Гюго, Дали, проперженный диван,
С винила Бах являет фугу,
На полках – Сартр, Поль фон Зан,
В душе – ментальные потуги:
«Всё суета сует! Да…Всё пустое.
Ах, мелочная бренность бытия!
Невольник чести, парус одинокий!
Сей мир из боли соткан, как и я…»
Рукой бунтарской он в карман полез
Не за словцом, отнюдь, а за монетой.
Недолог был полтоса блеск:
Кутёж на горизонте ночи этой.
Ступая в кал кошачий на полу
В своей двухкомнатной берлоге,
Он свято верил: тленно всё!
И кал истлеет. Сила в Боге.
Прикрыв врата в свою обитель,
Чтоб не вдыхать кошачий смрад,
Философ приступил к вкушенью дара,
Вкусить который каждый смертный рад.
И вот уже не так печальна панорама
Бесславной жизни, ждущей впереди,
И вот уже он видит Знанье,
Что уготовано ему до люда донести!
Рыгнув и почесав промежность ягодиц,
Скользя глазами по акцизам от бутылок водок
Вонзил он взор в Сикстинскую Мадонну,
Критично потирая подбородок.
«Оковы жизни спутали мою стальную волю
И помутили страстное желанье жить.
Художник я, непонятый народом!
От всех страданий хочется уплыть»
ЭПИЛОГ
«Скотина! Пьянь! Опять в говне проснулся!
Блевотину скорее убирай!
К нам моя мама завтра приезжает.
И на завод живей вали давай!»