МЕСТНОСТЬ АПРЕЛЬ

Тряска. Снова и снова. Серая гладь полотна забытых дорог гонит нас к близкой уже границе. Скоро мне сдавать груз. Я – экспедитор Профита. Он весь на мне. Почти двадцать тонн. Вес давит, гнетет чернотой чужих мыслей и чувств. Пора подбить накладные – вдруг пересорт. Смотрю в глубину тысяч знаков.

Вижу:

Полуподвальный кабак опустел. Барменша устало трет стойку, ждет ухода последних поздних посетителей. Их двое. Оба в разгоне. Не знают, куда скинуть пьяный резвяк.
- Слышь, мать, а что все уже?! Только пришли, сейчас еще возьмем. Тормози закрывать – кричит один из забулдыг толстой барменше.
- Да, ребята. Отбой. – хозяйка бара многозначительно перебирает в пальцах цепочку с брелоком-кнопкой для вызова охраны. С ленивой злостью глядит на парней – Приходите завтра.
- Как скажешь мать, как скажешь… - остатки водки льются в одноразовый пластик. – За тебя!
Парни сворачивают пьяный кураж, припасая его для дальнейших «движений». Выходят в холодную тьму – ночь дождалась их. Встречает мокрым блеском корочек льда весенних луж.
- Ну, братуха, куда теперь? – один из собутыльников почти трезв – предпочитает водке «аптеку». Лезет в карман за баклажкой «круглых». «Водка – фуфло» - думает он, про себя посмеиваясь над товарищем – «Вот таблы – другое дело» - «аптекарь», подковырнув крышку пузатенького флакона, ссыпает в ладонь несколько белых малюток релаксанта – он уже неделю марафонит на них, «вкидываясь» по три раза в сутки. Глотает таблетки, запив кофеиновым энергетиком из купленной «на посошок» банки. Его мысли возвращаются в холодный апрельский вечер, к прерванному веселью – Что говоришь? – переспрашивает он кента, ловя  на слух невнятный обрывок сказанной тем фразы.
- Да я молчал, вообще! Гонишь, что ли – удивленно икает перегаром товарищ.
- Ладно, похуй – прячет от себя слуховую непонятку «аптекарь» - там вроде на той стороне проспекта факхата была, давай зайдем, может бабье есть какое свободное.
Собутыльник усмехнулся, снова икнул:
- Я только о ней подумал! Прям мыслю угадал!
- Бывает.
Они закурили, пряча огонь зажигалки от сердитой сырости ветра, и отправились к достижению своей краткосрочной цели.

… Трясет уже меньше. Чувствуется близость границы. Трасса стала ровнее. В тесном спальнике старого грузовика преет мое затекшее тело. Ждет скорой сдачи тяжести груза. На верху, опять замутили какой-то движняк. Тусуют Профит с места на место. Прячут концы. Кому это надо? Только не мне. Я всего лишь экспедитор, тащу на себе левый вес за Границу - в безопасное место. Просматриваю накладные.

Вижу:

-Блядь! – ругнулся поскользнувшийся парень, поднимаясь с сырого асфальта – Света нет там.
- Ага. Сейчас осветим! – его товарищ перестал икать, и принял упруго-сосредоточенный вид.
Усваивая очередной дозняк «круглых» второй собутыльник, пытался свернуть в нужную сторону постоянно соскальзывающие и бегущие куда–то наперегонки друг с другом мысли: «Как тащит. Чуть о чем вспомнишь – и все – унесло в думки. Марафон на «аптеке» тем плох, что не видишь краев, постоянный «догон», - и все «плющит» и «плющит». Уже два дня не ел и не спал: кофе и «колеса», кофе и «колеса». Он снова откликнулся на воткнувшийся в сознание голос товарища:
- Что?
- Да молчу я! Ты запарил уже!
Они вошли в подъезд, мерцая на ступени зажигалочными фонариками, начали подниматься к нужному этажу. Вид идущего впереди пьяного кента  вызывал у «аптекаря» большие опасения: напарник по куражу увлекался раньше кикбоксингом, и результат посещения блатхаты мог оказаться пропечатанным в чье–то описание снятия побоев для судебно- медицинской экспертизы.
Опасения подтвердились.
- На, сука! - бывший кикбоксер с «вертушки» ударил ногой в грудь хозяину притона, открывшему ободранную дверь, отправив его в глубь темной из-за отключенного за неуплату электричества квартиры. – Где телки, бля! – поясняя свое недовольство новыми ударами, интересовался рассвирепевший посетитель – Телки где?!
Они уже вдвоем стали пинать съежившегося на грязном паркете содержателя факфлэта. Тот молчал, пытаясь прикрыть голову от ударов.
Свет фонаря за окном разгонял темень в «двушке» - были видны невпопад расставленные шкафы мебельной «стенки» и диванные лежбища для постельных утех. Оставив на время выяснение причин отсутствия «работниц» горизонтального фронта, парни принялись за мебель. Угловатый дизайн семидесятых годов с грохотом, и звоном разбиваемых стекол повалился на пол, будя нижних соседей.
- Чем воняет, бля, слышь? – подтвердив вопрос новым ударом, поинтересовался у затихшей жертвы бывший спортсмен – Ты живой? – он вновь ударил – Живой, бля?
- Живой… – тихо прошепелявил разбитым ртом избиваемый, и принял новую серию ударов.
«Пенициллин, что ли» - невнятно подумал о причине резкого запаха второй участник погрома. Принятый им релаксант уже подействовал в полную силу. Все вкинутые за день «колеса» слились в одно большущее колесо, тугим ободом сдавившее мозг. Его шатнуло к стене, веки стали тяжелыми, он на секунду залип. Пошла новая «думка»: «Он же заглушит его нахуй, надо сваливать, а то впишусь в «мокрое». Придерживаясь за стену, кайфожор направился к выходу. Бжикнул зажигалкой – прикурить и осветить дорогу, и сразу сильно, до болючего шума в ушах, ударился обо что-то головой - поскользнулся. Снова погнала неприятная мысль: «Столько крови… Точно, терпила не жилец уже… Какая вонь…Наверно разворошили торчикозную «кухню» (набор прекурсоров для приготовления ПАВ). - звуки ударов уже не оставляли сомнений в плачевном исходе ночного погрома.
Оставив кореша выбивать себе «мертвую» статью, более трезвый соучастник вышел из воняющей химией квартиры.

… Я не один читаю накладные на груз. Иногда заглядывают и другие. Я вижу их лица сквозь плоский свет, пронизанный миллионами угловатых строк. Кто они? Что ищут для себя здесь, в моей ноше? Мне это не столь уж и важно. Смотрите. Вникайте в едкую грязь. Профит все стерпит. От него не убудет. А вместе с вами смотрю и я.

Вижу:

Несостоявшийся соучастник убийства, быстро, вприскользь, шел через проходной двор. Строения детской площадки ржаво и холодно блестели вслед: толкали прочь - к жизни и свету. Он старался не шуметь при ходьбе, искал безопасный проход. Напрямик никак – возле арки маячил «красным флажком» милицейский УАЗ. Наряд в «пьяный адрес» привычно вызвали разбуженные соседи.
Обойдя по темной стороне ромб двора, он протиснулся через решетку забора полисадника, и уже не скрываясь особо, зашагал в сторону автобусной остановки.
Уставший от марафона, утомленный веществом из «списка Б», но вовремя разминувшийся с ментами, он обратился к несущему ночную вахту водителю-частнику:
- До трассы, че?
- Сколько дашь?
Он назвал сумму, надеясь, что таксист согласится в виду отсутствия других желающих «взять рекса». Водила молчал – думал.  Вокруг, громко скуля, скользил по наледи ветер.
- Ну, шеф, - скрывая злость, сказал потенциальный клиент – у тебя выбор есть что ли?
- А у тебя (?)… - неопределенным тоном ответил-спросил частник.
- Что… - недопонял ночной ездок, выхватывая слова таксиста из зябкого, острого апрельского ветра
- Деньги есть говорю? – недоверчиво перестраховался перед самим собой извозчик. Ему не ответили. Клиент молча ввалился на сиденье, хлопком двери закрыв дальнейшие выяснения его платежеспособности. Сбил на резину коврика снежную грязь с ботинок. Бросил на торпеду две купюры.
Ветер с нервным протяжным смешком ворвался в освобожденное от стартанувшей машины воздушное пространство.
Промасленный снег в опустевших колеях быстро замерзал. Мертвел.

… Червоточины букв, просветы пробелов - ошметки чьих-то брошенных когда-то невзначай, навскидку желаний.  Они слипаются в пласты тяжелого, грязно-густого веса Профита. Те, кто читает мои накладные, редко когда сознают, что виденное в них всегда становится неизбежной действительностью: проще прочесть свои гнусные грезы здесь, спрятав их до поры от необратимого осуществления.
Но они сбудутся. Всегда так было.
Как ни прочти:
Хоть сверху – вниз.
Хоть слева - направо.
Читаю дальше.

Вижу:

Решив на время уехать из ставшим опасного города, подельник разбушевавшегося некстати кикбоксера, сквозь шершавую снежную слюду, налипшую на лобовое стекло такси, вглядывался в неопределенный пока путь спасения. Прикидывал варианты: «Лучше ехать «стопом» по трассе: на бану (бан – на жаргоне железнодорожный вокзал) спалят. В большой город, там шифранусь. Спрячусь. «Подвязки» остались старые» - действие релаксанта упрощало спонтанный побег, освобождая мозг от «тормозов». Свет фар встречных машин отдавался в пальцах электрическими разрядами – странный побочный эффект на таблетки. Тепло ветерка печки растопило замороженный страхом сон.
Он задремал, но сон был синтетическим, неуютным. Ему виделось, что он – отмершая частица чего-то необъятного, быть - может, гигантского айсберга, безнадежно дрейфующего в холодном мраке северного океана, или – затертая опечатка в чьем-то старом тексте, а может еще что-то…
«Ведь все может быть» – подумал он, просыпаясь – «В том числе и что такого быть не может».
Цифры «105» на дисплее магнитолы вывернули к жести реальности.
Таксист дымил папиросой, небрежно подкручивая плетеный кругляш руля.
Пассажир подумал сонно: «Скоро выезд на трассу, надо взбодриться. Менты уже на кипише наверно там» - он раскрутил белопузый пузырек, отсчитал три таблетки. «Закинулся». Спросил:
- Долго еще?
- Да скоро уж выезд, что-то дорментов не видать сегодня в их засаде – почему – то недовольно ответил водитель -  Здесь дорога чище, бодрее пойдем – извозчик переключил скорость, принуждая авто подтвердить его слова действием.
Клиент частника вздрогнул – пальцы снова щекотнуло током, отбрасывая электрическим разрядом чуждую, и в то же время до невозможности возможную, но постоянно ускользающую в глубины очевидной невероятности мысль.
Вблизи блеснули буквы придорожной стеллы: развилка. За стеллой, коптит вагон придорожной «шашлычки».
- Здесь.
Частник отъехал, оставив беглеца на бугрящейся застывшими колеями от фур грязно-белой бахроме обочины федеральной трассы.
Дорога ждала.
Звала в путь.

При перегоне Профита всегда бывают неизбежные потери: кто-то, где-то хоть по чутку да отжует. Это положняк. Но, кусая мой груз, они жрут и себя – Вес всегда остается неизменным. Он только перекладывается из одной тары в другую, поплавками и грузилами растягивая сеть времени в пространстве.
Такой вот тайм-фишинг.

Закат в багряной плесени тумана почернел, разложился.
Солнце засыпает.
Вечер исзолотился кровью, утих – ждет ночи.
Мрак не смотрит на знаки. Тьма своевременно подъедает остатки апрельского вечера. Отрыгивает ревом ветра проглоченный день.
Напрямик нам дальше нельзя – скоро большой Пробел – вотчина Дохлых  (Дохлые – от Д.О., Другая Организация – местный сленг – лица, биологически живые по независящим от них причинам, но однажды безоговорочно смирившиеся с неизбежной близкой смертью (боевые действия, «постановочные» расстрелы, неудавшиеся самоубийства и т.п.) Не отражаются в Зеркалах). У них там Маршрут – спалят весь вес нараз.
Идем в объезд. Черным мороком вяжем, плетем окружные пути.

Не мы сочинили себе эти судьбы.
Причина, исходник исхода – ЧерноморОчка. Вылет с предметной области. Разрушивший плоть уверенности в тверди ассоциаций построения бытия катализатор.

Те, кто тогда в середине весны сокрушили архитектуру массива реальности, совместно строимую из паззлов стремящихся в уютное будущее миллиардов сознаний, распылили над одним из мегаполисов аэрозоль с диссоциативом. Несколько миллионов человек на крупинку вечности отправились в кетаминовый аут, выбив из круглого, тоскующего в космической тьме, прилипшего к голове-планете коллективного разума крохотный транзистор на бескрайней печатной плате системы пространства-времени.
Этого хватило.
Цепь сгорела.
Но не сразу.
Пробой элементов общего сознания разрастался постепенно: спаянные общими признаками участки цепи сгорали в пламени логических диссонансов. Абсурд действий людей медленно плавил прореху в холсте времени, растянутом над местом событий – планетой.
Первыми замкнуло космические проекты – самую дерзкую хуйню, с дуру, по-незнанке, заявленную уже не помещающимся в своей голове человечеством. Вероятно, заклепанные в железки орбитальных станций думающие придатки перестали понимать – нахуя они кружат над этим мокро-синим эллипсом, который к ним никакого отношения не имеет. Со всеми, кто отправился «предъявлять» пустоте, пропала связь.
Дальше – больше.

Верхний, показушно-случайный слой выписанной символами названий, дат и чувственных характеристик явлений утвержденной всеобщей боязнью предопределенности реальности стерся. Оголились неприглядные, страшные глубинные уровни. Подтекст. Стали видны все причины, все следствия и варианты итогов — безжалостный спойлер бытия.
Будущее отдало концы.
Каждый вдруг понял, что все увиденное, услышанное или прочитанное имеет отношение лично к нему. Что любой звук – безоговорочный, обязательный к исполнению гороскоп, жест – явный знак, текст – сбывшееся предсказание.
Люди растерялись и забздели. Естественно – кому охота утром по радио в маршрутке услышать, что он скоро потеряет работу, когда в новостях, как-будто бы просто рассказывают о программе «ворк энд трэвел», и все его радости от долгожданного отпуска на море уже просраны. Или прочесть на рекламном баннере веб-ресурса («смотрите новый треш-триллер»), что его ребенка только что выебал и съел кровожадный маньячина. А случайный прохожий, мерзко подтверждающе ухмыльнется, в ответ на саднящий мысленный вопрос: «Что там тогда делала моя жена, с зашедшим за старым долгом мужем ее сестры?».

Разорвавший резинистую паутину воплощений желаний – маскировочную сеть из мнимых случайностей и совпадений, апрельский дискурс-дефолт перепутал назначение умыслов.
Когда время заменило залитый кетамином нейрон-транзистор, все схемы уже устарели. Смысл задач изменился, зарастающий новой, сразу же становящейся естественной, ужасной для прошлого логикой. Система вновь заработала, но провода-причины протянулись уже к другим узлам следствий, по-новому ответив всем на вопросы «Почему?», «Для чего?» и «Зачем?».

Раздавленные прессом чужого мира аксиомы врожденной логики умертвили знакомый всем дискурс.
Оставили в бесполезном поиске доминантной опоры.
Бросили в вечный лабиринт причинно-следственного безвременья. Отняли мечту.
Обманули надежды.
Убили будущее.

МЕСТНОСТЬ ПАРАЛЛЕЛЬ

- И че мы ждем? Вобще глухо.
- Да ладно. Смотри телик. Кино хорошее.
- Кино… У нас тоже кино тут нехуевое! Артистам то за «понарошку» платят, а нам за «в натуре» - шиш! Не выгоды, бля, не пользы от таких ролей.
- Ну дак хули, какой режиссер такие и роли… Бесполезные…

МЕСТНОСТЬ АПРЕЛЬ

Решить проблему кражи радостных надежд и избавиться мерзкого понимания, скрытого внутренним редактором текста ломающих убаюкивающую мозг незнанку решили кардинально. Условия нового общественного договора сформировались быстро – торопил страх. Санкции изменились. Печи мартеновских цехов и крематориев плавили груды приборов контентной кухни: ложек-смартфонов, черпаков-планшетов, кастрюль-ноутбуков и котлов-десктопов.
Никаких разговоров. Никаких видеоизображений. Все тексты под нож: буквально – чем проще, тем быстрее. Все замеченные в создании контента лишались средства производства. Это назвали деактивация биологического поставщика информации. Миллионы, имеющих отношение к созданию нуждающейся в визуализации инфопищщи, были деактивированы. Кто палил тело в медиа-верхняках, устранялся быстрее – точечными акциями. Менее выдающиеся на рельефе информационного поля деятели –  графдизайнеры, текстоделы-копирайтеры, и просто любящие много последить плевками-комментариями гасились пачками. Их вычисляли по аккаунтам на биржах и литпорталах, высматривали в комментах форумов и новостных лент, ловили соцсетями. Вагоны с деактивированными бионосителями сотнями составов круглили железом колес на север. В морозилку планетарного холодильника «Полюс».

Интернет опустел. Сайты – хранилища пророческих текстов выпилили наглухо. Оголодавшие поисковые пауки бесцельно рыскали в растрепанной паутине по мертвому пространству поисковых систем. Одичавшие краулеры – безжалостные, ненасытные исполнители запросов переросли себя, поумнели, стали хитрее и прожорливее. Эволюция породила их новый вид. Ловящих в свой индекс-брюхо перехватчиков всего читаемого и смотримого – стримкэтчеров (streamcatchers).

Термический экстрим краха системных цепей сплавил провода. Раскаленная Сеть прожгла пленку оффлайна в неожиданных местах, не оснащенных аппаратными точками входа-выхода дверьми-компьютерами. Стримкэтчеры полезли в реал, чтобы насытиться невписанными в поисковую строку людскими хотениями, мечтами и желаниями, сокровенными вопросами. Первыми Стримаки схавали заявы мониторящих Сеть для розыска случайных крох контента силовиков, реализовав их тягу к контролю.
Прессинг гниющих без медиакорректировки биомасс ужесточился.  Сформировалась новая структура - Другая Организация. Орган контроля, выращенный из симбиоза актуальных тогда задач и ресурсов стримкэтчеров, которые жрали любые фантазии, и обильно испражнялись исполненными желаниями.

МЕСТНОСТЬ ПАРАЛЛЕЛЬ

- Валить надо отсюда: бесперспективняк!
- В натуре. На шахту, вон. И то жирнее.
- Жирнее то, да. Но, бля, грязнее. Пасеку лучше держать.
- У тебя звонит?
- Да… Але… Понятно… Сейчас тормознем.
- ?
- Фуру пропустили по туману. Надо отработать по ней.
- Ага, вон, походу она. Подгребай.

МЕСТНОСТЬ АПРЕЛЬ

Голяки рождают спрос. Самый концентрированный и сильный инфокайф – текст. Его проще бодяжить и легче прятать.
Дожившие до окончания ремонта взломанного диссоциативом дискурса чтиво-торчки, которых и раньше было немного, рюхнулись прогревать кумара. Но привычных точек сбыта не стало: уже нельзя с утра на ходу, поправиться, облизнув глазами ложку со сладкими буковками - дисплей мобильника. Днем втихаря  догнаться на работе, ладонью зачерпнув из корпоративного котелка-монитора вторяков новостного рерайта. А вечером открыть пахнущий чужими снами ноут-самовар и смаковать, плавно, по «точке»-строчке вводя в мозг вес любимой книги, поскрипывая от удовольствия скроллом.

А там, где ищут, будут и дилеры. Тянуть кропали Профита начали Мутные. Психопаты-аутсайдеры с F-диагнозами. Самые далекие от всеобщего думостроя, чья в прошлом дереализация – непричастность к совместному говножорству грядущего, стала пропуском в Замрачье. Крохами, смывками от бывших громад контента они приносили Профит. В Замрачье их хавали стримкэтчеры, вырывая разум у покинувших тело ходоков вместе с весом Профита. Многих донесших назад свой груз «принимали» Дохлые – никаких ПЗ (проверочная закупка) и экспертиз. За любой вес – деактивация.
Но вес шел.
И будет идти.
Иначе всем просто станет нехуй делать.

Проверим следующую накладную.
Прямоугольник листа глядит на меня кругляшами гласных. А я гляжу на него.

Вижу:

Его холодило отовсюду: изнутри морозили суженные химией кровеносные сосуды, снаружи – леденил кожу стремящийся в ночь по асфальтовой скользи трассы ветер. «Двойной кофе, воды полстакана» – перегнали в мочу большую часть остатков заныканной с прошлого вечера пятихатки, да еще и две сотни «рексу» - итого: только мелочь в карман на весь путь.
Край.
Он пошел от шашлычки, вдоль трассы, к границе «дикой» стоянки, на которой, урча теплой гарью, спали грузовики.
Стим от «колес» тянул за усталые мозги и ноги.
Страх согревал кровь.
За знаком «P», возле прижавшейся к обочине фуры низко краснели зенки габаритов двух легковых
- «Спрошу подвезти» - решил уходящий в бега мокродел.

МЕСТНОСТЬ ПАРАЛЛЕЛЬ

Выбирать смежную местность для объезда – нереально. Параллель сама подстелит всегда верный в ее представлении путь. Дорогу, которую и так знает каждый, только забыл. А напомнить некому.
Въезжать на Смежуху – как читать старую газету: те же знаки на этой же плоскости, лишь шрифт и даты другие.
Вместе с туманом скатились под гору. Сейчас нас стопарнут местные проверялы – по своим местечковым вопросам. Я это помню, знаю и представляю.
Вот и они. Исполнялы – добровольцы. Рыщут за Профит.
Водила скрипит рацией: запрашивает у конвоя добро на деактивацию препятствующих миссии биологических носителей. В ответ – «Отбой. Не палимся. Сами разрулим».
Шипя гидравликой, тормозим, на полосатую отмашку постовых исполнял.
Вылезшее из патрульной легковушки тело озвучило водиле свое название. Тот не спеша ворошит ксивоту  на собственное тело и транспорт  – тянет время до подхода сопровождающих.
Вскоре топь тумана бодяжнул светом фар серый седан – подъехал конвой.

И что дальше было-будет знаю и помню:
Мои конвоиры - наемники из прикормленных стримкэтчеров. В теме перегона за долю груза. Он и их пища, и их ошейник с поводком сейчас. Стримаки сами в местности не светятся. Заняли удобные к рейсу тела. Начали «исполнять» исполнял:
- Да с оптовки забрала просрочку кондитерскую по дешевке – объяснила патрульному содержимое фуры «хозяйка» груза. Молодая. Сама глазами лыбится.
- Перевес у вас - исполняла глянул на нее с вопросом и жадно замолк.
- Ну, что там? - Захлопнув в салоне седана темноту, немного не в тон ситуации сказал напарник конвоирши от машины.
Местный профитлов недовольно покосился на парня, на авто сопровождающих – заметил заросший грязью прямоугольник номера. Говорит обоим:
- Вы на своей машине номерной знак видите?
  - … А вы? – отвечает «хозяйка». На словах серьезно, а зрачками черными в зелени еще шире улыбается.
- Лан, исправим, шеф – «съехал» парняга. Снова брякнул дверцей, достал тряпку, завозюкал по номеру – правила.
Патрульный кивнул на грузовик. Хлопнул перчаткой по тенту. Напомнил «владелице» строго, - «Перевес, девушка. Решайте вопрос. У нас служба, у вас бизнес. Не задержите нас – не задержите груз. Он у вас итак просроченный».
- Ясно… Груз. – «хозяйка» словно специально тупила, морозя исполнялам башлевую тему.
- Да. У вас пропуска нет на этот вес. Хотите проблем по грузу? – уже угрожающе зажадничал проверяла. Оглянулся на коллегу в патрульной машине. Коротко пшикнул рацией пару раз – маякнул кодом о стреме. Нервно «дожал»:
- Дак, просроченный, говорите, груз?

Очищавший от грязи номер парень громко чихнул – «Бля», сплюнул на лед. Ждущий магарыч служака отвлекся на него взглядом: на знаке оголилась лишь одна цифра из трех – 0 (ноль). Парень снова принялся скоблить грязь – словно счищая справа-налево скрывающий числа слой на гигантском билете моментальной лотереи.
- Весь нал на товар ушел – нерасторопно «ожила» «хозяйка» просрочки.
- И? – исполнялу начала бесить грозящая простудой, тупо-тягучая ночная проверка на ветру и холоде. Теперь он мог западлить остановленным просто из принципа. – Мне-то что делать? Сейчас вызову начальство – посмотрим, какой у вас там груз.
Парень снова чихнул на номер седана – «Бля!». Как будто расстроился, обнаружив на «лотерейном» знаке второй 0 (ноль). Сыпанул снегом на оставшуюся под грязью первую слева цифру, затер.
Увидел номерной знак и патрульный.
А еще он увидел: весь собранный на ленте трассы свет: угловатый свет фар, тускло отражаемый бесформенный свет снега, лучики блесток на льду, все на миг запеленало в другой тон. Как если бы по ошибке включили кварцевую лампу в комнате с людьми, а затем тотчас же переключили кварц на привычное освещение. Но вместе с эти мелькнувшим чуждым тоном, кто-то сдернул и маску с разговора в апрельской ночи. В сцене сменились роли, и из выданной ему новой версии сценария, проверяла узнал, что когда-то, очень, очень давно, он и все присутствующие здесь сговорились встретиться на этом километре шоссе по какому-то важному поводу. А теперь вопрос решен, акт завершился, и делать ему здесь, и вообще нигде уже нечего. Ему стало одновременно легко и невыносимо страшно. Пальцы в форменных ботинках свело холодом.
Зловещую перспективу кульминации перехватил напарник «хозяйки» фуры.
- Ладно, все нормально. Поняли. – Он лязгнул вверх-вниз засовом дверей фургона. – Нет нала.
- Ага, да, решим, так значит – вырвавшийся из морока проверяющий резво, ставшими вдруг легкими движениями потащил за картон незакрепленные коробки из кузова. – И так, нормально, ага.
- Конечно, ровняком все, командир. Конвоир помог сгрузить несколько тяжеленных коробов:
- Ну что, теперь вес канает?

Проверялы хапанули себе просроченной наживы. Тарят тяжелый откуп в авто. Им не уже не до нас. Ушел в авангард мониторить путь конвой. Скоро ехать и нам. Только восполним отжеванный местными груз. Вес должен быть низменным – Профит не терпит пустот. Всегда так было.
Вот и компенсация груза - подошел, задрогший, шатается. Не понял, не вспомнил еще – кто он здесь и зачем.  Видно - на нервяках, но голосом не палится:
- До N доедем? Край надо.
- Едем.
Едем в Апрель. Вспоминать.

ЧерноморОчка выбила нам там, в Апреле, приговор – знать. Каждый знает время исполнения своей «вышки». Дата назначена, но способ приведения все ищут сами. Пытаются выбрать, какой получше – типа «золотой» овердоз, инфаркт, или во сне. Словить ножа, или утонуть в горячем мазуте никто не желает. Но кому-то придется. Вот и исполняем сами себя, подсовывая другим плохие варианты: умри ты больнее, а я полегче. Прилипли к маскам и переливаем компромиссы, стараясь не переиграть, не нарваться на откровенные рамсы. Да и с кем смыл тут рамсить, если каждый – бог.
Никто никого не боится.
Никто никого не любит и не жалеет.
Никто никому не помогает.
Все бесстрашно исполняют друг-друга, без сожаления расставаясь с нелюбимыми амплуа. Одна роль играет разными забывшими сценарий актерами, лучший суфлер для которых — смерть.

Довесок к грузу принят. Отъезжаем – в дальнюю ночь. Завершаем объезд. Возвращаемся в свою местность. В вечный Апрель.
Вдогонку на покидаемой параллели вижу:
«Исполненные» стримкэтчерами исполнялы вскрывают короб с магарычом от моих конвоиров: тяжелая картонка с этикеткой «Профитроли». В коробке – контейнер-полимер. Один из патрульных светит в пластиковый ящик - там круглятся чернью залитые медом куски антрацита. Полный контейнер меда с углем – выдача от стримкэтчеров. Приобретатель веса трогает желтую сласть – мед старый, крупится сахаром.
- И в правду, просрочка.
Подходит его напарник:
- С города передали сейчас – В доме газ взорвался. Торчи походу варились, залипли. Или рамс какой-то у них там случился что-ли. Разборка. Короче в итоге на той хате – три «двухсотых». Два сразу, а третий потом «откинулся». Даже на улицу доползти смог.

МЕСТНОСТЬ АПРЕЛЬ

Вы все собрались в пустоте и играете в наперстки со слепым жуликом-таймшуллером.
Жулик не знает, что гоняет шарик под прозрачными стаканами, а вы знаете.
Видите выигрыш.
Но поддаетесь и проигрываете, чтоб убить время в зале ожидания смерти.
Делите ничто на плохое и хорошее, надеясь поднять итоговый приз, который всегда – призовая игра.
Ведь смерть – это не восхитительный «прИход», и не жесткий, но избавляющий «овердоз».
Смерть это «побочка» жизни такая – не добрая, и не злая.

Впрочем, мне это уже далеко параллельно.
Я лишь экспедитор Профита. Везу левый груз за границу.