Это типичная «хрущевка» или «улучшенка». Четыре подъезда, пять этажей, семьдесят квартир. Потолки 2,47 или 2,7, если повезло. Санузел раздельный в боковушках, совмещенный в централках. Вблизи от исторического центра, но все равно дешево, потому что «квартира-говно». Это в «сталинках», где подъезды все равно парадные, даже если вы и не были ни разу на Гороховой или Сенной, выживают только тараканы и интеллигенты. Тут выживают все. Хотя смертность и высока, особенно среди молодых дедушек. Вы там живете? Ну… Тогда читайте дальше.

Типичная застройка типична не только планировкой, но и жильцами. На первом этаже окнами назад живет алкоголик. Он не буйный, но долг по квартплате у него перевалил за тридцать тысяч, с тех пор, как у него умерла мама-бабушка, которая исправно платила из пенсии. И коммунальщики все грозят отключить что-то, так как согласно приклеенному скотчем объявлению от молодящейся, активной, «вороватой, давайте ее переизберем» председательши платежи снимают волшебным словом безакцептно. Что такое это безакцептно никто не знает, но точно на этом безакцептно ее муж сменил машину. На третьем этаже живет «новый русский», потому что у него большая машина. Только шалава-Машка с сорок восьмой знает, что большая машина – это маленький член. Но этот маленький курит на балконе и кидает бычки на клумбу, которую бабушка из четвертой лелеет, как тетя Зоя из тридцатой своего сына Диму. Дима то мужик не плохой, просто ему уже далеко за тридцать, он любит молоко и вареный лук, а значит он гей или импотент. Об этом неустанно твердит Стелла Прокловна из четырнадцатой, она вообще к мужикам строга, особенно после того, как родила Светку от хрен пойми кого. А Светкины хахали исплевали весь третий подъезд, там как раз на втором этаже стоит плита из тридцать восьмой уже четыре года – они на ней сидят, курят, пьют и бросают за нее презервативы. Иван Ильич их выгонял уже три раза, а они его матом посылали. Хотя он и сам то тот еще. Сидит все время в подвале – он там коморку оборудовал – и что-то пилит, так что Веру Семеновну с первого этажа током бьет, когда она моет фольгу от запеченной курицы.

Воскресенье.

Седьмое июля.

Уже два месяца, как никого не хоронили и дамы забальзаковского возраста заскучали. Но судьба видит все. Наконец-таки в третьем подъезде что-то произошло. Революцию Павловну сегодня ночью увезли в больницу. Стелла Прокловна говорит, что это аппендицит вылез на восьмом десятке. Римма Игоревна говорит, что ее увезли в дурку. Потому, что она уже три раза вызывала МЧСников, типа у нее трещины по стенам пошли и дом может рухнуть. Но тут вышла София Ренатовна – ее дочь повезла в кардиологию – и расставила все точки над и.

- В психушку, я уверена. Я еще заподозрила год тому назад. В том июле я сидела как обычно на балконе, вязала. Было половина четвертого утра. Она пошла выносить мусор. Точно ненормальная.

София Ренатовна уехала, а Олеся, жена Ивана Ильича, молчала. Она вообще не говорила. Не любила. Особенно после того, как ее муж нашел в подвале подшивку журнала «Юннат», ее его сын собрал двадцать лет тому назад. Там в номере от декабря 1982 года были схемы десяти кормушек для птиц. Олеся вышла вешать белье и поскользнулась на сантиметровом слое птичьего дерьма. Хорошо, что сломала только руку и перестала говорить.

А вот Катька была счастлива. Ее новый русский не пил уже две недели. В квартире пахло воздухом, а не ацетоном. Просто они купили новую кровать. Двуспальную, раздвижную. Он пришел домой с бутылкой водки, не смог ее допить и лег спать. А кровать то и разъехалась. Ну и проснулся утром – снизу – дерево, справа – дерево, слева – дерево, а сверху простыни. Орал минут пять. Зато не пьет.