Отец Сикораксы-России – мятеж,
А мы – Калибаны, рождённые ею.
Пускай мы рабы, но ведь были  и те ж,
Кто разницу знал между маюсь и смею.

Теперь  же калач наш столь  многажды тёрт,
Что spiro едва мы и вовсе не spero.
Наш остров Буян, паимаииишь, был спёрт
Одним, проспиртованным напрочь, Просперо.

Не рынды – трындел об ином тот гарант,
Что вволю стране поелозив  по гландам,
Удачно пристроил мордатых Миранд
Ко всем, соответственным сану, Фернандам.

И тут разрезвился его Ариэль,
(Нет-нет, не Шарон, хоть замашки и схожи)
Дурдом навсегда превративший в  бордель,
Путан прикупив за красивы одёжи

С имперским орлом на златых обшлагах,
С медалькой за взятье Аскольда и Дира,
Хоть те большей частью в успешных бегах.
Куда ж на Руси дураку без мундира?

В упряжках у них по пятьсот битюгов,
В поместьях не считано душ, а свою-то
Давно запродали и без утюгов,
Что ставил упрямцам на жопы Малюта.

Который, кнутом притомившись вменять,
И словом и делом теперь просто  Наник.
А раз нет козлов, чтобы  рупь разменять,
Удел заимел неразменный, как пряник.

Кто едет в Неаполь, кто двинул в Милан,
Но грыжи у стражи я не обнаружу.
Летает над нами пернатый волан,
Как редька и хрен, только сраным наружу.

Один Калибан, как знаток бакалей,
За соль и за спички не просто башляет.
Когда чуть не в рожу кричат: «Околей!»
То это не многих уже закаляет.

Да, мы наклонились, и чуда не ждём.
Расстались с Днепром, дело за Енисеем.
Мы сеяли мало, мы вовсе не жнём,
Поскольку в покосы привычно косеем.

Ведь косарь у нас – это, кто откосил.
Мы бурей  давно ничего уж не кроем,
Чтоб лет через сто рассеянин спросил:
«Ата, слёва рюсскей, чито есть такоим?»