Авдеев с ненавистью посмотрел на детей и подумал:"Ну, сейчас я вам устрою Содом и Гоморру".

После того как Авдеева выперли из города и ему пришлось стать сельским учителем, он, каждый день, примерно к обеду, глядя на учеников, поминал о Содоме и Гоморре. Причиной раздражения и неприязни к сельским детям служило похмелье. 

Собственно, из-за пристрастия к алкоголю, Авдеев оказался в Семеновке.

На день учителя он накатил в баре неподалеку от школы, вместе с коллегами. Потом коллеги ушли, Авдеев продолжил алкогольный заплыв в одиночку.

Ближе к вечеру его, за попытку стянуть перечницу и за нецензурную брань, выставили из заведения. Авдеев не придумал ничего лучше, чем пойти домой к директриссе - пожилой женщине, больной сахарным диабетом, чтобы рассказать ей нечто очень важное. Авдеев не помнил что. 

Он напугал до смерти (в буквальном смысле слова) Валентину Семеновну, после, непонятно зачем, пошел в школу.

Выбив окно залез в кабинет физики, там насрал на мусорный совок и заснул между парт. Утром Авдеева со скандалом, милицией, совком с гавном в руках, вытурили из школы, под неодобрительными и осуждающими взглядами школьников. Совок с гавном Авдеев впрочем запустил в физкультурника. 

Смерть директриссы ему не простили. Авдеев, отсидев пятнадцать суток в каталажке и выйдя на долгожданную свободу обнаружил, что из общежития его отселили, на работу в другие школы ( да что там в школы, никуда не берут), подался на свою историческую родину - в Семеновку, где всегда были свободные вакансии на должность учителя, коим он и являлся по образованию и нелепому стечению обстоятельств. 

В Семеновке Авдеев дорвался до бурякового самогону и всегда с нетерпением ждал окончания учебного дня, чтобы ухуяриться до свинского состояния, пойти к клубу, огрести пиздюлей, вернуться домой за бензопилой, купленной непонятно зачем у цыган, и, потрясая ею, всех там распугать, а потом забыться тяжким сном.

Обычно бензопилу у него забирали и приносили на следующий день в класс. Дети в школе прозвали Авдеева - Маньяк. 

Авдееву прозвище не нравилось, так как по его субъективному мнению не соответствовало авдеевской благородной и романтической натуре. Поэтому на маленьких негодяях, приклеивших ему столь нелестное погоняло, Авдеев отыгрывался безумными, нерешаемыми задачами, за которые после, с огромным удовольствием ставил двойки и единицы. Это Авдеев и называл Содомом с Гоморой, иногда вслух. 

Вот и сейчас Авдеев придумывал задачку позаковыристей, как вдруг распахнулась дверь в класс и завуч, Елена Андреевна, сообщила: 

- Юрий Александрович, сейчас звонили из Степановки, там у них кавказская овчарка взбесилась, побежала в Васильевку, но неровен час и к нам может забежать, отпускайте детей по домам!

- Хорошо Елена Андреевна,- радостно согласился он, в предвкушении выпивки в неурочное час, но увидев довольные лица детей, тут же добавил,- вот только задачку одну решат - и сразу же распущу. - Ученики скисли. - Итак дети, записывайте условие задачи: 

ЗАДАЧА АВДЕЕВА

"Из села Степановка в село Васильевка бежит бешенная кавказская овчарка Барсик, со скоростью тридцать узлов в час. От Степановки до Васильевки расстояние восемнадцать километров.", - дети недоуменно оторвали взгляды от тетрадей. 

- А вы как думали? Узлы это тоже мера скорости, экстраполируйте в километры в час и будет вам искомое. Продолжим: "Известно, что село Семеновка, находится на вершине равнобедренного треугольника, с основанием Степановка-Васильевка, а боковая сторона равна расстоянию, которое пробежал Барсик за пятнадцать минут. Определите, сколько верст надо будет пробежать Барсику, если он передумает бежать в Васильевку ровно на середине пути и направится в Семеновку, чтобы искусать школьников?

Определите когда это произойдет, если Барсик отправился в путь в одиннадцать ноль ноль по Гринвичу?". 


- Приступайте к заданию дети. Времени вам на решение этой элементарной задачи - пятнадцать минут.

Дети перешептывались, пожимали плечами, зачем-то лезли в учебники.

Авдеев был доволен. Содом и Гоморра. Сейчас он поставит им единицы, отпустит по домам и начнет квасить прямо в кабинете. 

Авдеев в нетерпении прохаживался между парт, поглядывая на часы. Отличница Изюмина подняла руку: 

- Юрий Александрович, я решила.- Изюмина протянула ему тетрадь. 

- И что же у тебя получилось? 

- У меня получилось,что Барсику надо будет пробежать семь верст! - Авдеев прикинул в уме: да, так и есть. 

- Ну а когда Барсик прибежит сюда, чтобы искусать детей? 

- По Гринвичу - прямо сейчас! 

- И где же Изюмина ты видишь здесь бешенную собаку? Садись, единица! Кто еще решил? - дети потупили глаза. 

Неожиданно потянул руку двоешник Головин. 

- Что Головин, тоже решил? 

- Нет, я сказать, что Изюмова правильно решила, вон она - собака, - Головин указал пальцем в окно. 

Авдеев взглянул в окно: там, на школьном дворе, действительно стояла огромная лохматая тварь, с грязной,  всклокоченной шерстью, красными глазами и клочьями пены вокруг пасти. Бока ее тяжело вздымались. 

- Тебе, Головин, тоже единица! Это не кавказская овчарка, это среднеазиат, а в условии задачи ясно сказано: "кавказская овчарка". - С этими словами Авдеев достал из стола бутылку с буряковым самогоном, в несколько глотков ополовинил ее, отрыгнул, взял из-под стола бензопилу, которую ему утром принесли из клуба, завел и пошел на двор... 

Дети облепили окна, как раз вовремя, чтобы увидеть схватку. 

Барсик не мешкая бросился к горлу Авдеева, а тот в свою очередь вонзил шину пилы в его грудину, во все стороны брызнула собачья и человеческая кровь, из Барсика посыпались синие кишки. Дико и бешенно, сквозь сжатые челюсти порыкивал Барсик, вопил в неистовстве человек, ревела бензопила... 

Через несколько секунд все было кончено: исполосованный и подергивающийся в агонии Барсик, над ним пошатывающийся Авдеев, с вырванным горлом, из которого, пульсирующими тонкими нитями били струйки крови. От ран на холодном воздухе шел пар... 

Дети выскочили на улицу, Авдеев повернулся к ним, попытался сказать: "Вам всем единицы", но из разодранных трахей раздалось жуткое клокотание. Авдеев рухнул навзничь...

Тоненько завыла Изюмина. 

Этот вой, сипение умирающего Авдеева, поскуливание агонизирующего Барсика, сливались в единую протяжную, тоскливую ноту, взмывающую над землей, покрытой осенней листвой, к темным, молчаливым небесам...