шизофреника на вязках
стелазин и мажептил
доктор менгеле из сказки
молниеносно усмирил

успокоил тизерцином
сульфозином тормознул
модитеном с инсулином
в козий рог его согнул

Наум Григорьевич нагнул голову влево, затем вправо и, размяв затекшую от долгого сидения шею, скривил губы в улыбке.
- Ну, что? – спросил он у сидевшего на расшатанном стуле с другой стороны стола Минета Ссыглера.
Ссыглер сгорбился и ничего не ответил.
- Домой хочешь? Ждешь выписку?
- Нет, - ответил Минет, - Пока нет. Я не могу сейчас.
- Да? - лицо заведующего закрытым отделением областной психушки оживилось.
Минет молча смотрел в пол. Расширенные зрачки не двигались, указательные пальцы ритмично били по большим, складываясь в кольца и разжимаясь.
- А почему, собственно? – доктор снова покачал головой, разминая шею. – Что-то мешает?
- У меня стула нет! – Минет печально посмотрел на врача остановившемся взглядом. – Нормализуйте мне стул, тогда видно будет.
- Как нет? А сидишь ты на чём? – Наум Григорьевич проглотил улыбку и, изобразив непонимание, внимательно глядел на Минета.
- Не сру я, Наум Григорьевич, не сидя, не стоя, не лежа. Не сру. Стула нет, - монотонно проговорил Ссыглер.
- Не срёшь? – доктор вытянул губы, сдерживая смех.

Он открыл историю болезни и пролистал последние записи. С пищеварением больного все было более чем в порядке, к примеру, сегодня ночью он дважды посетил клозет и нарушил порядок, вопя, что туалетная бумага жесткая и изготовлена из стекловолокна. Получил мажептил внутримышечно. Да уж, не срёт он. Стул у него, надо же. Не стул, а мебельный гарнитур из карельской березы. Три года здесь, дезориентирован, бред не купируется. Кандидат в мешки с говном, кормящиеся через зонд.

- Ну, ничего, дорогуша, я тебе помогу, - доктор улыбнулся. – Вставим тебе гофрированную трубу и сразу стул в норму придёт, будешь срать как спайдермен.
- Гофрированная труба…- пробормотал Ссыглер и кивнул. – Гофрированная труба…

Наум Григорьевич добавил Минету 10 мг мажептила и 5мг стелазина.



Лето было в разгаре и областную психбольничку, стоящую на околице отдаленного от города села, окутывала жара. Выгребная яма во дворе отделения переполнилась, и удушливая вонь проникала в открытые форточки зарешеченных окон отделения. Когда смачное амбре мощно полилось в окно кабинета, завотделением позвонил завхозу.

- Захарыч, вызывай говновозку, не продохнуть у нас.
- Да-да, Наум Григорьевич, вызову, - прогудел хриплый басок Захарыча, - хотя вроде недавно откачивали. Что, срут много?
- А то! Стула у них нет, понимашли!
- Кушают хорошо, Наум Григорьевич. Балуете Вы их.
- Покушать любят, не без этого, - доктор плеснул полстакана коньячку, выпил и убрал бутылку в стол. – Да и на здоровье! – выдохнул в трубку.
- Щас позвоню, Наум Григорьевич, вызову, - сказал завхоз.

Минет Ссыглер прошел сквозь мутный сумрак больничного коридора и остановился в дверях наблюдательной палаты. Толстый суетливый и лысый больной по прозвищу Папа Римский вцепился в рукав Ссыглеровской пижамы.
- Дай расческу, а? Блядь, отмели пидоры мою, хожу, блядь, лохматый, как хуй! – губы Папы Римского вытягивались в трубочку, кривились, иногда червяком мелькал язык.
- Какой ты нахуй Папа Римский, когда даже ебаной расчески у тебя нету? – спросил его Минет.
Папа Римский обиделся и дребезжащим голосом заорал: "Я Папа Римский, а ты – Хуй Римский!"
- А ну тихо! – рявкнул санитар, пост которого находился напротив наблюдательной палаты. – Ссыглер, ты чего гулять не пошел? Иди пробздись на воздухе.
- Да меня Наум Григорьевич вызывал, - ответил Ссыглер, которому не так давно разрешили прогуливаться с десяти до двенадцати в огороженном дворике отделения.
-Давай, хуярь, еще часок остался, - сказал санитар, - Нехуй тут баламутить.


Солнце заливало небольшой дворик, но Ссыглер видел все сквозь стоящую перед глазами коричнево-серую мглу, ноги слушались плохо и он чуть не упал, запнувшись за сидящего на крыльце здоровенного Колю Хвощенко. От резкого движения в голову ударил горячий красный жар и Минет присел рядом с Колей.

- Хуйня у вас на Земле, а не погода,- сказал Ссыглеру Коля и, звучно продув папироску, закурил.
Минет вытащил из кармана мятую "Астру" и прикурил у Коли.
- Да везде одна хуйня. Не погода, а поебень Рахманинова.
- Нет, у нас заебательская погода! – мечтательно протянул Коля и глубоко затянулся.
- Это где у вас? В Ново-Ебуново что ли?
- На Юпитере, я оттуда прилетел.
- И что, прям сюда высадился, в ёбаный дурдом?
Коля с сожалением взглянул на Ссыглера и вздохнул    .
- Я на Марсе остановился дозаправиться,- пояснил Коля, а потом полетел дальше, но у меня папиросы кончились. Вот я и приземлился папирос купить, а меня раз – и сюда закрыли.
- А куда направлялся-то? В созвездие Влагалище Вероники?
- Я на Сатурн летел, блядь! Но ничего, скоро прилетят за мной и заберут. Я знаю, они уже в Чите высадились и едут сюда на машине.

В больничный двор въехала заляпанная мерзостного вида грязью говновозка и, благоухая, медленно покатила в дальний угол. Санитар запирал за ней ворота.
- О, бля! – оживился Минет. - Не из Читы ли это прибыли за тобой?
- Нет, мои на "Чайке" приедут! - гордо ответил Коля Хвощенко.

Невзирая на жару, шофер был в телогрейке, называемой в народе "фуфайкой", ватных штанах и таких грязных кирзовых сапогах, что не мыли и не снимали их, казалось, с сорок третьего – времен курской дуги.
Он вылез из говновозки, стоящей задом к огораживающему выгребную яму забору и, зажав правую ноздрю большим пальцем, шумно высморкался. Обтерев пальцы о штаны, он вытащил из кармана фуфайки мятую и загаженную пачку папирос "Север", выудил кривую папиросину и потащил было к губам. На полпути табак высыпался из жеваного мундштука и был подхвачен летним ветерком.
- А, блять, ебанный стос! – сказал золотарь мундштуку и потащил из пачки новую папиросу.

Тем временем санитар, скрючившись и стараясь не коснуться говновозки, отпер замок на ограждении и толкнул ворота. Шофер прошел внутрь и, поднатужившись, поднял тяжеленную крышку. Из выгребной ямы шибануло такой вонью, что санитар окончательно заколдобился и, зажав рот, метнулся в сторону. Глаза слезились, спазм скрутил живот, и санитар не заметил, как Ссыглер походкой лунатика двинулся от крыльца к машине.

- Гы, бля! – хрюкнув, глядя на санитара, шофер освободил прикрепленный к цистерне ребристый шланг, быстро погрузил его в колыхнувшееся смердющее месиво и двинул какой-то ручажок. Говновозка протяжно загудела и затряслась.

- Гофрированная труба-а-а-а-а!!! – дикий крик зазвенел и сорвался на визг. В одно мгновение еле ползущий до этого Минет оказался у открытой выгребной ямы.
- Гофрированная труба! - выдохнул он и солдатиком нырнул в блестящую жижу.
Шофер схватил, было, его за шиворот, но удержать не смог и рухнул лицом в заполненную яму, вцепившись в задравшуюся пижаму. Ссыглер висел мешком в одеревеневших руках шофера и, подняв к небу лицо, медленно погружался, утягивая его за собой.
И тут подоспел санитар. С размаху обмакнувшись в говно, он подхватил Минета подмышки и, кряхтя, потащил вверх. Шофер поднажал, и они выволокли неподвижного Минета Ссыглера на покрытую вонючими комьями траву.
- Ой, блядь, - простонал шофер и, втянув воздух из промокшей папиросы, начал плеваться коричневой слюной.


Минета загнали на середину дворика и мыли холодной водой из поливочного шланга. Он стоял как истукан и когда говно стекло с одежды, ее с него сняли. Голого Ссыглера два санитара долго поливали ледяной струёй и ржали, а он по-прежнему неподвижно стоял и, глядя в никуда, шевелил губами.

Через два дня Минет Ссыглер, прихрамывая после полученного в две точки, а по-простому говоря, в оба полужопия сульфозина, вошел в кабинет завотделением.

Наум Григорьевич оживился.
- Ну, что покоритель глубин, рассказывай! – растянув тонкие губы в улыбке сказал он.
- Мне бы грелку получить, жопа после сульфозина вашего болит очень, - Ссыглер посмотрел в глаза врачу.
Наум Григорьевич с изумлением заметил, что взгляд Минета стал живым и подвижным и лицо больного уже не напоминает застывший слепок с покойника.
- Получишь грелку, я сестре скажу, чтоб дала. Ну, рассказывай, говноплаватель, как тебя угораздило.
- Да не знаю я, Наум Григорьевич, плохо помню. Темно все время было как-то, а потом провал, - ответил Ссыглер.
- Как стул твой? Нормализовался?
- Да, спасибо, нормальный стул. Жопа только болит от уколов, сидеть не могу. Наум Григорьевич, а можно попросить?
- Попроси, чего там, - доктор был в хорошем расположении духа.
- Можно мне домой позвонить?

Через месяц Ссыглера выписали.