Солнце поднялось чуть ярче. На улицы выплыли широкобедрые  баржи-женщины без макияжа, но с колясками. Где-то слышны крики детворы. Доносилось далекое эхо скрежета старого мусоровоза и ржавого контейнера.

13-00.
О-о-о. Хорошо! — сказал молодой человек, рассматривая бурую пену на дне кружки.
— Хорошо, ведь хорошо же! — смеялся старик.
— Очень хорошо. Заебись даже.
К улыбающемуся столику подошел человек лет шестидесяти. Лицо его выражало житейскую мудрость пьющего человека. Одет он был в старого вида серый в полоску костюм, под которым была надета белая майка, на ногах — коричневые сандалии поверх черных носков.
— Доброго вам здоровьичка.
— Рады видеть, присоединяйтесь. — сказал бородатый собеседник новому посетителю и пожал его сухую руку с редкими волосами и веснушками.
Пришелец, бросил взгляд на столик, причмокнул, и по примеру советских героев ринулся к амбразуре пивного ларька.
— Вы знакомы? — обратился молодой человек к бородачу.
— Это Леха-Бай.
— Леха-Бай... А почему Бай?
— А сейчас сам увидишь. — сказав это, мужичок влил пол чекушки себе в советское.
К столу подошел Бай, поставил три кружки советского, немного пролив на стол.
— Ну, будем знакомиться? — сказал Бай.
— Будем! — засмеялся собеседник.
— Эх, Бай-Розенбай, отвяжись плохая жись, привяжись хорошая! — сказал Бай, глядя в глаза молодому человеку, как будто проверяя его на что-то.  Молодой человек немного смутился, ответить Баю на его декламацию было нечего, и он лишь смущенно улыбнулся, и в знак дружелюбия и солидарности приподнял свою кружку.
Бай подмигнул ему и немедленно прильнул к своей немного запотевшей кружке. Он пил степенными глотками, размерено, но тщательно как пьют коровы.  Допив пиво до дна, Бай икнул и тихо дунул себе в ладонь пивными газами.
Интеллигент — подумал молодой человек. По его твердому убеждению основным и главным признаком интеллигентности — является умение не рыгать громко. Не просто — не рыгать громко, а вообще не издавать ни звука. А тихо спускать подступившие газы сквозь губы в кулачок или ладошку.
— Ну, вот это да! Живи да радуйся красота, покуда сиськи не обвиснут! — в каком-то порыве сказал Бай. Наступила пауза, которая через пару секунд разбилась об оглушительный взрыв смеха.
— Эх, ребятушки, хороша нынче осень?! — сказал Бай.
— Осень как осень, а денек сегодня — прелесть. — Сказал собеседник.
— Согласен. — Бай подумал. — хорошая погода, вот сейчас как в былые годы, как вспомню…  А это никак племянник твой тульский? — сказал Бай указывая на молодого человека.
— Да ну. Только познакомились.
— Значит собутыльники, бутылки-подзатыльники. — засмеялся Бай.
— Знаешь что вспомнил-то? — обратился идеальный собеседник к Баю.
Бай вопросительно поднял глаза. По его сердцу и перекресткам души пробежала серая тень неожиданности и воспоминаний.
— Пять лет, как Витька нет. — Сказал собеседник, вставив в зубы мундштук своей лакированной трубочки, и принявшись тянуть без остановки дым.
Молодой человек был в восторге от этого воспоминания, ему безумно нравилось все то, что происходит. Он переводил свой взгляд поочередно с Бая на собеседника, и катал во рту слово мундштук. Мунд-штук, мунд-штук.
— Давай. — сказал Собеседник, и поднял кружку. — Давай за то, чтобы было его душе легко и покойно.
Бай посмотрел на стол и сказал как бы в подтверждение:
— Эх, отвяжись плохая жись. — и все выпили.
Я вот помню, когда мы с Витькой шоферили посменно на тридцать пятом комбинате, вот время-то было, и денег было, и Катюху я тогда встретил, и молодые были, и…
— Тихо-тихо, больно далеко запрягаешь! — перебил Бая собеседник, постучав своей трубочкой по пивной кружке. — Боюсь не доедем, вспомнил, уж если я начну вспоминать, и Астрахань, и Казахстан, Архангельск, Красноярск, Карелию…
— А помнишь, как Витька ногу в Карелии подвернул, а ты его потом тащ… ладно, молчу, эх бай-розенбай, отвяжись плохая жись. — Бай погрустнел, потом слегка улыбнулся своим неинтересным ртом и подмигнул молодому человеку.
— Витя — друг наш, царствие ему небесное. — пояснил собеседник, трамбуя большим пальцем табак в своей трубочке.
— Ладно, не будем о грустном, отвяжись плохая жись. Я вам так скажу мужики: коль хуй стоит уверенно и порох не сырой — то пезд будет немеренно, и недруг — хуй сосать!
Все дружно засмеялись.
— Последняя строчка не в рифму. — смеясь, заметил молодой человек.
— Валера, а кого это ебет?! — так же со смехом ответил Бай.
— Я не Валера, — сказал молодой человек, перестав смеяться, но продолжив давить улыбку.
— А кого это ебет не Валера, главное чтобы компания была хорошая, и водочка по крови гуляла — пивко подгоняла.
— Ну, ты ебена-мать, даешь сегодня! — вытирая пену с бороды, сказал собеседник.
Все снова засмеялись.
— Петька, принимай! — раздался звонкий голос крупной женщины.
Все обернулись на фасад пятиэтажки стоявшей в 10 метрах от ларька.
В оконном проеме первого этажа была видна крупная женщина в расписном, узористом фартуке, перед ней на подоконнике дымилась большая эмалированная миска.
— Петька! Долго ждать-то? У меня там все кипит, принимай немедля!
На Петьку откликнулся Бай, он поспешно пошел в сторону пятиэтажки, нагибаясь под бельевыми веревками, натянутыми на т-образных штангах.
Петька-Бай принял у женщины через окно большую миску, по размерам она приближалась к тазу. Бай нес миску держа ее с двух краев через кухонное вафельное полотенце, нес аккуратно, глядя под ноги.
— А что это? — обратился молодой человек к собеседнику.
— А-а-а. Это Катерина Тимофеевна нас порадовать решила чем-то.
Как оказалось в последствии, Екатериной Тимофеевной была Катька, про которую Бай упомянул во время душевного покорения космических слоев воспоминаний о работе на тридцать пятом автокомбинате.