Мух я вечером перебил полностью. Я это помнил точно. Закрыл все окна веранды, полотно закрыл двери, и начал истребление. Угробил больше часа на геноцид, но оно того стоило – либо я (и мой утренний спокойный сон), либо они. Выждав ещё контрольное время, и не увидев противника, погасил свет и лёг спать.
И, тем не менее, я проснулся именно из-за этих паскуд. Веранда просто звенела надрывно от целой воздушной армады, и, что самое неприятное, они садились на лицо. Хотелось спать, но возможности такой не было. Насекомые победили меня, выгнав сонного и помятого на свежий воздух.

Я посмотрел на часы, расстегнул ремешок. Спал я с часами на руках, и под ремешком зудела кожа. Тщательно растёр запястье. Был девятый час утра, что для деревни уже позднее утро.  Пират, звякнув цепью, поднял голову с лап и внимательно посмотрел на меня.
- Мухи, - пояснил я ему, усаживаясь на крыльцо и закуривая сигарету. Пёс, видимо удовлетворившись пояснением, шумно зевнул и опять уронил голову на лапы.
Докурив, я пошёл в дом.

В доме было тихо, что навело меня на раздумье: дядька не работал, тихо потребляя среди деревенской пасторали военную пенсию, и мог скрыться в это время только по двум направлениям – либо на рыбалку пораньше ушёл, либо пошёл через три дома к Синицыным, за самогоном. При воспоминании о самогоне, у меня начала скапливаться во рту солёная нехорошая слюна, та, что предвестник сблёва.
Старенький холодильник, стоявший в сенях, смотрел на меня как будто исподлобья. Скрипнув покосившейся дверцею, злорадно сообщил мне, что пива нет. Это, конечно, удручало. Пить с самого утра самогон, не размявшись перед этим более щадящим напитком, я не умел.
Чтобы совсем не позориться перед бытовой техникой, я вынул из холодильника банку солёных огурцов. Отлил в кружку рассола и медленно выпил. Освежающая волна прошла от горла к животу, не удержалась и с разбегу, как-то резко ударила в мочевой пузырь. Бросив банку с огурцами на столе, я побежал к будке сортира.

Немного полегчало. Дядьки не было, значит ушёл на рыбалку.
На столе кот Чебурах зачем-то принюхивался к банке с огурцами. Убрав огурцы, я задумался. А кот огорчённо пошёл воровать еду из миски Пирата.
Порывшись в карманах,  собрал кое-какую наличку, нашёл пакет и подался в сторону ларька, стоявшего у дороги прям на въезде в деревню.
Выйдя из калитки, я привычно схватил дрын – дальше по дороге соседи держали гусей, выпуская их с утра пастись. Гуси в деревне заменяли собак, были злыми и наглыми, как черти.  «Надо же, - с удивлением подумал я, -  второй день тут, а уже знаю такие тонкости».

Деревня при утреннем свете выглядела неряшливо и прибито. Такое ощущение, что инвалид детства попал на благотворительный утренник в городскую управу – пускает слюну, озирается водянистыми глазами, а вокруг хлопушки и конфетти летнего утра. Дома были прибиты действительностью, некоторые покосились. И даже два богатых кирпичных дома выглядели смущённо, как будто извинялись за коллег.
Гуси, завидев меня на тропе войны, подняли брюзгливый гогот. Посовещавшись, они с руганью убрались с моего пути.  Но надо было быть всё равно осторожным: эти твари могли по-тихому зайти с тыла. Поэтому, пройдя гусей, я оглядывался ещё метров сто.

Ларёк, по совместительству единственный в деревне магазин, а так же указатель остановки автобуса, был потаскано-величествен. Утреннее солнце освещала ржавчину и остатки краски на решётке, которой ларёк был забран. Сам он стоял на двух бетонных плитах, приподнятых насыпью. Для удобства покупателей, сгон  плит был залит потрескавшимся цементом. Центр торговли смотрел единственным глазом – небольшим окошком – на мир презрительно и равнодушно. Объект знал себе цену.

За грязноватым стеклом видны были выцветшие этикетки пивных бутылок, и почему-то мятые банки. «Пустые» - догадался я. Осмотрев ассортимент, я подошёл к окошку и нажал кнопку звонка, вызывая продавца.
- А, Лёшка! Привет! - ярко накрашенные губы приветливо улыбнулись. Потом к обозрению была представленная вся круглая и довольная ряшка продавщицы. Глаза были огромными, веки так густо замазаны тенями, что  довольно-таки красивые голубые глаза просто терялись на общем колере косметики, - как там Колька? То есть, дядя Коля?
-Э-э-э…Я его с утра ещё не видел.
- На рыбалке что ли?
-Наверное, - пожал я плечами, - пять «Туборг», пожалуйста.
- Лёшка, ты чего, завоза ещё не было! Нам туборга твоего в месяц дай бог ящик привезут.
- Тогда «Бавария», пожалуйста. Пять.
- Во-во. Сначала ты выпил весь туборг, а потом эту баварию. Потом хольстену, но их всего три оставалось. Потом за балтику взялся.
Я с тоской посмотрел на витрину. Славно вчера погуляли.
- Седьмой балтики пять штук, - с надеждой попросил я.
- Трёшка осталась. Бери, последние шесть бутылок.
- Хорошо. И пачку ма… Мальборо есть?
Первым делом в окошко пролезла пачка сигарет.
- Кольке привет от Люськи.
- Хорошо, э-э-э…Людмила, непременно передам.

Дядя Коля был дома. На рыбалку он не ходил.
- У Синицыных самогону нет. Представляешь? – дядька сокрушённо затушил окурок «бонда» в пепельнице, - Вернее есть, но не дала Натка. Говорит, последние три литра. Самогон конечно у них что надо, не то что у Веткиных. Пришлось идти на другой конец. Там у Агаповых спирт разбавленный, по полтиннику.
«Интересно, а самогон истребил  – тоже я?» На столе стояла литровая пластиковая бутылка из-под пива какой-то местной марки.
- Пива, смотрю, принёс? – Николай Егорович покосился на пакет, - ну давай для разгону, что ли…
Открыли по пиву. Помолчали.
- Дядь Коль, а чего так бедно пиво сюда завозят – ящик в месяц? Кстати, от Люды привет.
Дядька сделал большой глоток и поставил бутылку на стол.
- Лёш, ну ты как маленький! Сколько пиво твоё стоит? А? Население считает, что это перевод деньгам и баловство. Пол-литра спирту разбавленного полтинник стоит, как и пиво. Но в восемь раз вкуснее, потому как сорок…ну почти сорок градусов против пяти пивных. А самогон так и вовсе шестьдесят градусов, правда стоит семьдесят рублей. Вот и вся арифметика, племяш. Тут люди за пять тысяч в месяц работают, пенсионеры богачи – от восьми и выше получают. У меня пятнадцать, так за олигарха держат. Да ещё ты тут со своим пойлом приехал…-дядька прокашлялся, - они пить боялись – полторы тысячи за бутылку.
Мне стало немного стыдно: зачем я назвал стоимость? Цену себе набивал, пижон?
Молча допили пиво.
- Надо закуску сообразить, дядь, - вспоминая залежи холодильника, взял инициативу я.
- Ну так соображай, - почему-то хмуро буркнул дядька, - погреб не забыл где? Сейчас Витька с Серёгой подойдут. А там и твой выгон скоро подтянется.
Ах, ну да, погреб! Холодильник – всего лишь небольшая пересылка между погребом и столом. Последнюю фразу я пропустил мимо ушей.

Где погреб, я толком не знал. Понимал, что в сарае, скорее всего. Чутьё не подвело: сам сарай тоже имел угол с разными закатками. В этом углу и была крышка люка.
Погреб – а из фильмов я знал, что это глубокое подземное помещение, - на поверку оказался просто полутораметровой ямой, прикрытой дверным блоком. В плетёнку я положил маленькую банку грибов, банку аджики. В сарае взял десяток картофелин и пару луковиц.  Огурцы, как помнится, были в холодильнике – наверняка последние граммы в ночи ими закусывали.  На огороде надрал зелени, уже значительно поредевшей и с сомнением посмотрел на небольшие тыквы.

Витька, молодой парень, недавно демобилизовавшийся со сверхсрочной, пожал мне руку и молча забрал корзину. Для своих  двадцати четырёх лет, он был какой-то вдумчивый и основательный. В одиночку строил себе новый дом из шлакоблоков, где их брал - не говорил. Видимо, рассчитывал на большую постройку. Он вообще говорил крайне мало.
«Зачем на сверчка остался?» - спросил я его вчера. «А чего тут делать?» - ответил он. «А чего не продлил контракт?». Служил он в Севастополе, в морской пехоте – курорт и бесплатное обмундирование. «Заебло».
Местный маргинал Серёга, несмотря на то, что жил впроголодь, был довольно-таки пухлым субъектом. Видимо, ему вполне хватало калорий, добытых из алкоголя и скромной закуски. Сейчас его заметно трясло, и он старался не смотреть на бутылку спирта. Сжалившись, я протянул ему пива.
Дядька на пару с Виктором как-то очень быстро, но без малейшего намёка на суету, организовали сковородку с жареной картошкой, по тарелкам были разложены грибы и огурцы. Аджику поставили просто в открытой банке, воткнув в неё ложку.
- Ну, приступим, - взял на себя командование отставной майор Николай Егорович, и стал разливать по стопкам.
- Мне немного, - жалобно произнёс я.
- Да знаю уже, - дядька налил половинку, - сейчас давиться начнёшь, неженка московский.
На улице раздался грохот, стол затрясло. Мимо окна проехал комбайн.
- Один, - констатировал дядя Коля, - значит Миха со своим до сих пор ебётся. Не успеют всё убрать. Как думаешь, Вить?
- Помогут, - ухмыльнулся Витька.
- Ну да, ну да. Вот так у нас, Лёш: дай Бог половину уберут, остальное население чудом выносит с поля. Не пропадать же?
Мы выпили. Я взял огурец, дядька подцепил вилкой гриб, Виктор зачерпнул ложкой горячей картошки.  Серёга затравлено смотрел на сковородки и тарелки.
- Ешь давай, - скомандовал ему дядька, - а то опять к обеду развезёт и тебя Пират тяпнет, дурака пьяного.
Серёга суетливо отрезал хлеба и ковырнул на кусок ложку аджики. Жадно вгрызся в хлеб. Николай Егорович разливал по второй.
- Ты бы, Лёш, привёз мне внучатого племянника погостить, а?



-