Классическая лит-ра

Я вкушал её спелые помидоры, покачивая упруго скрипящими сапогами в такт курлыканью пролетающих над нами чаек. Её ситцевый подол вглядывался в сумрак моего высокого дуба и согревал теплом душу, будто заботливыми бабушкиными руками, вязавшей ими варежки для нашего пса Жульки. На той же скамейке, где сидели мы сейчас с Варенькой, и происходила нечаянная наша близость, отчего ресницы её глаз поволоклись странной поволокой, переливающейся радужными форелями под семицветной радугой, прячущейся в тяжёлом от поспешной спелости яблоневом саду, тотчас вспомнившимся за Равелиновской слободой, куда я ходил к Инсаровым ещё засветло. Я очень слушал, как её жадные губы улыбались сейчас какой-то истомной дремоте, наполняющей наш мир стрекотанием жужжащих насекомых и пчёл, летящих на соседнюю пасеку со своим драгоценным нектаром в маленьких клювиках своих челюстей.

- Но зачем, душа моя, мы не можем отчего-то быть, как эти стрекозы, - наконец усомнилась она, не отводя взгляд от колодезного журавеля, полного ведром с водой, - свободными и застенчиво-яхонтовыми в своих синих кафтанчиках колокольчиковых полей. Как это юное солнце, освещающее нас своим светом, похоже на  трепет изумрудного чувства, что колышется сейчас в уюте моего лона, так уж Вы поверьте, Петенька, я знаю вперёд и наверное, что нисколько не страшусь Сидора Евлампиевича. Но, бежимте же, экий Вы смешной, ведь и ужин, поди, простыл.

Но тут небо заворошилось под чёрным лоскутным тряпьём сиреневых облаков, и первый чих простуженного ливня задрожал в звенящей тишине раннего лета. Забились бусинки круглых капель, заегозили в водяных лужах, и уж переливисто затрезвонила весёлым сполохом колокольня, отражая ледяной град твердовспомощными своими сусальными скатами. А сердце в груди зашлось в упоении от этой случайной грозы, от забрызганной мокрыми брызгами Вареньки, от бесконечной божьей любви, захлынувшей землю, и ещё от того, что даже в двадцать три года израненной душе моей дадена была надежда исцелиться и бежать по тропинкам садовых аллей об руку с воскресившим её к жизни чувством.


Современная лит-ра

Синезубый гоблин вызверил Антона волчьим тяжёлым взглядом и размахнулся на него своими слоновьими берцами.
- Ранен, - сказал Антон, безразлично спрятав покрасневшее от жара мартена лицо, и перешёл на клетку Ж9.
Группа захвата задерживалась, а фриц всё молотил и молотил по передовой, зарывая наши дрожащие, перепачканные страхом тела в кричащий смертью чернозём.
Старшина вытянулся было в уставном рвении, но самоходка уже катила за край пригорка, полязгивая разбитыми амортизаторами. Гневный эгрегор воплощался в устричную массу щупалец и пейсов, шевеля банкнотами и исподними кублаханами, но только тренированное годами самоотверженных тренировок тело Антона автоматически произнесло нараспев мантру шриупанишадхи, и стылая сущность поддерживаемого верховными архимагами Зайгезунда с тяжёлым грохотом обрушилась на рельсы подземки, где Белый и Шлямбур уже вцепились в его подсумок и рассовывали артефакты по схронам больших казачьих изб, сиротливо подставляющих ребра своих исхудавших пятистенков ледяному северному ветру.
- Матолга, - взгрустнул Антон, - родимая сторонушка. Эх, братцы, братушечки-и-и, это ж родина наша малая! Нет нам за ней жизни.
Но тут взвыла Выпь и раскочебрилось, закуветилось врастопыр по стрехам, да закуткам страшное это слово. И затомило в набольших ватных щелях тёмною бурью.
А Ванькя всё глядел на атакующие захваченную мэрию шеренги буржуинских танков и беззвучно плакал в красное знамя по расстрелянному Гаврюшу, сжимая в бессильной ненависти свои пудовые ладони, ни разу в жизни не знавшие никакой работы.

Лит-ра ближайшего будущего

Некто подошел к Имяреку и широко улыбнувшись озвучил: «Знаете, Имярек, я считаю, что более лучшая национальность это такой же нонсенс, как демонстрация курения менее, чем в пятнадцати метрах или возмущение по поводу того, что некие не менее лучшие делают неживыми отдельных представителей фауны в день, когда оскорбление чувств может оскорбить оскорбляющую сторону. А потому, идентичный субъект, извольте пройти со мной в полицейский околоток за хранение Вами растлевающей сетературы о девиантной (допубертатной) эротомании на межсемейной почве в Берлусконской волости Миллерова уезда, в которой содержится разжигающий межфрикционную рознь слоган: «Чума на обе ваши думы», что приравнивается по тяжести содеянного к пению бесовских танцев на солее муэдзинского раввината в средствах массовой информации с использованием  ненормативной лексики».

Имярек был матёрым кощунником. Он измерил электронным дальномером синус угла органа государственной власти по отношению к детскому воспитательному учреждению, с поправкой на публичные спортивные сооружения и кривясь затянулся контрабандной электронной сигаретой, после чего развязно отхлебнув безалкогольного пива сказал Некту: «Слухни молитвеца, папаша!»
После чего цинично не раскаявшись, отправился отбывать свои положенные семь лет каторжных работ.