“У вас рак”.  Именно эту фразу сказал мне врач. Почему-то сразу мне вспомнилось выражение лица Тиля Швайгера в “Достучаться до небес”. Согласен, у него там получилось. Но он же потом с довольной миной в два этажа висел на Садовом, недалеко от Баррикадной, в 2010-м. Мне же выпала честь на самом деле. Вспоминаю тот миг, и мне в голову лезет всякая ненужная мелочь типа той: один из цветков на окне был почти завядший, в окне дома напротив торчал парень с голым торсом и курил, этажом ниже и чуть левее на балконе висел махровый халат, непонятного розово-фиолетового цвета. Всё это я успел разглядеть в паузу после его слов. Само время в тот момент потекло для меня как-то особенно.
Доктор, мужчина за полтинник, с почти уже полностью седой бородой, которая была очень аккуратно очерчена, что выдавало строгий уход за ней. Голос его в тот момент был уверенный, без звуков излишнего в данной ситуации сожаления. Медсестра даже на мгновение перестала строчить в чьей-то карточке своим карявым почерком, но поднять на меня глаза так и не смогла. Стул подо мною как будто превратился в кресло-качалку, его нельзя уже было назвать прочной опорой, как и всю землю.
Если бы я услышал подобное про друга или родственника – то неминуемо бы разрыдался. Горячо и громко, забыв даже попытаться поддержать его в данной ситуации. За себя не смог. Я просто не поверил. А может сработал некий сильный, доселе неизвестный мне инстинкт самосохранения? Кто знает... Однако же всё, на что меня хватило – это фраза “спасибо”, которую я повторил спустя небольшую паузу с добавлением - “большое спасибо”. “За что?” читалось в вопросительном взгляде доктора. “Есть за что” - ответил я вслух и вышел из кабинета.

Семь лет ни одной сигареты. Первые две недели из которых я согласился бы лучше провести в Бухенвальде, но сдаться было нельзя – и я бросил: без таблеток, методик, пластырей и помощи. Просто бросил. Раз и навсегда! С детских лет мне пришлось понять, что помощи не будет, поэтому всё делалось самостоятельно и только себе во благо.
В ближайшем ларьке меня начал тревожить вопрос: какие взять? За последние годы ассортимент сигарет почти не поменялся, но качество упало настолько, что было бы счастием купить не говно. Купив пачку, я направился в ближайший парк. Благо дождя не было пару дней. Это дало мне возможность походить пешком по пыльным дорожкам, сесть напротив прудика и закурить. Все эти годы, начиная с момента как прошёл год, как я бросил, мне казалось закурю и обрыгаюсь тут же. Ничего подобного. Дым зашёл в лёгкие как к себе домой после слегка продолжительного отсутствия. Никотин почти сразу почувствовал себя хозяином, передав “привет” отвыкшему мозгу. Был неслабый ветер, и дым, вырываясь из моих губ, гладил меня по правой щеке; потом незаметно растворялся в воздухе как и миллионы других дымов. Даже он не заставил мои глаза прослезиться.

На лавку подсел немного глуповатого вида мужичок: с длинными кучерявыми волосами, острой бородкой и как потом я заметил, с выразительнейшими серыми глазами,которые слегка увеличивали тонкие стёкла очков. Он был непомерно доволен, это выдавалось всем его существом. Внешний вид его: дурацкий серый берет с пимпочкой на макушке, бежевый тряпичный плащ, мятые-премятые брюки и туфли, по месяцам не видевшие крема для обуви. Мой взгляд был направлен вперёд, но если бы можно было развернуть глаза в обратную сторону – вряд ли вид для них поменялся.
-Так рад! - вырвалось у него, - еле достал! Думал в этом году уже придётся традицию ломать. А это и неприятно и обидно.
Я докурил. Проворным движением кинул бычок далеко вперёд и подождав немного, выпустил последний клуб дыма. Все эти годы я не курил, чтобы продлить свою жизнь.
-Я извиняюсь, но я так рад! Дело в том, что мы с женой в том году отпраздновали серебряную свадьбу. Причём действительно отпраздновали, а не вспомнили вдруг, что донимаем друг друга 25 лет.
-Поздравляю, - сказал я равнодушно.
-Так вот пять последних лет я дарю ей очень дорогую послуду одной и той же фирмы. Дарить её можно почти до бесконечности...
-Не беспокойтесь, до бесконечности вы не дотянете, - перебил я его саркастически.
-Это точно, - согласился он с улыбкой. Было видно, что его хорошее настроение ничто не в силах было испортить. - И всё же это уже традиция, а в нашей семье традиции чтутся. Еле купил это, извиняюсь, проклятое блюдо. Аккурат в большой пакет влезло, хоть не торчит.
-Зачем такое большое? Гуся с яблоками выкладывать?
-Нет. Она не использует эту посуду – вдруг разобьёт или ещё чего, а я коплю по три месяца на эти тарелки. Это для эстетического удовольствия только. Для радости.
-Понятно. Небось вы уже знаете, что за посудину подарите ей на следующий год?
-А как же! Сахарницу.
-Счастливые люди.
-Ну всё, не буду вам мешать. Счастливого нового года, молодой человек.
-Благодарю. Хоть и немного заранее. И вас так же.

И я вдруг посмотрел на него. И увидел его глаза. Это меня поразило: в них было столько искренного счастья от приобретения тарелки с какой-то там лэйбой. Они сияли, просто сияли. Но больше меня удивило другое – я увидел человека; другого человека. За эти годы я так научился не видеть их, что мог бы преподавать это умение за деньги. А тут – на! У них тоже свои заботы, радости, печали. Я привык воспринимать их как нечто ненужное, только мешающее. Что они, когда сломана машина или ещё какая причина, толкают меня в метро; мешают ходить по улице. Да, я лишь отвечал...отвечал взаимно на их ненависть и недружелюбие ко мне. Но почему я не мог поступать иначе? Ведь это возможно. Теперб понимаю, что возможно.
У меня выступили слёзы. Почему именно теперь, когда я скоро умру, я полюбил людей? Или только потому и полюбил, что скоро умру? То, что мне больше не придётся удивляться их тупости и жестокости, ненависти и алчности. Конечно, в них есть доброта, сострадание, любовь, уважение – да только кто туда смотрит? Всё это трудно увидить ещё и потому, что всё это скрывается от посторонних, это считается слабостью – показывать твои хорошие стороны, ведь их с такой лёгкостью потом могут использовать против тебя самого.
Тем временем я почувствовал, что сидеть здесь уже прохладно. И пошёл домой. Машину сегодня не брал потому,  что близко к дому, точнее к квартире, где я живу. Уже почти жил... всё в этом мире временно, и поставив на это акцент, я научился проще относиться к вещам, друзьям, машинам, мотоциклам, девушкам – всё “пока что”, пока не пришло на замену более лучшее. Лишь карьера, карьера – вот оно моё всё!

Я дошёл до двора, машина стояла как всегда на своём месте. А что ей будет? Зашёл домой, скинул пальто и повалился на кровать в наушниках, которые надел по пути через зал. Нашёл в плеере папку “релакс”, а чё теперь напрягаться? И широко открыв глаза уставился в потолок, которого видеть не видел. Вспомнил глаза блюдокупа – красотища! Столько лет тесно прообщавшись с большим количеством людей, я и думать забыл, что глаза могут гореть, блестеть или как там. Т.е. без помощи кокса и всякой химии. Читал книги о людях, но о людях как об организмах: об их слабостях, пристрастиях, манере выражаться(вербальной и невербальной). Одним словом изучал людей, забыв, что они живые. А жив ли был я?
Сидишь с человеком в ресторане и смотришь на его взгляд только как на сигнал к действию – пора, пора уже контракт подсунуть. Смотришь на фирму его часов, ловишь марку туфель, жесты. А сам человек тебе в данный момент и даром не нужен. Да и ты ему. Оказывается у меня на плеере есть папка звуков тибета. Разные рычанья этих монахов, вазы, гулы, горны или что там у них. Успокаивает. Мне сейчас нервничать ни к чему.

“Мать! А как же она?” - ударило мне в голову. С тех пор как утонула сестра, ведь я один остался у неё. Отец так радовался, что достал Таньке путёвку в пионерский лагерь. “Вот, попробуешь, как оно не под юбкой у мамки!” - всё твердил он ей перед отъездом. Тяжело вспоминать, как этот стальной человек, пиздивший по пьяни всю округу, ревел на похоронах своей 12-летней дочери. Да... было. Мне пришлось тогда стать самым сильным среди нас, выбора не оказалось. Сблизившись с матерью как никогда, я помог преодолеть ей горечь утраты. А уж вместе с ней мы пытались поддержать старика. Но он любил свою дочурку, как он любил её называть, больше сил своих, и они его покинули. Отец считал себя виноватым в её смерти, и это съело его изнутри. Полтора года спустя мы уже хоронили и его рядом с нею, благо они с матерью заранее купили 4 места на кладбище рядом. Ни в чём нельзя быть уверенным кроме того, что в конце концов всем пригодится место на кладбище. Кто знал, что мама последняя поселится там.
Ещё при отце мне говорили, что надеяться не на кого и родственники наши такая же голь, как и мы. После смерти отца мне это можно было и не напоминать. Осознание этого было и так до тошноты понятно. Я остался единственной опорой матери. Когда же закончил институт, то сообщил, что уезжаю в Москву. В её глазах была видна обида и разочарование, но она так ничего и не сказала явно, а мне было легче сделать вид, что не замечаю этого. Может у кого-то жизнь и была легка, у меня же всегда была она интересна и обжигающе свежа. И вот, спустя восемь лет карьеризма, ущемлений, животной страсти наживы и такого же поведения, вы встретили бы меня в каком-нибудь кафе в пределах Садового, со взглядом, описанным выше, в хорошей одежде, с дорогими часами, в обществе симпатичной девушки с таким же “заинтересованным” взглядом. Если б я и посмотрел на вас, то лишь с целью не столкнуться и не наступить на ногу, выходя из кафе к моей Инфинити, которая рыча увезла бы нас с ней в мою квартиру здесь же неподалёку. Что я могу поделать, если я такой? Был такой, пока рак на горе не свистнул. Свистнул так, что все уши заложило.

***
Прошло две недели, с того момента, как диагноз сказал, что он сильнее меня. Ещё неделю я проработал как обычно. Про болезнь никто тут так и не узнает. Если я и считаю некоторых людей друзьями – все они остались в провинции. Причём неделю эту вёл себя как обычно. Есть вещи, которые не понять, не испытав. Так вот у меня открылось другое зрение, без потери предыдущего, оно не заменило, а лишь добавилось к обычному. Конечно, обстановка на работе и раньше меня не вводила в экстаз, но теперь мне не нужно было терпеть всего этого беспредела. Написал по собственному, и даже не дожидаясь оформления бумаг, сказал всему офису “здравствовать” и скрылся в искренной улыбке. Кстати, об улыбке: обнаружил кое-что в себе, порадовавшее с лихвой. Наконец-то, впервые за годы, я почувствовал улыбку. Именно почувствовал, а не сам улыбнулся посредством напряжения мышц лица.

Пообещал сам себе быть весёлым и жизнерадостным; тут без вариантов. Один кореш ВИЧ подцепил в том году – ебёт кого попало. А у него дочери год; и при этой математике вряд ли он доживёт до её выпускного. Многие скажут типа многие не доживут и до детей даже собственных, но разница в определённости. У него это определено точно. Вся наша жизнь лишь убегание от этой определённости – попозже бы, а я-то понауспеваю. Человек жуёт надежду ещё с большим удовольствием, нежели деликатесы. Отберите у человека надежду и он опустится вмиг! Бедный живёт надеждой, что в этом, максимум следующем году выиграет в лотерею миллионы; задрот не исключает возможности идти через дворы из метро и быть грубо изнасилованным за гаражами чёрненькой из Виагры. Почему нет? Скажите им с точностью: ты так и будешь есть майонез в 15% жирности, а ты дрочить, намазав руки кремом Балет. И они искренно обидятся на вас потому, что мечта, надежда – неприкосновенна. Это право каждого. У кого-то больше ничего и нет.
Так вот этот мой кореш начал колоться, хотя ничего не предвещало. И теперь ему бы до поступления дочери в школу дотянуть бы. Я даже наркоманом не успею стать, мне осталось месяца четыре. Как смешно звучит эта цифра в определении оставшегося срока жизни для человека моих лет. Никогда не думал, что доживу до “уж лучше бы ВИЧ”. Ха-ха. Ну хоть не как в любимом кино – ещё успею сделать некоторые материальные необходимости, даже тут никуда без них. Доделать всё и уехать навсегда из Москвы, навсегда уж точно. Заметил, что люблю этот город. Ненавидел людей в нём, кайфовал от суеты, движухи; но именно саму её обожал и обожаю ещё больше сейчас. Её улицы, дома, здания, парки.
Всегда думалось, что качаюсь для поддержания формы там и всяких сопутствующих тем, как облегчение подцепа тёлочкек, а оказалось делаю это для удовольствия. Мне реально нравится заниматься. Буду до последнего дня ходить в зал. Приятно найти в себе что-то настоящее, не зависящее от таких даже перемен, не совсем же я был всё это время мыльный пузырь. Достоинство не ахти, но всё же.

***
Ещё что любил и всегда уже буду – мотоциклы. Собрал в сумку самое необходимое(зачем барахло в последний путь) и отправил в родной город с автобусом; там встретят. Себе рюкзак за спину и в гараж. Прикупил тёплых вещей в дорогу: подшлемник, перчатки, куртку, штаны и носки теплющие. Выкатил свою литровую V-образную красавицу на улицу. Как же она хороша! Разглядывал как в первый раз, когда брал у дилера. Счастлив много больше даже чем тогда. Погладил ей бак, сидушку, оба карбоновых глушака. Опять улыбнулся по-настоящему, как же приятно. Приятно замечать такие мелочи. Пока она прогревалась, громко и приятно фыркая, я нацепил на себя все одежды, забросив в гараж ту, в которой пришёл. Пусть носит москвич, у которого снимал сие место, основной вид дохода доходяги.
Путь не близкий; ноябрь в конце. Запрыгнул, рюкзак на защёлки, до выезда из кооператива оторвал переднее колесо. Едем!

***

Вот и мой город, городок. Получилось, что вернулся в него, как лосось к истоку реки. Только тот откладывает икру и умирает, давая дорогу новой жизни. Мне не удалось. Мать рада неистово, только ворчит, что опять начал курить: говорит плохо для семени; а ей внуков давно уже хочется. Она ещё не знает. А сын приехал навсегда поселиться по-соседству с сетрой и отцом; от которых так надолго и так сильно оторвался за жизнь. Когда ушла сестра, никто не успел с ней проститься. Отца всё-таки мы “ожидали”. Вот теперь делаю выводы, что лучше для материбудет относительно меня. Одно знаю точно – любой из вариантов вряд ли её обрадует. Осталось ей, думаю, не так уж и много. Да только в её положении каждая минута сможет показаться адом, поэтому вопрос о продолжительности кажется  немного праздным и даже несерьёзным. Скорее всего скажу, немного погодя.
А ведь я мало времени проводил со старушкой. Даже в прошлом году достал ей билеты в Турцию; думал с ней даже лететь, но потом улетел в Варшаву на повышение квалификации; как всегда. Кофе попивал да пшечек потрахивал, пока мамка стелила поверх южного русского загар средиземноморский. Четыре года не отдыхал на морях, всё рвался выше. Теперь и не знаю, стоит ли. Начинаю вспоминать чего хотелось ещё в детстве или в юношестве: те самые мечты и желания, которые ты с каким-то упорством всё отодвигаешь и отодвигаешь на потом; а потом...и вовсе забываешь. Из таковых обнаружил у себя желание прыгнуть с парашютом, и на заднем колесе проехать по мосту между старым и новым городом. Хотя я там столько не был, и мне говорили, что на мосту даже светофор поставили. С парашютом прыгать можно будет уже только в следующем году, а я по расчётам и до марта не дотяну. Обидно конечно. Ну ничего. В следующей жизни.

Стараюсь быть весел, ведь меланхоликом быть поздновато. Мать говорит взгляд мой поменялся, да и весь стал живее что ли. Говорит, что рада видеть меня таким; может влюбился наконец серьёзно – подкалывает плутовка. Ага, в жизнь! Почти посмертно. С противоположным полом серьёзного ничего завязать не успел, не до того было. Ещё в институте учась, расстался с девушкой, т.к. знал, что уеду отсюда; она же проявила сильнейшую осёдлость. А от неё жопа растёт знаете ли: на толстой жопе проще долго сидеть, не замечая дискомфорта; моя ж худая всегда рвалась на простор.
А мамка всё рада – сынок вернулся! Недолго ей. Ещё в двадцать лет я летал в Америку, ненадолго но далеко. Там тоже интересно: кто что хочет, тот то и делает. Многие по десять лет на клининге работают и английский так и не выучили. Я туда ездил своими глазами поглядеть: как оно. Как и везде – по-разному. Потому я знал, что вернусь для роста в Россию. Ну то есть в Москву; Россия-то тут не при чём. После института уехал относительно недалеко, но надолго. И вот он опять дом.
Встретил друзей, так же: кто как. У кого дети в школу ходят, кто с подростками у подъезда пиво пьёт нахаляву да поучает. У каждого своя жизнь. Вспомнил соседку по подъезду, ту машина сбила. Я вот почему вспомнил – мне в тот день мамка писала, что у неё на работе комиссия была, у соседки похороны, а я был в Тайланде, кажется. У каждого было своё в тот день, как впрочем и в любой другой.

У меня ещё есть два-два с половиной месяца. Уж придумаю чем их занять. Плюс такого положения заключается в том, что теперь я точно знаю чем мне заниматься не стоит; поздно. Определённость приносит с собой и ясность. Одно понял наверняка – что не жалею как жил, чего творил. Просто я не мог по-другому. Иначе это был бы и не я. Да, эгоистично; да, материально, а как ещё? И вот теперь, когда материальность уже позади, есть время поразмыслить; хоть мало, но есть. Этим и займусь. Добавлю только то, что относился к людям не то чтобы не правильно, но лениво. Не старался по отношению к ним. Хотя если бы всего чуточку постарался – отношение было бы другим. И сейчас не буду кричать, бия себя в грудь, что всех стал любить; нет. Просто перестал ненавидеть всех a priori, просто за то, что они есть. Это реально. И совсем даже не трудно. За последние полтора месяца я в себе не нашёл большой духовности, души; но нашёл, возможно, её задатки, значит они есть во всех. Просто иногда интересно самому – что же ты есть, если откинуть часы за пять кусков зелёных и квартиру с видом на Яузу? И очень и очень приятно что-то там да обнаружить. И когда придёт тот самый день, я знаю точно – кто-то родится, кто-то влюбится, а кто-нибудь купит машину, как и в любой другой день.

Скоро Новый Год. Последний для меня.

С наступающим, камрады! Здоровья всем и долгих лет жизни!