха мне становится не по себе.
Официант уходит, и я тоже встаю.
- Сейчас вернусь, - подмигиваю я ей. Она кивает, глядя в окно.
Подхожу к барной стойке.
- Там у девушки заказ на виски с колой, виски буквально одну каплю, хорошо? Она и так уже не слишком трезвая.
Бармен понимающе кивает, а я иду в туалет.

Возвращаюсь. Перед Катей на столе открытая бутылка «Пепси» и полный квадратный бокал виски. Отдельно.
- Я что-то передумала. Может, они тут разбавляют. Так лучше, да?
- Наверное, - хмурюсь я.
- А ты почему не выпиваешь?
- Ну, во-первых, я за рулём, а во-вторых – бросил. Сильно пил раньше. Начались косяки на работе, да и вообще. А ты почему выпиваешь? – с нажимом спрашиваю её в ответ.
- Да от скуки. Бывает, не пью, не пью, а потом дня на три – как пропаду! – смеётся она, - Главное, что без последствий.
Вдыхаю поглубже.
- А муж твой не против?
Катя ласково смотрит на меня.
- Я не замужем, Серёж. Живу с одним козлом, - у неё вдруг резко портится настроение. Она шумно хлебает из бокала и запивает колой. Вытирает рот рукой, - И этот козёл меня вчера выставил за дверь. Не к матери же ехать? У неё своя семья. А Ирка меня пьяную не переносит. Пришлось вот к бабушке попроситься.
- А Ирка-то, кстати, как?
- Медсестрой в больнице. Довольна жизнью, две дочки у неё уже. В мед пошла только потому, что ты её впечатлил своими рассказами. Вроде не разочаровалась. И то хорошо.
Катя хмурится.
- Ирка так тяжело перенесла смерть папы… Да и не только Ирка. Мы с мамой тоже от горя чуть с ума не сошли. Ты знал про папу?

Катя была из состоятельной семьи. Той, что сейчас называют «выше среднего класса». Всё тащил её отец – несколько ларьков, автосервис. Единственная в городе огромная красно-белая американская машина. Молодец мужик. Сталь в голосе, сталь в мышцах. Бывший военный. И всего было у него много, а вот рабочая почка – одна. И та стала отказывать. А когда встал вопрос об экстренной пересадке, не нашли донора. Деньги есть, а донора нет. Так и лежал он, прикованный к аппарату гемодиализа, в одной из лучших палат в нашей провинциальной клинике. А когда стало совсем плохо, его перевели в реанимацию. Я всего этого не видел, застал лишь финал.
Утром пришёл на практику в единственный городской морг и наткнулся на тело. Из больницы в морг вёл подземный тоннель, видимо, его ночью привезли, подняли из подвала на лифте, да так и оставили перед дверями секционной, чтобы в первую очередь отправить на вскрытие. И вот лежит он передо мной, на грязной железной каталке, спокойное лицо, но искривившийся от интубационной трубки рот, кровяные сгустки и пятна йодоната после катетера вокруг ключицы. И та же сталь в мышцах. От трупного окоченения. Потрясённый, я вышел через заднюю дверь во двор, достал сигарету.
Если наш город распилить пополам, а потом посмотреть на срез, то он будет похож на кардиограмму. Один-в-один. Небольшой пик, потом высокая гора, впадина и снова небольшой холм. Больница и морг стоят на горе, и с неё прекрасно виден квартал элитного жилья на холме далеко внизу. И я точно знал, что именно в этот момент в одной из квартир шестнадцатиэтажки с престижными тогда пластиковыми окнами сейчас бьётся о стены такое горе, о котором я и понятия не имею. Но мне тоже было больно. О том, что это называется умным словом «эмпатия» я услышал гораздо позднее.

- Нет.
Не хочу ей рассказывать про то утро.
- Сочувствую тебе.
- Да ладно, - махнула она рукой, - Уже почти прошло. С Антоном было сложнее.
- А это кто?
- Парень у меня был. Никогда так никого не любила. Пожениться собирались, - Катя сделала большой глоток виски и даже не поморщилась, - Так всё вышло… Глупо и прозаично… В клубе на танцполе кого-то случайно задел плечом. И его сразу – ножом в живот. А я в этот момент у барной стойки тусила. Антон отошёл в угол за сцену и сел там на ступеньки. Я его найти не могла, в клубе темно. На улицу выбегала. Мобильника не было тогда. Когда все разошлись, свет включили, уборщица его нашла. Белый, как салфетка эта, - Катя потрепала бумажный уголок под бутылкой «Пепси», - Внутреннее кровотечение. И всё. Милиция так никого и не нашла. Мать меня на похороны не пустила, дала тайком снотворного, сказал, что таблетки от сердца. Я дома проспала весь день. Не могу её простить до сих пор, не понимаю, зачем она это сделала.

Я молчу. Она молчит. О чём ещё говорить?
- А ты кем работаешь, Кать?
- Да когда как. Офис-менеджером в последнее время. Была. Уволили. На корпоративе перепила. Непристойное поведение, бла-бла-бла. Хотя шефу я сказала чистую правду и о нём, и о его компании. А вообще, знаешь, был бы жив папа, всё было бы сейчас по-другому. А когда резко начинается взрослая жизнь, теряешься совершенно.
- Я так тебя понимаю. Меня тоже гложет до сих пор чёртов инфантилизм.
Смеёмся. Она поднимает руку и громко кричит официанту:
- Молодой человек! Повторите!

- Кать, может, поедем уже? – вижу, что она пьяна. Но Катя упрямо мотает головой и выхватывает стакан виски из руки официанта.
- Этот, и всё. И принесите счёт.
Он кивает и уходит.
На столе один раз громко вибрирует и моргает мой мобильный. Смс. Тупая московская привычка – выкладывать телефон на стол. Как будто именно тогда, когда ты ешь, позвонит кто-то очень важный и сделает предложение всей твоей жизни. Ни разу такого не было.
- Жена? – угадывает Катя, хитро и пьяно улыбается, - А она знает про меня?
- Даже я толком ничего не знаю про тебя, Кать, - честно отвечаю я и смотрю на экран. «Ты дома, всё нормально? Я ложусь спать, целую. Завтра мы в налоговую едем в 11, не забудь». Отвечаю: «Да, всё в порядке. Не забуду. Спокойной ночи!»
- Хорошая она у тебя? – спрашивает Катя.
- Скорее, хорошая, нежели очень хорошая, - улыбаюсь я.
- А как бы всё могло быть у нас, как ты думаешь? – вдруг серьёзнеет Катя.
Меньше всего мне хочется сейчас фантазировать на темы альтернативной реальности.
- Понятия не имею. Ты же помнишь, как всё было? Просто смотрели друг на друга. Теория такая есть: чем больше схожи глаза двух человек, не цвет, а именно разрез, глубина, наклон, тем ближе они друг другу. Возникает какая-то необъяснимая симпатия, а может, даже больше.
- Может, и больше, - она допивает стакан и громко ставит его на стол. Долго смотрит на меня, - Глаза у нас, кстати, совсем не похожи. Ну, поехали?

Её окончательно развезло.
- Серёж, давай чуть помедленнее, что-то меня укачивает!
Она мотает головой, щурится, пытаясь разглядеть дорогу.
- Ой, ой, что-то… Притормози!
«Ещё не хватало», - думаю я. Катя делает глубокий вдох через нос, морщится.
- Нормально. Подожди пару минут.
Мы сидим в тишине. Вдруг она широко и некрасиво улыбается.
- Серёж, как мне тебя отблагодарить за вечер? Может, как говорится, завершим гештальт? – она томно потягивается, медленно проводит руками по бёдрам и сдвигает чуть выше и без того короткую юбку.
«А что, - мелькает у меня мысль, - Съеду с дороги в любом месте, один фиг, в городе ночью никто не ездит, задние стёкла у меня тонированные наглухо. Да можно хоть здесь!».
Но мысль остаётся мыслью, я давлю на газ, Катя пожимает плечами, хмыкает, откидывается в кресле и начинает дремать.

Вот она, в двадцати сантиметрах от меня, совсем рядом, моя первая и, может, самая настоящая любовь. Пьяная, какая-то мерзкая. Где же та Катя, Катенька, Котёночек, которая улыбалась мне так, как никто и никогда больше не улыбался? Где она? В этой отключившейся тридцатилетней тётке? Вряд ли. Та Катя где-то в далёком прошлом. Слушает No Doubt на одной кассете по кругу. Несомненно.

Катя громко икает и во сне поворачивается ко мне лицом. На подбородке – дорожка слюны.
А может, я сам виноват в том, что больше любил свою любовь к Кате, чем саму Катю, которой всего-то было надо, чтобы я сел рядом и обнял. Кто теперь узнает? «Может, и больше», вспоминаю я её слова и останавливаюсь у дома номер четыре. Фонарь на придорожном столбе не горит. Так даже лучше. Открываю дверь, беру Катю за руку и за талию, аккуратно вытаскиваю из салона. Она даже не просыпается, но на ногах каким-то чудом стоит. Подвожу к воротам, звонко стучу по стальному листу пальцем с обручальным кольцом. Скрипит крыльцо, спускается бабушка. Ждала, наверное, поэтому так быстро вышла.
- Кто там? – тихо спрашивает она.
- Такси, - зачем-то вру я, - Девушку доставил.
Бабушка охает, открывает ворота и, не глядя на меня, тянет её за руку во двор. До меня доносится: «Катя, Катюш, да что ж ты так, а?»

Окна не закрываю - так свежее. В динамиках тихо жужжит какая-то тяжёлая музыка. Загоняю машину в гараж. Чуть не оторвал правое зеркало. Долбаные слёзы. Всё расплывается.

Как  и договаривались, в одиннадцать паркуюсь во дворе дома жены.  Кто-то дёргает дверную ручку сзади. Оборачиваюсь. Тёща, а с ней ещё две дамы такого же возраста. Открываю.  Все три, кряхтя и охая, усаживаются на заднее сиденье.
- Серёжа, здравствуй, - треплет меня за плечо тёща. Она у меня мировая. И я у неё. Секрет - в расстоянии. Между нами тысяча километров. И видимся мы несколько раз в году, да и то на пару часов. Можно даже рассчитать скорость нашей взаимности: тысячу километров делим на, допустим, пять часов. Получается двести километров в час. Ни у кого такой взаимности нет.
- Здрасьте! – так же радостно отвечаю я ей.
- Серёж, вы же с Ритой в налоговую едете сейчас, да?
Я киваю.
- Будь добр, завези нас с девчонками в баню, там как раз по пути.
- Конечно, завезу!
Смотрю в зеркало заднего вида. «Девчонки». Седые волосы, морщинистые лица. Грустно усмехаюсь про себя. Я буду таким же. Мы все будем такими же. Застрянем в прошлом. Кто одним мизинцем, а кто и с головой. Да что там… Я уже такой. Если встречаю друзей, говорю им: «Привет, пацаны!». А какие они, нафиг, пацаны? У одного пузо до колен, а другой вообще в сорок лет дедом стал. Но всё равно – пацаны. Эх…
О вчерашнем даже вспоминать не хочу. Катя. Катенька. Котёночек. Теперь уже точно всё. В прошлом. Навсегда.

Со ступеней подъезда быстро сбегает Рита, улыбается, открывает дверь, плюхается в кресло. И тут же подскакивает.
- Ф-с-с-с! – шумно втягивает она воздух сквозь  сжатые зубы, - Серёж, сиденье насквозь мокрое! Ты что тут разлил?!