В субботу, летом, на холме стояло одинокое дерево. На дереве сидел велосипед, вяло шевеля спицами, как будто пытался связать для своего хозяина прикольный шарфик. По деревом лежал хозяин агрегата, некто Хлебский, смотрел в небо ободранным в кровь лицом и задумчиво сбивал неосторожных ворон прицельным выстрелом высокоточного перегара. Неосторожные вороны приняли Хлебского за безвременно усопшего большого лысого кота и стремились полакомиться свежей падалью. Они были молодыми, дерзкими и глупыми, за что и поплатились. Не всякая ворона могла долететь до середины Хлебского.
Осторожные вороны образовали вокруг Хлебского кружащуюся воронку, как в кино про Дозор, но приближаться опасались.

Смеркалось. Все вороны ушли в Сумрак.

Неосторожных ворон не осталось в живых, осторожные полетели на помойку за свежей шаурмой. Зато появились боевые муравьи, которые стремились проникнуть в туловище Хлебского, путем сверления отверстий, дабы изъять из него питательные вещества для своих личинок. Эти личинки затем должны были вылупить из себя муравьев-людоедов и тогда восторжествовала бы справедливость и насекомые наконец-то завоевали бы всю Землю.

Эта неясная душевная неуспокоенность в купе с неожиданно зашевелившимся в ветвях велосипедом (велосипеды не любят сидеть на деревьях, если вы не знали) подвигла Хлебского к телодвижениям.

Тяжело перебирая псевдоподиями, Хлебский потащился в сторону родной девятиэтажки.

На холостяцкой кухне Колбасевича хозяин наносил на лицо товарища зеленкой посмертную маску Аменхотепа, но получился какой-то Паганини. В конце перформанса Хлебский мог бы стать предводителем каких-нибудь боевых друидов, потому как прятаться в листве для друидов – самое то. И «бриллиантовый зеленый» тому порука, подмога и победа.

- Бриллиантовый зеленый – какое название! – воскликнул Хлебский, прочитав этикетку на пузырьке. - Два определения и ни одного подлежащего! – чем в очередной раз заочно уязвил свою учительницу русского языка, которая кровно его обидела, выставив три балла в аттестат.

Колбасевич предложил нанести еще пару штрихов йодом, чтоб Хлебский сливался со стволом, но грубый Хлебский с негодованием отверг такой постмодернизм.

- Надо было брать горный! – изрек Хлебский. - Это я про велосипед.
– Карбон! – поддакнул Колбасевич, улыбаясь по-чеширски…

Колбасевич улыбался, Хлебский боялся идти домой. Дома жила жена. Как она отнесется к друиду без нового велосипеда?...