Перевесившись всем своим маленьким телом через фальшборт, она самозабвенно блевала в серо-зелёную гладь Волги. Я был ошеломлён и раздавлен открывшимся зрелищем. Всё в этой женщине было прекрасно – бока, уши, родинки. Особое волнение во мне вызвали два хвостика, мудрёным образом собранные на её темени. Аккуратно подкравшись, я бодро взял под козырёк:

– Мадам! Вижу Вас колбасит не по-детски. Позвольте помочь?

– Я сама-а-а-а-а-у-у-у-у-у-э-э-э-э-э, – выдавливает она из себя остатки обеда и пытается улететь за борт. Еле успеваю поймать её за локоток и вернуть назад.

– Впечатляет. А знаете что? Сойдёмте!! Довольно Вам мучить себя и меня, сойдёмте же прямо сейчас!!!

– Павиан! Оставьте меня… ну к чему всё это? – она хочет высвободиться, но оставляет эти попытки. – Впрочем, поступайте, как сочтёте нужным.

– Душа моя, едемте в Алупку! Я сделаю Вас счастливейшей из женщин, королева.

– Зачем нужна я Вам, скажите на милость… бедный мальчик… Вы ведь еще, в сущности, ребёнок…

– Я офицер!

– Да полноте, все эти регалии и воинские чины ничего сейчас не значат. Ротмистр вы или штабс-капитан – неважно. Все эти глупости выдумывают мужчины для того лишь, чтобы забыть о своей ущербности.

– Итак, Вы со мной?

– Заметьте, юноша, – устало произносит она и, деликатно приподняв юбку, сикает в шпигат. – Не я это предложила.

***

Преодолев сходни, даю ей руку, чтобы она ненароком не свалилась в грязную воду. Доски причала скользки от воды, грибка и чаячьих какашек. Осторожно ступая по трапу, она спотыкается и с нарочито громким «Бля!» валится мне на руки. Делаю вид, что поверил в эту пантомиму… ведь у нас любовь. Заливисто хохоча, она срывает с меня фуражку и кидает в реку:

– Вам это не идёт, mon ami…

Мгновенно вскипаю. Хочется бросить её вслед, привязав сперва к шее камень – что она себе позволяет? Но сдерживаюсь. Видимо что-то всё же отражается на моём испитом лице.

– Гнев красит Вас, мальчик мой. Да не топорщите усы – Вы делаетесь похожим на таракана.

– Мадам, я предпочту быть раздетым Вами в номере местной гостиницы, но только не здесь.

Найти извозчика в этой затхлой дыре не представляется возможным. Несу её на руках, она обнимает меня за шею и ласково шепчет в ухо всякие несуразности. Хочется только одного – поскорей швырнуть эту женщину на кровать и грязно надругаться. Если останутся силы, сделать это дважды и трижды. А после, выкурив трубку и подкрепившись бурбоном, еще много раз. Она манила, призывая слиться в единое целое, будто вернуться туда, откуда все мы вышли. И речь явно не о гоголевской шинели.

Так мы оказались в просторном холле гостиницы – пальма в кадке, телевизор, ресепшен. Усадив  возлюбленную в мягкое глубокое кресло и вручив ей прошлогодний номер журнала «Лиза», я направился к стойке. Часы отбили полдень – должны освобождаться номера. Распорядителя на месте не оказалось и мне пришлось воспользоваться звонком. На шум из подсобки выглянул косолапый детина ростом под сажень и такой же ширины в плечах.

– Тридцать шекелей за ночь. Лэвэ вперёд.

– Тридцать чего, простите? – местный диалект поверг меня в пучину когнитивного диссонанса.

– Ты, шо, глухой или глупой?

– На, вот, и ни в чём себе не отказывай, – её величество материализовались где-то за моим левым плечом, протягивая клерку банкноту. – Сдачи не нужно. Идёмте, корнет! – это уже мне.

***

Мы ввалились в номер, раздеваясь в каком-то безумном танце. Фокстрот языков, гениталий и прочих частей тела. Разбрасывая предметы одежды во все стороны, наконец, приземлились на продавленную трахту. Она подалась мне навстречу, словно всю жизнь только меня и ждала. Я же чувствовал себя вернувшимся из далёкого похода викингом, который долгое время грабил, убивал и насиловал, лишь с мыслью о возвращении в это лоно. Сюда, в колыбель человечества, влекло меня сердце.

– Как хорошо с Вами, как покойно. Я, кажется, взлетел бы сейчас. У меня будто крылья за спиной.

– Славный мальчик, Вы ведь возьмёте меня с собой? Туда…

И мы обнялись крепче, и полетели.

Я прижимал её к груди, она снова держала меня за шею, но не шептала, как до этого, а смотрела вниз. Под нами осталась комната и этот запыленный, дурно пахнущий городишко. Мы мчались на запад, пересекая океан.

– Прощай немытая Россия, страна лохов, страна воров, – кричит она, смеясь. – Прощайте дали голубые и рожи злые мусоров. Быть может за стеной «лабаза» я обрету свои ноль-пять. Найду, налью и выпью разом – прощай нелюбящая мать…

Для начала просадили мой хронометр в одном из казино Атлантик-сити. Потом отправились на Манхеттен, где некогда стоял Всемирный торговый центр. Любимая оплакивала погибших, а я мочился в котлован.

Облегчив душу и тело, мы направляемся к мысу Канаверал, чтобы омыть мозоли в солёных водах флоридского течения. Далее нас ждёт перелёт через весь континент, съедаем по паре йогуртов и летим на фабрику грёз. Взглядом она упрашивает посетить Лас-Вегас, но проигрывать больше нечего и мы сворачиваем в южную Калифорнию.

– А как же мост «Золотые ворота»? Как же Алькатрас? – как бы спрашивает она в недоумении.

– Сан-Франциско – гей-столица Американских штатов, – как бы отвечаю я ей волевым профилем. – Нам туда не надо.

Обогнув священные холмы Голливуда, берём курс на Колумбию. Латинская Америка провожает нас дружными возгласами. В воздух летят тысячи сомбреро и несколько пончо, ведь наша следующая остановка – Антарктида. В ледяных застругах мы с трудом отыскиваем немного земляных орехов и, подкрепившись, отправляемся дальше. Походя усыновляем негритёнка в Кейптауне и двух седовласых малышей в Йоханнесбурге. Дальше – Зимбабве, Мадагаскар и Шри-Ланка. Как мы умудрились пересечь Мозамбик, ничего не выпив, я и сам не понял. Но вот уже под ногами вожделенный песок благословенного Королевства Сиам, откуда мы, лишь на секунду окунувшись в залив, отправляемся дальше. Ледяной встречный поток сбивает капли воды с перьев, кристаллики замёрзшей влаги падают в бездну под моим животом.

Не успев побывать в суровом краю кенгуру и уголовников, не отужинав хотя бы самым завалящим гвинейским папуасом, мы возвращаемся домой, туда, где началось наше путешествие. Пролетая над трассой Владивосток-Что-то-там, вижу яркие огни, чей холодный безжизненный свет согревает мне душу, утверждая в сердце надежду на лучшее.

***

Падение в мутный колодец реальности заканчивается, я открываю слипшиеся глаза. Свет полуденного солнца еле пробивается сквозь плотные шторы. Руки, привязанные к спинке кровати ажурными чулками, затекли и онемели. В комнате никого, кто мог бы мне помочь или ободрить в столь щекотливой ситуации. На туалетном столике пухлый конверт, по зеркалу размашистые буквы помадой и блёстками – это санскрит, который я плохо знаю. В дверь стучат всё настойчивей и громче, лишь сейчас понимаю, что именно эти торопливые удары разорвали оковы сна.

Освободивший меня коридорный, получает достойные чаевые и удаляется, не выказывая даже тени насмешки. Я разминаю запястья и вскрываю «подарок» – там деньги с портретом Гранта и фотография. На снимке великий кормчий Пу проводит урок русского языка в Мордовской школе для альтернативно одарённых детей. Глаза его лучатся добротой, галстук сполз набекрень, кокошник погнулся.

Всё кругом делается мутным от навернувшихся слёз, в горле першит…

Прислуга только разводит руками в ответ на мои сбивчивые расспросы о пропавшей. Никто её якобы не видел. Выбежав на улицу в ужасе и следах вчерашнего разврата, я скачками направляюсь к пристани, но и там никто не может мне рассказать о моей маленькой беглянке. Беру пролётку и мчусь к вокзалу. Станционный смотритель лишь пожимает плечами и сопит в усы. В бороде его копошатся вши, он будто не замечает этого.

И тут, словно молния бьёт осознание – этой ночью я обрёл и утратил смысл жизни. Потерял, кажется, всё, что было в ней хорошего. Богиня оставила свой храм, и стены его дали трещину.

Покинув станцию, присаживаюсь на скамейку и закуриваю. Пальцы дрожат, ноги налились свинцом, в голове звон, будто я внутри колокола Софийского собора, что в Тобольске. Нужно какое-то время чтобы разобраться, что же это было. Любовь? Одержимость? Гипноз? Может сон?

– Это Валька-кетаминщица, – произносит кто-то совсем рядом. – Ухо на отсечение даю.

Вздрагиваю и оборачиваюсь – в двух шагах рыжий кобель с подпаленным боком и абсолютно без ушей. Видимо, отморозил. Гляжу на него несколько бесконечных секунд, пытаясь выдать категоричный ответ, но, меня останавливает мысль, что я собираюсь заговорить с собакой.

– Что, барин, первый раз протрескался? – пёс щерится в улыбке, зубы у него жёлтые, прокуренные. – Не боись, скоро попустит.

– Вы…. ты… говоришь? – слова никак не хотят образовывать предложений. – Со мной? Зачем? Кто?

– Работа такая, не поверишь! – ты отправляешь людей в мир иной, я возвращаю назад.

– В смысле?

– Пуп на коромысле, – подмигивает этот шельмец. – Дядь, ты чо тупого-то включаешь? Оглянись-ка.

Тут происходит что-то едва уловимое, будто на солнце набежало облачко, и картина мироздания вмиг переменилась. Я моргнул, а когда открыл глаза, собаки рядом уже не было... и лишь раскалённый воздух витал над палубой.

Лучи полуденного солнца тут и там касались водной поверхности, ослепляя своим блеском. Несколько пассажиров, совершавших моцион, не обратили на меня никакого внимания. Я же не мог оторваться от зрелища, открывшегося мне. Перевесившись всем своим маленьким телом через фальшборт, она самозабвенно блевала в серо-зелёную гладь Волги, чудом удерживая равновесие, чтобы не свалиться в грязную воду…

В предвкушении бесконечного счастья и новых приключений, чувствуя себя помолодевшим на десять лет, я направился к ней:

– Мадам!..