Мой друг, старый боец блядунской вольницы, учил меня, мерзко подмигивая, какие бывают в мире секса хитроумные маневры: "Женщина, мой юный Казанова, все равно что пирацкий компакт с клевым музоном - проиграл одну сторону, надоело, перевернул на другую, вылил, вставил  - и погнал по новой."

Х Х Х

Жарким летом 199 ... года, когда одна половина великой державы скрывалась в дыму и чаду нескончаемых пожаров, а другая половина тонула в разливанном море разгулявшегося потопа, ученик 9-го класса "б" с вполне зайебатой такой успеваемостью, но зато удивительно хуевенькой характеристикой, был отправлен предками в далекую деревню родственникам для ударного исправления морального состояния юной души.

И это был я.

Одна из многочисленных теток, номер шесть, с радостью встретила меня, прежде всего видя в рослом, неслабого вида пацане, халявную рабсилу в помощь своему крестьянскому хозяйству.
И то сказать: если честно, то в четырнадцать лет я почти ничем не отличался от взрослых парней, ростом вымахал под метр восемьдесят, голос огрубел, был телом худой, но очень жилистый, потому что качалки подвальные не прошли даром, да и жисть боевая в переулках славы, прожитая в ежедневных сражениях за право владеть уличными границами, нехило закалила.
Так я был срочно определен в косари и, после недолгих инструкций и экипирования необходимыми орудиями труда, отплыл на оставшиеся незатопленными половодьем острова великого озера, где еще росла трава, годная скотине на корм.

Ну, с косарским делом я был знаком не сегодня-вчера, и до этого, бывало, помогал другим многочисленным теткам, живущим на сельской ниве.
Потому, приплыв на уютный остров, который по размерам не уступал хорошему футбольному стадиону, спокойно обосновался там капитально, на целое лето.
Растянул палатку, соорудил навес, под которым хранил нехитрый инвентарь - косы, вилы, грабли, соорудил стол и скамью, сделал очаг.

Каждый день начинал косить с утра до полудня, потом хорошо обедал и купался между островками, где вода казалось не такой холодной и глубокой и хорошо прогревалась жарким солнцем.
Вечером, начиная с шести часов, снова косил до тех пор, пока не уставал, а потом смотрел корчаги, поставленные в камышах, для карасей, снова купался и шел ужинать и спать.
Лето было сухое, дождей не предвиделось в ближайшие дни, а то и недели, а трава, подпитанная розливами, была высокая, сочная, и острая коса, которую, кстати, я сам надрочился неплохо отбивать на бабке молотком, легко резала ее, собирая тяжелыми валками на правой стороне моего пути, да так чисто, что иногда даже граблей не требовалось, достаточно было провести вилами по этим аккуратным линиям, чтобы собрать их в копны.
Правда, трава эта, сырая с виду. но очень быстро высыхающая за сутки-полторы почти что до мертвой белизны, не была уж такой питательной для коров, но в то тудное лето и такая годилась для двора.
Хотя, о чем это я, на хуя мне такие подробности, не о том рассказ ваще...

Кароч, так я жил отшельником, как Робинзон Крузо, и все было прекрасно, жисть трудовая крестьянская была простая, хоть и скучноватая: ни тебе телика, ни видика или музона.

Х Х Х

Одно лишь волновало немножко мою юную любопытную душу.

Каждый вечер, на дальней стороне большого озера раздавалось пение.
Как только вечерело, и солнце начинало разгораться последним пожаром на кронах деревьев, окрашивая все вокруг темно-оранжевым цветом пламени, откуда-то, из-за разбросанных островков у дальнего от  моего лагеря берега, тонкий и высокий девичий голосок начинал одну за другой какие-то грустные песни, которые и манили и тревожили таинственной и печальной мелодией. Они, казалось, сами плавали среди островков, то приближаясь близко, словно вот-вот собираясь вылететь, как встревоженные утки, из близко растущих камышей, а то отлетая далеко, как уходящее эхо, над водой к дальним чернеющим берегам. И иногда девичий голосок превращался и в вполне взрослый женский, низкий, грудной.

И это было и жутко, и весело для меня.

Русалка нашлась тоже, вот блядь, думал я, че за дурочка каждый день так поет на пустом озере, недойоб, что ли...
Мне канеш, наплювать на ее пение, и ниче не боюсь, но взглянуть бы хоть одним глазком, какая же это то ли девчонка поет, то ли баба голосит.

И вот однажды, когда я сидел у воды на мостике и чистил только что взятую из корчаги рыбу и кидал ее в котелок, зашуршали камыши невдалеке, и ...

вышла она, во всем своем диком великолепии: обнаженные титьки торчат как ракеты, блин, ПВО, а пизда-матушка чернеет буйными зарослями, вода плещется до середины крутых и широких бедер.
Но самое главное, что меня поразило, так это ее волосы, длинные-длинные, зеленоватые, стелющиеся по воде двумя канатами!

Ну представьте себе, вечер, озеро, глухомань, никого вокруг, и вдруг из воды вылезает то ли девушка, то ли женщина молодая, совершенно голая, а ты  - пацан, не взирая на годы, уже знающий зов плоти и как делаются дети.

Ну, какая тут, к хуям, рыба, если рядом, в двух шагах всего, стоит живая манда!
И ведь приплыла же за чем-то, ну ясное дело, что не просто так, блядь!
Раз стоит тут голышом и дыркой от бублика своего манит, то точно не чай пить, сука.

И решение ко мне пришло мгновенно.

-Лови! - крикнул я и кинул этой русалке рыбу.

Она от неожиданности непроизвольно взметнула белые руки, инстинктивно пытаясь поймать скользкую рыбу, которая, сверкая серебряной чешуей, закувыркалась в воздухе, собираясь бултыхнуться в воду, несколько отступилась и замешкалась.

И я, как сидел на мостике, так прямо с подъема и бросился в воду, и бурно замолотил руками и ногами, разгоняясь пущенной торпедой: скорей-скорей, лишь бы успеть схватить эту телку!

Когда неожиданная гостья наконец опомнилась, было уже поздно - я вцепился в ее талию мертвой хваткой, и мы оба завалились в мутную воду.
Но она оказалась крепкой, нежели чем я думал, видно, порода такая у русалок, что ли...
Сколько времени мы с ней боролись то над водой, то под водой, не помню, но уж порядком устал, пока, наконец удалось скрутить ее.
Заломал ей руки за спину, чтоб не трепыхалась слишком, и, не найдя, чем бы связать их, взял и закрутил ее же косами от локтей до кистей, причем туго завязал концы двойным узлом, благо длина волосни у русалки свободно позволяла это.
Обездвижив таким образом пойманную, я наконец-то рассмотрел повнимательнее ее лицо и ... отпрянул от увиденного, снова упав в воду с головой, на этот раз в глубокую яму, чуть не захлебнулся с перепугу к хуям ваще.
А было от чего!
Половина лица русалки была нормальной, даже красивой: большой голубой глаз с длинными ресницами, тонкая витиеватая бровь, аккуратный носик, нежная щечка, но другая половина напоминала выжженную пожаром лесную деляну, даже глазной щели почти не было видно - словно ужасная старуха-кикимора восстала из детских снов, бля!

- Что, малыш, испугался? - захохотала эта ведьма, тряся головой, задранной натянутыми косами. - А чеж так, мачо-герой, боишься женщины!

Я медленно подошел к ней, рассекая воду, с опаской разглядывая ее изуродованное лицо, потом взял и резко повернул русалочью голову другой, красивой стороной.
- Не поворачивайся ко мне больше той хренью своей, - сказал я угрожающе. - Иначе утоплю тут нахуй, ведьма ты или кто там ... Не люблю гоблинов всяких, и их сук тем более ...

Но, несмотря на свою столь пикантную внешность, добыча моя оказалась с очень соблазнительными формами, одна жопа чего стоила, такой бы завидовала даж любая модель. Ну и титьки, соответственно, на уровне. Хотя по виду, она не девчонка, а довольно такая ... тетенька, средних лет. И, вопщем, неплохая добыча мне попалась этим вечером, не то что там караси. Это ж не в сухую дрочить дусю кулакову, вот, пизда живая сама пришла - бери и трахай как угодно. А морду ее можно ваще закрыть чем-нибудь, например, напялить ей на голову рюкзачок.

И я, прикинув так, звучно хлопнул по широкому заду свою пленницу и ухватил ее за промежность, крепко стиснув заросший лобок, и хуй мой сразу вздыбился колом через мокрые шорты, упершись в расщелину ее мягких булок.
- Ну пойдем, там разберемся, кто ты такая, -пробормотал я, подталкивая свою добычу к берегу, и дрожа от нетерпения поскорее засадить своего дурака под кожу этой странной гостье из озера.

Но она вдруг заартачилась, даже попятилась обратно к камышам, виляя попой и подрагивая сиськами.
- Не-ет, - сказала она, мотая задранной головой. - На берег я не пойду, ни за что. Хочешь так, делай меня тут, рыбачок.
- А четт такое, не понял, - я взял ее за торчащие холодные соски тяжелых грудей и потянул упрямую пленницу к берегу. - Не выебывайся тока у меня, давай пошли, трахну тебя по-быстрому - и плыви, куда хошь...
- Да хоть оторви титьки, не пойду, - женщина зашипела от боли, но с места не сдвинулась. - И с чего ты такой злой-то, малыш? Сколько тебе лет?
- Какое твое дело, мамаша, - ответил я, раздумывая, что же делать с ней. - Может, взвалить на горб тебя, и понести?
- Попробуй, - засмеялась она, снова поворачиваясь уродливой стороной физиономии. - Пиздец тебе тогда придет, ты хоть знаешь, кто я? Так что бери меня тут, если так невтерпеж. Я не буду сопротивляться, но только одну просьбу выполни ... Не бери меня спереди ... Я девушка еще.

Я присвистнул, внимательно оглядывая ее фигуру, но, может быть, и правда - девушка.
- В жопу, чтоле? Ну, мать, даешь ... И отсосать можешь?

- Ну-у, и отсосать могу. Только не называй меня матерью, мне же двадцать шесть пока, неужель старухой уже выгляжу, - кокетливо засмеялась русалка, двигая плечами и головой, видно, ослабляла "веревки". - Хотя, для тебя - может, и да. И не дергай так за груди, пожалуйста, будь нежным, малыш, я не убегу, я ж к тебе пришла...

Х Х Х

В небе горели уже звезды, одна из них даже двигалась и светилась как-то уж особенно ярко, наверняка, это был спутник какой, или, может, и инопланетяне хуевы, но я думал об этом абсолютно безразлично, вскользь, только иногда кидая отсутствующий взгляд наверх, ибо главное дело, которое сейчас совершал в поте лица своего, было  - трах вот этой пойманной русалки.

То ли я сам такой уж стал гиперсексуальным за это лето, то ли она, блядь озерная, имела какие-то силы притягательные, соблазняющие и восстанавливающие силы мужиков, но я с малыми перерывами трахал свою пленницу - вот уже второй час заканчивался.
И все не выходя из озера.
Вначале, естественно, с ходу зарядил ей в рот первую, самую обильную, струю, а потом, согласно предыдущему договору с данной представительницей местной фауны, имел ее круто в зад.
И буровил ее жопу, все распаляясь и распаляясь!
Спина ее была вся обсосана мной, мушка на шее искусана, и титьки оттянул ей почти до воды, а жопа ее, казалось, вспухла, как надутая, и уже светилась в сумраке, раскаленная, от шлепков с размаху всей пятерней и щипков, а, главное, от все неослабевающих моих фрикций.
Между ног пленницы на воде уже образовалось большое бело-серое пятно от стекающих по ее ляжкам жирных капель.
А временами, она еще пукала, устало и нежно, когда слишком уж распирало ее нутро от высокого давления, накаченного моим "насосом". И тогда наружу из образовавшихся щелей вокруг моего живого "брандспойта", забитого до упора в горячую скважину посреди двух валунов женской жопы, просачивались серо-бурые струйки.

Вода была нам выше колен, и разные пиявки давно присосались к икрам, на пару к траху, а мошкара залепила все что можно залепить, но я давно уже плюнул на их звериные укусы, видать, было что-то посильнее кровососов, которое заставляло не отвлекаться от основного занятия.
Иногда, постепенно твердея под моими пальцами, горошина клитора моей русалки разом покрывалась обильной горячей слизью, будто она сикала, и тогда мой неутомимый братец чувствовал на себе резкий обжим ее ануса, словно она неистово сосала жопой, а сама хозяйка этого богатства со стоном и вскриком приседала, окунаясь физиономией в воду. При этом она булькала и фыркала, мотая задранной бОшкой, как кобыла на водопое, только что не ржала разве.
Ну, а я в эту минуты, без преувеличения, чувствовал себя кентавром...

Что за хрень, эта женская жопа, братцы! Чо за сила в ней такая, что, бля, никак не может оторвать от себя и заставить, наконец, отойти бойца с опущенной пикой и мотающимся мешком пустых яиц? И что может сравницца со сракою красивой бабенки, какая, нахуй, любофь платоническая пиздострадальцев века гламура, или ушедших шекспиров времена куртуазных ромео?

Есть, бля, тока две вещи в мире: жопа бабья ненасытная, неуемной силой засасывающая в бесполезную гибель малафейные молекулы человечества, да торчащий сусликом живым хер голодный, эти самые молекулы прям фонтаном заливающая в вонючий, но столь желанный темный лабиринт кишечных удовольствий - песнь роландова, на роге бычьем сыгранная в веках, мелодия откровенной любви.

Как, все-таки, удивительно и чудно устроена жисть наша!
Ведь подумать только: где-то в мире идет война, кто-то проводит бурные дебаты на выборах, в космосе кружат спутники, в океанах гуляют цунами, взрываются атомные реакторы, землетрясения, бля, гробят целые города, а я тут спокойно пердолю в жопу русалку из озера, и похуй мне вся эта подлунная суета политиков разных и придурков.

Господа, трахайтесь, и вам откроются все тайны вечного удовольствия, а вы ведь это же ищете всю дорогу, не так ли?
Тайна всеобъемлющего блаженства скрывается глубоко в женской жопе, я лично давно это понял, а достать ее очень просто, вооружись только кожаным багром и - вперед!
Если ракета с ураном несет смерть всему человечеству, то жопа красивой бабы - это красота, которая спасет мир, уверяю вас, и не сказано вслух, но подразумевается: не идиотская улыбка Джиоконды, а жопа ее широкая, растраханная Леонардо, хранит ответ вечной загадки, вот уже тысячи веков мучающая лысые бОшки ученых умов.
Словом, не будьте казлами, орите "Слава женской жопе - хранительнице жизни на земле!"
И вам обязательно воздастся, и бля буду, если не так.

Х Х Х

Но надо признать, что мне со временем стало не совсем хорошо после первых бурных сливов.
Никак не мог нормально кончить, и только бил, как заведенный, животом по жопе русалку, хуек мой сновал, как палец, в ее прямой кишкенции, а все без толку - никакого облегчения так и не случилось больше за этот вечер, да и ночь, считай, тоже.

А все потому, наверное, что возраст-то был школотский у меня, и, как ни хуярь болтом, но масла совкового от этого не прибавится и кефира тоже не будет, бля...
Так что, после вполне таких нормальных фейерверков в рот и жопу моей гостьи, инструмент стал давать сбои, в смысле - хуячил уже вхолостую, боезаряд кончился.
К тому же, зря вот она заяву сделала в открытую про возраст свой, ни хуя, блять, двадцать шесть уже, это ж пиздец всему, старуха конченая получается ведь, если вдуматься так? Расскажешь если кому в школе, выебут и высушат самого, скажут, что Серый, сука, бабулю ебал на озере, уа-ха-ха! А ведь верно же, так и получаецца, выходит...
А тут еще и вот эти ее пукания, стремные такие ... Что-то зачастила стрелять очерядями, попастая... Ну и зачем, нахуй, так пердеть, спрашивается, когда трахают вас, мадам ... Могла же ведь и потерпеть немножко, ради полного удовольствия, а то, сцуко, какая тут, в пизду, ловля кайфа, если из женской жопы, пусть и такой аппетитной, то и дело вылетают совсем неприличные звуки ... Да и вонь тоже - боевые отравляющие вещества, иприт, бля, немецкий, зарин-заман ... Нихуя, женщина называется еще... Да как ей тока не стыдно, блять, вот я за нее краснею ... И, кажись, сцыт еще, тайно, под шумок, под видом того, что ей оргазмично стало, вот ептить, пизда хитрая ... Я, сцуко, тут пашу честно, как нефтевышка качаю, в обратном тока направлении, а она струйки себе пускает в воду и балдеет...
Кароч, затрахали меня уже самого эти телодвижения с пуками бабьими, пора заканчивать эротический театр на мутной воде...
Ну, тут еще и комары доконали в дупель, да и ноги замерзли четт...

И я последний раз задвинул свой поршенек в бездонный анус озерной красотки, хлопнул по ее широкому курдюку и обьявил:
- Ну ланн, харэ, однако, на седня, мадам. Пойдем, передохнем немношко...
И, выдернув с чпоканием свой шурупчик из жопы русалки, побрел, шатаясь, к берегу.
Пленница моя еле выпрямилась, застонала, отклячив растраханную задницу, и тоже пошла за мной.

В палатке я, едва зайдя, повалился на лежак и провалился в некоторое забытье, блаженно вытянувшись во весь рост и выпрямив затекшую поясницу.
Внутри было сухо и мало комарья.
Женщина тоже упала рядом и со стоном начала поглаживать связанными руками свою попу, голова ее все так же была задрана назад, оттянутая косами.
- Развяжи, - попросила она. - Руки уже ничего не чувствуют, и шея болит...
- Внутренний голос мне подсказывает, что это опасно, - пробормотал я, хмуро наблюдая за страшненькой стороной ее лица. - В шею мне не вцепишься клыками, аки вампирша?
- Да зачем, господи, - простонала моя русалка. - Если б я хотела ... Ну развяжи, пожалуйста, малыш, мне правда неудобно так, очень ... И еще ... хочу в лес, покакать, ты уж извини ...

Услышав про такое, я быстро освободил ее руки, обмотанные косами, и даже помог выбраться из палатки, а то еще этого тока и не хватало мне, чтоб женщину прорвало прямо здесь...

Х Х Х

Потом мы долго говорили с ней на разные темы, всю ночь.
И между разговорами я еще несколько раз засаживал ей, и в рот, и в жопу обратно, но так и не получил облегчения, хотя братан мой стоял не хуже останкинской башни, похоже, что действительно спермаферма перевыполнила план на все сто и больше ресурсов никаких не осталось.
Чего не скажешь о ней, она-то получила свое удовольствие по-полной, была и восхищена, и поражена моей неиссякающей силой, хотя это, наверное, физиология такая у всех подростков будет, думаю...

Между тем, моя новая знакомая рассказала немного из своей тяжелой биографии.
Оказывается, ее облили кислотой три года назад, когда еще училась в одном универе, как она обьяснила - за красоту. Просто подружкам-злодейкам завистливым показалось, что она всех парней у них отбивает. С тех пор и живет здесь, на своей родине, хотя в деревню редко заходит, только за едой или чем еще, там у нее бабушка с дедушкой, а родители в городе остались. Кроме нее, у них в семье еще и две сестренки и брат есть, который в армии сейчас, так что предкам не до нее уже, взрослой дочери.
Но, несмотря на такую ужасную катастрофу со своим фейсом, она еще не теряет надежду встретить своего парня, который, по ее же мечтам, как бы должен полюбить золушку ,не за внешность, а за душу, и вот для него-то, единственного, и бережет она свою девственность...

Ну, в этом месте русалкиного рассказа я не удержался и хрюкнул, еле сдержавшись, чтоб не захохотать: ну-ну, еще бы, беречь так хитро свое целомудрие - куда еще ловчее, ну, бля ...

Слушай, говорит она тут, ты приходи меня сватать, когда восемнадцать исполнится тебе, я такой женой буду, клянусь вот!

А я молча только смотрю на нее и думаю, совсем кукукнулась тетенька, да это ж скока тебе тогда лет стукнет, или ты считаешь меня таким дебилом, который заженицца на тридцатилетней бабуле, о чем ваще говоришь-то, красотуля ты водяная...
Но вслух ниче подобного не сказал, канеш, зачем мне, пускай помечтает хоть, а то четт даже жалко мне ее стало под конец, как-то... И понять можно, обитает здесь, одна в глухомани, ни тебе парней и хуйка завалящего хотя бы одного, да тут поневоле начнешь кидацца даже на малолеток, со психу... И еще эти суки-подружайки ебаные жисть испортили, в рот бы их самих, зер негритоский им в глотки, а то че за хуйню, бля, взяли за моду: чуть что - сразу кислотой живую морду поливать, вот бляди так бляди ...
А она еще, бедная, пришла ко мне в гости, может, просто чайку попить, рыбку поесть и попиздеть хотела за компанию, одной-то скучно ведь тут, волчицей на луну вон завоешь ночами от тоски, а я, вот блять буду последняя, взял да и выебал ее в натуре, а хорошо еще, что в рот и в жопу, иначе мог ведь и целку ей, такую драгоценную, порвать походу - да за что ей несправедливость такая?!

И под тяжестью таких гнетущих мыслей я страшно засмущался от своих шакальих выебонов и начал суетиться даже, ну, чтоб вину свою перед этой женщиной-терпилой замять хоть как-то.

- Слушай, - говорю ей. - А давай, мы с тобой сейчас организуем ушицу свежую, поедим, чайку попьем!
- Давай, - соглашается моя гостья. - Только ты дай мне что-нибудь из одежды, а то как-то не то ...

Ну, было у меня в запасе кой-какое шмотье в барахле, кроме юбок, естессно, дал ей джины и рубаху, даже запасные плавки.
Она надела их, хотя и джины оказались тесны ей, и она не стала застегивать молнию на них, а рубашку выпустила наружу.
Потом мы с нею и сидели до утра возле костра, ели уху, заливались чайком.
Оказывается, она много очень веселых и занятных историй знала, слушать бы да слушать ее, даже думаю, что и в нашей кодле, в городской, она бы точно пришлась к месту, вот если бы тока не возраст ее ...
И к мордочке ее страшненькой скособоченной привык уже за одну ночь, считай, что за как бы сеструху родную признал, почти что...

Х Х Х

А на другой день, еще когда мы спали с ней в обнимку, как два голубка, под обед приплыл двоюродный мой братишка и принес хуевую весть: гикнулся в городе папаша мой, угорел, бля, от водовки, пошел ловить белочку, то ли наебнулся с десятого этажа, спасая душу от зеленых чертиков, то ли под машину захуярился - вопщем, пиздец подкрался незаметно в нашу образцо-показательную семейку адамсов - вертаться надо срочно.

На прощание обещал ей клятвенно, что приеду скоро, как только закопаем отдрыгнувшегося моего предка.

Но, как видно, пацан обещает, да судьба решает: в городе меня ждали лихие дела, даже очень лихие, скажем, вам и не снилось такое, а узнали бы, брякнулись бы с верхней полки разума, ну да хуй с ним, не про то речи ведутся...
И тут жисть моя подкинула очередную подлянку: решением суда народов России, блять, за участие в делах разбойной бригады, был отправлен в спецшколу без права гулять свободно по родным просторам.
Но вот ведь какая штука интересная, жисть.
Ну прям, сцуко, так и хуярит по законам физики галимой, ибо в одном месте убудет, так в другом прибудет обязательно, почти что.
Там, в Азкабане детском, я попал в такую историю, и историю прекрасную, быть может, единственную такую, за всю свою нехорошую биографию, что напрочь вылетело из головы эротическое приключение с попастой одноглазой русалкой из далеких озерных краев, ибо загородила ее другая, которая стала моей судьбой навсегда.
Ну да ладно, это уже совсем другая история.

И, напоследок, скажу вам только одно пожелание: если и суждено будет кому-то из вас попасть по жизни в жопу, то пусть это будет женская жопа, ибо она - не самое последнее место, а может быть, даже и весьма приятное из всего, что дарит нам судьба на этом свете.
Во как, братцы!