Дорогу до больницы я помню плохо. Редкие придорожные фонари бросали отблески в салон скорой сквозь запотевшие грязные окна. Кто-то у меня постоянно что-то спрашивал. Видимо не давали уснуть. Ты говорила, что скоро приедем. А мне было все равно, я даже испытывал некую эйфорию. В тот момент я всех любил, мне было хорошо.
Провал.
Очнулся я в смотровой, от яркого света, который бил в глаза. Попытался приподняться, но ничего не вышло. Остатки эйфории смешивались с подступающей тошнотой и запахом крови. Все что я мог видеть в тот момент, это окованные железом носки моих ботинок и уставшее лицо пожилого врача, который копошился в моей руке.
Он шил мои вены и говорил со мной. О женщинах, о музыке, о гитарных техниках, он сравнивал зарплату препода и врача. Что-то говорил о группе риска и о том, что я еще слишком молод. Откуда-то издалека доносился приятный женский голос ассистировавшей медсестры. Я купался в нем, как в теплых волнах Черного моря, и во мне все больше росло желание жить. Иррациональное желание жить, вопреки всему.
К концу процедуры от эйфории не осталось и следа. Голова налилась свинцом, рука горела огнем. Отлежавшись, я кое-как встал со стола, нашарил деньги в карманах и, пошатываясь, побрел к врачу, который зачем-то спас меня в этот вечер.
Выйдя на улицу, я вдохнул холодный воздух родного города. Там уже был мой брат. Он молча сунул мне сигарету, закурил сам. Мы стояли на крыльце приемного пункта больницы, курили и смотрели на звезды.