Самовлюблённые люди любят дарить свои фотографии, показывать их первым встречным, рассказывать истории, которые сочиняют тут же, сходу (у них, кстати, хорошо получается), считают себя неотразимыми любовниками, о чём делятся со своими друзьями или подругами…

Они показывают себя.

Я – выворачиваю себя. Наизнанку. Но не выворачиваюсь. Нутро показываю. Заголяюсь. Я дроблюсь, соединяюсь, меня штормит и тошнит, - я выживаю в текстах, которые придуманы жизнью. Моё сознание искажено, как в кривом зеркале; я и мой герой потерян, но истина, где-то рядом, под боком, найти вроде просто, но невозможно…

Так вот, человек – существо греховное, и одним из результатов грехопадения стало убийство Авеля его братом Каином. К чему это я, спрашивается. Думается, что существование в качестве изгоя не является естественным для человека. Если оно продолжается слишком долго, то вызывает чувство беспомощности и усталости от жизни. В частном случае, скажу о себе, ибо просьба одного человечка дать характеристику себе самому, подвергла меня к таким вот выводам, малоприятным, действующим, как касторка, но в то же время являющимся настоящим лекарством для моего же засоренного шлаками организма.

Принято считать, что окружающее воздействие на внутреннее ощущение времени сугубо индивидуально. Кому-то кажется, что время остановилось, когда он посещает места своего детства, кому-то мысли о вечности приходят в музеях или в горах...

Я остановился на тридцати пяти годах в своей квартире. Мне сорок, но я считаю – тридцать пять. Если кто-то спрашивает мой возраст – я говорю эту цифру. Мне верят. Если смотрят паспорт – тоже верят.

Я внушаю доверие.

Природа наделила мою оболочку сначала мозгом пресмыкающегося, затем млекопитающего, а потом уже собственно человека. Вот и получается, что, укладывая меня на операционный стол, врач одновременно располагает рядом с собой человека, обезьяну и крокодила.

Моё имя Виктор. Я – победитель. Только над кем? Чаще я ощущаю себя проигравшим. Физически я слаб, умственно – недалёк. Со школьной скамьи. Природа щедро дала телесность (избыточный вес), уродливую внешность (я похож на орангутанга), слабое здоровье (проблема с желудком), животный темперамент, безнравственность и маленький мозжечок, который заменяет мне ум и степень его развития, - это первый компонент, называемый личностью в широком смысле слова. Второй компонент – это то, что я приобрёл в качестве члена общества: из чинов – старший в охране, из богатства – ничего, из имущества – квартиру по наследству от давно умершей бабушки. Вот и всё.

Кто прошёл общеобразовательную школу, беря во внимание первый компонент, заключительную её часть, подобны мне. Именно там необходимо много запоминать. Значит, надо читать, что само по себе безвредно и даже полезно, но, в совокупности с зубрёжкой и каждодневным повторением пройденного материала, пагубно для наиболее эффективной памяти, как эйдетизм. И так почти во всём. Очень мало кому удаётся стать взрослым, не отупев.

Стало быть, тупой говорит для тупых. (Не думаю, что кто-то умней меня, читающий эти строки, именно – не думаю.) Моя фамилия соответствует сказанному (дрянное наследство отца) – Виктор Петрович Тупица. Во угораздило!

По второму компоненту – школа не играет никакой роли. Там влияют богатые родители, родственники, умение лизнуть, отсосать, подмахнуть…

На основе изложенного абсолютно становится ясно, что перед вами типичное несостоявшееся животное, биологически ущербное, которое не должно размножаться. (Так ли у Ницше?) Но я, к сожалению, а может быть к большому счастью, имею невиданную мужскую силу, которая переворачивает горы и даёт возможность хотя бы для этого существовать, но не оставлять следов, заботясь о моральном будущем планеты, не плодя себе подобных. То есть инстинкт размножения работает по полной программе, а вместе с ним реклама презервативов.

Даже в таком нужном деле, как демография, я - против, как баба-Яга из известного мультфильма (она не хотела, если вспомнить, проведения олимпиады в Москве, - но это так, к слову). Все кинулись размножаться, я кинулся предохраняться вдвойне: на толстый член натягиваю два презерватива, первый легко, второй, бывает, рвётся.

Не сомневаюсь, скоро Россия догонит Китай. И блефуют те, кто говорит, что китайцы, полчища маленьких муравьёв, поглотят своей биомассой россиян, а вместе с нами и всю огромную девственную территорию Сибири. В недалёком будущем – всё будет наоборот. Китайцев так много, что они сами уже не хотят лишний раз размножаться, да и правительство не даёт, как некая целомудренная деваха… А когда количество особей перевалит критическую отметку – они начнут самоуничтожаться. Обычный суицид. Как всё просто!

Принципиально иное понимание от моего у христиан, похожее на материнскую любовь, от которой исходит всепрощение и милосердие. Но я уважаю чувства верующих, но не самих верующих, ибо все они – фанаты, а такие твердят одно и то же, что разговаривать с ними фундаментальный труд для любого ненормального, отличного от них. Моя связь с ними минимизирована – я рублю с плеча, моё сознание – авторитарно, как у любого мужика, если он не тряпка перед самим собой и, естественно, перед любимой женщиной, которая – да! - является воплощением матери и которая несёт то самоё, свербящее душу, даже самому отъявленному цинику.

Итак, часы показывают один и тот же час. Ничего не изменилось. Моя квартира не переместилась в другое измерение, а вместе с ней и я, разглагольствующий о житие-бытие.

Я тут, остальные – там. Одни у власти, другие в опале. Потом они меняются местами. А я по-прежнему остаюсь в своей квартире. Здесь я могу говорить подобные вещи. Стены, скорлупа, разделяют меня, защищают… Сказать вслух, когда выйду? Невозможно! Но мне терять нечего, я стал... кем стал. Сам себя настропалил. И хочу получить от этого кайф. Выговориться.

Правда, кстати сказать, догадываюсь, слова обречены на провал. Но в том же Китае, к слову будет сказано, есть такая традиция: на одной из площадей пишут стихи водой на асфальте, вода испаряется и стихи становятся достоянием вечности. Да, моё представление о мире, мои фантазии и мысли часто не совпадают с существующей действительностью, но, однако, слово может быть вечным. Даже такое плохое, сказанное мной вслух о себе. И пусть стихами не обласкан слух.

Так надо.