- А колбасу нельзя. Есть на колбасу документы?
Я с трудом сосредоточил взгляд на тётке в зеленой таможенной униформе, а потом уронил его на ширинку.  Не, вроде пока не топорщится. Да и с хуя ему вставать – тётка глупая, старая и при исполнении.
Ворочающийся в черепе бодун топит мысли и не даёт собраться с обрывками мозгов. Неужели какую новую хуйню ввели? Вот вам синий служебный паспорт на моё ебало, а на хуй,  пятки  и правый глаз – отдельные документы?
- Он у меня беспаспортный, тётя. Практически сирота, уже полгода! Дрочка – нещитово.
Или когда там у меня монголка была? В декабре, а сейчас июль. Точно, блядь, не спиздел государственной тётеньке. Хотя с «колбасой» она польстила, конечно. Максимум – сосиска. Хуле, без тренировки мускул не растёт.
- Вы про что, лейтенант? На сервелат, спрашиваю, есть документ?
Грымза трясет перед моей опухшей физиономией  палкой сухой и твёрдой, как линия партии, копченой колбасы, которую я в счет пайка купил в офицерской столовке, в Улан-Баторе.
1988 год. В стране перестройка, Горбачев и вакуум на магазинных полках. Колбаса и тушенка – они почище валюты будут, тем более в этом заштатном Иркутске, куда меня притащил военно-транспортный Ан-12.

- Ну так что? Нету санитарных документов? Значит, будем сжигать. А консервы можете провозить.
Я выдыхаю. Дикий смерч спиртного выхлопа проносится по таможенному посту, шатает хлипкие стены аэропорта и  заставляет жалобно скулить  оскорбленных тонконюхающих пограничных овчарок.
- Сжигайте. В моём присутствии. А то знаете, как бывает –  врут, что сожгли, а сами тащат колбасу домой и детей ей, непроверенной, травят!
Таможенница что-то злобно бормочет и швыряет жёсткую палку обратно в мой покоцанный чемодан.

Ну, здравствуй, Родина! Полтора года без отпуска.  В пыли монгольских степей я тосковал по зеленой траве, тельняшкам берёзок и русским сиськам. Трепещите, козочки – вот он я, бравый лейтенант с набитым бумажником и источенным мозолистой ладонью хуем!  Сорок пять суток я в вашем полном распоряжении!
***

- Нету билетов на Таллин. Вообще.
Лицо кассирши извергает водопады пота. В Иркутском аэропорту – жарища, духота и толпы одичавших отпускников, рвущихся на Большую Землю.
Пот соединяется в бурный поток, обрушивающийся в глубокое заманчивое ущелье между открытыми  вырезом кофточки грудями. Глупый хуй начинает биться в пуговицы ширинки изнутри.
Я придаю своему замирающему от взрывающегося либидо голосу максимальный уровень вкрадчивости:
- Мадаммм. Вы же не откажете изнуренному любовной тоской защитнику Родины? Минск, Москва, Рига – куда угодно, только на Запад. Там уж доберусь как-нибудь. – И просовываю в щель загранпаспорт с сиреневым четвертаком внутри.
Билетная богиня хмыкает, шелестит бумажками и выдаёт:
- Рейс на Ленинград в 8 утра. Не проспи, защитничек.
- А с вами я бы и не заснул.
Кассирша вдруг грустнеет и злится.
- Все вы трепаться горазды, пиздоболы.  Следующий!

***
В гостинице при аэропорте мест нет и не будет. Переться в город неохота, да и гарантий, что найду койку для ночёвки – никаких. Я сдаю своё фанерное уёбище в камеру хранения и заваливаю в местный ресторан.
Грязные скатерти в желтых мочевинных разводах, разнокалиберные вилки и треснувшие тарелки – офигенная картина после уланбаторской нищеты офицерской столовки! Старая в моих двадцатитрехлетних глазах официантка (лет сорок – не меньше!) приносит какие-то салаты, икру (три пятьдесят порция! Охуеть!) и полграфина водки. После воняющего резиной технического спирта эта животворящая жидкость даёт сто очков вперед любому древнегреческому нектару.

К середине второго графина я люблю всё человечество, подмигиваю официантке и дружу с таксистами, отмечающими за  соседним столиком день рождения.

Потом я тащу танцевать какую-то чернявую шмару. Она сексуально хихикает и воняет польской «Шанелью» с чесноком пополам. Убитый водкой интеллект работает вспышками, как стробоскоп – и  вдруг я обнаруживаю себя в пустом по причине лета гардеробе, где яростно мну сиськи чернявой двумя руками, третьей рукой лезу ей в труселя.
- Ничё, ничё, - пыхчу я и пятой рукой пытаюсь выковырять прямоугольный хуй из заевших вдруг пуговиц ширинки.
- Не надо, сумасшедший. Ванечка ведь обозлится!
- Ничё, ничё – повторяю я идиотскую мантру, разворачиваю её и упираю ебалом в крашенную зеленым стенку.
Закидываю подол юбки на спину, но он предательски соскальзывает назад. И так несколько раз. У меня не хватает рук – они все заняты сиськами, хуем, лифчиковыми крючками  и ширинковыми пуговицами.
- Шозахуйня!
Ванечкин бас бьёт меня в спину. Я глупо подставляюсь щщами и получаю груду искр в мозг. Кулак у Ванечки тоже знатный.
Мы долго скачем кругами по холлу,  где я ловко уворачиваюсь от Ванечкиных кулаков, пинков его невъебически многочисленных друзей и кидающихся на меня предательских стен ресторана.
***

Я сижу на крылечке под  моргающей вывеской «ПО…ЁТ» (буква «Л» трещит и постоянно гаснет), и заботливая официантка Света вытирает мне кровь с лица желтыми, будто  обоссанными, ресторанными салфетками.  Я хлопаю себя по карманам – документы и бумажник на месте, слава Богу. Потом я хлопаю Свету по полушариям грудей и жопы – они тоже на месте.
Света счастливо хихикает и уворачивается, но утирание разбитого ебала не прекращает.
- Поехали к тебе? – голос мужественно хрипит, слюни предвкушения забивают рот.
- У меня мама дома. Ну ладно, поехали, сейчас только смену сдам.
Она уходит вглубь «ПО…ЁТа», вихляя крепкой жопой. Я провожаю её счастливым взглядом, затуманенным набухающим фингалом и переизбытком спермы в организме….

Продолжение будет.