Был вроде май. Под пятницу. Светало.
Хотелось выпить, помню, как сейчас.
Помыт, побрит и с нотою сандала
В мужском парфюме – сущий ловелас –
Считал шаги под дверью местной дивы,
Курил, вздыхал, был крайне удручен. –
Скисал портвейн молдавского разлива
И натирал мне горлышком плечо.
Меня не ждали. И неоспоримым
Измены факт казался мне тогда.
Потухли звезды, отсырела «прима»
Росою заблестела лебеда.
И то ль души прекрасные порывы,
То ли пейзаж волнующих примет
Был полон, но, прищурившись игриво,
Бюст Ильича сказал, что я – поэт!
И я не спорил с бывшим пролетарским,
В талантах разбиравшимся вождем. –
К семи утра в дремучем Мухосранске
Узнают все, как первый стих рожден. –
Вскричал в сердцах и горлышком отбитым
Две строчки нацарапал на дверях:
Я бля – поэт! Вы – сука, Маргарита.
Вы мне не дали. Так идите нах…


Вставало солнце, и кусты сирени
Стыдливо жались под ее окном.
И просыпался вдруг во мне Есенин,
И Блок, и Маяковский заодно. –
По тротуару, широтой штанинной
С окурками мешая горечь фраз,
Я шел домой. И в вымытых витринах
Поэта сущность множилась анфас.