Следующий день начался, как обычно, хотя спать мне пришлось всего три с половиной часа из-за ночной постирушки. Я привел в порядок свой внешний вид, облился лосьоном, чтоб хоть как-то взбодриться, и прошествовал в кухню, откуда доносился запах жареной картошки со шкварками и чесноком. Это очень достойное блюдо, в которое Вульф добавлял по настроению все, что душе угодно, или что присутствовало на столе и в холодильнике. В то утро в состав ингредиентов вошли также соус Краснодарский – острый – и домашняя сметана. С кофе были поданы тосты – остатки вчерашнего зачерствевшего хлеба, облитые растительным маслом и подрумяненные на сковороде. Вульф вообще был весьма изобретателен по части переработки старых продуктов. Однажды он скормил мне несвежую манную кашу, превращенную в оригинальный на вкус торт – “Омлетоподобный пудинг Вульфа”. Мастак, нечего сказать. Я узнал об этом его ноу-хау только тогда, когда “стенографировал” за ним очередную главу из будущей поваренной книги Вульфа, носившей рабочее название “Мои рецепты, или – кулинария без проблем”.
Завтрак прошел без единого слова. Вульф никогда не говорил о делах за едой. Я пробовал затронуть тему новостей стоматологии, описав ему лошадиные челюсти одного парня из увиденной мною по телевизору рекламы зубной пасты, но он не проявил должного интереса к этому вопросу. А больше мне ничего не приходило в голову.
После того как было покончено с тостами и кофе, мы переместились в зал. Шеф занял свое рабочее место на диване и погрузился в чтение книги Готфрида Августа Бюргера о приключениях барона Мюнхгаузена. Я же уселся за стол и стал мучиться от безделья. До отправки в огород оставалось еще восемнадцать с половиной минут.
−    Рохман вчера у вас долго сидела, – не выдержал я и завел с ним разговор о событиях минувшей ночи, так как накануне он сразу, после моего захода в дом, удалился в свою спальню. – Даже братец ее хватился.
Вульф без энтузиазма оторвался от книги.
−    Она вышла от меня через десять минут после тебя, – принужденно отвечал он. – Потом приехала назад, но уже вместе с Чепыжевым.
−    А что ему-то здесь понадобилось в такой час?
−    Хотел расторгнуть наш с ней договор. Настаивал, кричал, топал ногами и требовал возврата задатка. Взывал к моему разуму и угрожал неприятностями.
−    А вы?
−    Я отказал. Сказал, что не могу на это пойти именно сейчас.
−    А он?
−    Сменил тактику и принялся мне объяснять, что гражданка Рохман обратилась ко мне, будучи в состоянии аффекта. Что сейчас я могу только навредить следствию по этому делу и, возможно, даже – невольно стать причиной гибели пропавшего, если он до сих пор жив.
−    Ну, а вы?
−    Я ответил, что уже поздно, и я не в состоянии вернуть ему перстень, потому что его у меня попросту нет. Но я обязуюсь сделать это следующим вечером, то есть сегодня, если к этому времени не отыщу Рохмана.
−    Судя по вашему виду, вы не очень-то поспешаете! – съязвил я.
Он вновь уткнулся в книгу.
−    Ты все выполнил, что я поручал тебе вчера? – спросил он, не поднимая головы.
−    Вам это интересно?
−    Хм. – Ему пришлось-таки обратить на меня свой взор. Правда, удостоен им я был недолго – он по привычке закрыл глаза.
Я молчал, испытывая его терпение.
−    Давай, – буркнул он. – Только подробно: кто, что, когда, почему, и так далее.
Я поведал ему о своих злоключениях: про недостойную выходку Симахина и про ночную оргию Рюшкина в обществе шлюхи. Последнюю я, как обещал, осветил в подробностях, первую – без особых. Кому какое дело до личных переживаний.
−    Все? – произнес он, когда я закончил.
−    Все, как будто.
−    Приемлемо. – Он посмотрел на часы. – Пора.
Мы быстро переоделись и вышли в огород, где всякие посторонние разговоры – также строжайше воспрещались. Да и нужды в них, собственно, не было. Мы ведь работали, не разгибая спин.
Солнце уже поднялось высоко, и от земли стали подниматься душные испарения. Рубаха на Вульфе и футболка на мне промокли до нитки от пота. Примерно в половине одиннадцатого мы решили не возиться доле в грязи, а продолжить работу вечером.
Сложив инструмент в сарае, мы направились к дому. В этот момент около нашей калитки остановился большой серебристый автомобиль иностранной марки. Из него вылезли двое стриженных под “ежик” верзил в джинсах и кожаных куртках. Один из них хмуро осматривал окрестности, другой – открыл задние дверцы и выпустил еще двух мужчин: первого – в шортах и в майке; второго, похудее, – в шортах и без майки, но с густой порослью волос на груди, животе, плечах и даже спине.
Вульф стоял на крыльце, присматриваясь к ним.
−    Ого, – проговорил он негромко. – Мэр Жгутиков, собственной персоной. А с ним… кажись, – Редькин. Выскочка, из грязи в князи. И оба с гулянки, видать, какой-то. Чепыжев, подлец, натравил. Не иначе.
Вновь прибывшие подошли к нам всей компанией. Верзилам было жарко, они обливались потом, но кожанок не снимали. Ну и здоровы же они были. Я как-то смотрел по ящику интервью с американским футболистом из клуба “Лос-Анджелес кингс”, так вот тот был черным, а в остальном – аналогичен этим парням.
К воротникам у них были приколоты бирки с фотографиями, а ниже, под фотографиями, что-то прописано. Я присмотрелся. У одного значилось: “Сикьюрити Г.О. Блинов”, − у другого: “Служба Безоп. ЧП Редькина – инсп. Г.Р. Емлинов”.
−    Здравствуй, здравствуй, Иван Генрихович, ¬– радушно поприветствовал Вульфа тот, что без майки и волосатый, здороваясь с ним за руку. (В модных клубных костюмах наш мэр − Жгутиков Аполлон Ермолаевич − выглядел куда представительнее!)
Разумеется, на меня он – ноль внимания.
−    Вот, смотри Василь, – продолжал мэр, обращаясь к казавшемуся более солидным, так как был с брюшком, ЧП.  – Смотри, каких орлов на пенсию провожаем. А с кем остаемся? С этими? – Он кивнул на верзил.
−    Ничего, Аполлон Ермолаевич, – слащаво вторил ему Редькин. – Подрастут, остепенятся…
Жгутиков был не брит и выглядел устало, а, самое главное, он был не в настроении, это чувствовалось. От него веяло костром, шашлыками, дорогим коньяком и бессонной ночью.
−    Куда уж дальше-то расти. Э-эх, Василь, Василь, – он повернулся к Г.Р. Емлинову, посмотрел на него, как солдат на вошь, и похлопал его ладонью по щеке, словно жеребца племенного. Тому такое отношение к себе явно не понравилось. Он слегка взбрыкнул ногой, ноздри его раздулись, на потном лице появился жестокий оскал.
−    Тр-р, – пригрозил ему мэр и снова обратился к Вульфу. – О! Видал, Иван Генрихович: ни те высоких идеалов, ни те устремлений – ничего вообще. Одни мышцы да рефлексы простейшие. Зато платить много не надо. Появится умишко – возникнут запросы, потребности… не реализованные мечты. А так – кабаки, бабы, шмотки… тачки с кондиционерами… э-хе-хе… Ладно, приглашай в дом, Иван Генрихович. Разговоры говорить будем.
Вульф все то время угрюмо созерцал развернувшееся на его глазах действо. По-моему, происходящее его не шибко занимало.
Мы вошли в дом, оставив парней дальше жариться на солнце возле дверей. Нам необходимо было обмыться и переодеться, потому, предоставив в распоряжение непрошеных гостей зал, мы отлучились в кухню.
Позже, когда во внешности был наведен относительный порядок, мы сызнова предстали перед мэром с его дружком ЧП. Они оба расположились на диване и не собирались вставать, чтобы уступить место Вульфу. Но, что удивительно, шеф и не думал им на это намекать. Вместо этого, он составил вместе два стула помягче, уселся на них и расплылся, как мне показалось, в подобострастной улыбке. Вот лицемер какой! – подумал я.
−    Чем могу, господа? – произнес он, чуть ли не заискивающе.
Меня просто распирало от злости на толстяка.
−    Давненько тебя не видел, Иван Генрихович, – начал разговор мэр, подъезжая издалека. – Все собирался как-нибудь навестить, побалакать по-стариковски, о том о сем, – четь отцы-то наши плечом к плечу за будущее счастливое боролись. Но, сам понимаешь, – дела, заботы.
−    Да понимаю, чего ж…
−    А тут вот причина вдруг выявилась… – Он хлопнул себя по колену. – Как живешь-бытуешь, хоть, скажи ты мне?.. Всего достает?.. В чем, может, нужду испытываешь? Если что, – обращайся, не робей.
Редькин молчал и безучастно оглядывал комнату. Мы были в равном с ним положении – и мне и ему это уже порядком наскучивало. Неизвестно, сколько бы еще Жгутиков тянул резину, разыгрывая из себя радетельного мэра, кабы не Вульф.
−    А что за причина? – спросил он напрямик.
−    Даже не удобно как-то к тебе, старому вояке-милиционеру, с этим… Жалоба, понимаешь, на тебя поступила, Иван Генрихович. Такое дело, значит.
−    От кого это?
−    Да от прокурора нашего, Чепыжева.
−    От прокуро-ора!.. – теперь уже Вульф ломал комедию. – Ой-ой-ой! Ты смотри, чего…
−    Да уж…
−    И на что ж он жалуется?
−    Перстень, мол, какой-то ты его присвоил, старинной работы. Дело против тебя возбуждать не хочет, тоже с понятием мужик. Попросил меня посредником быть… вернул бы ты, что он требует, Иван, ну его – пусть подавится. А то и впрямь, чего надумает еще. К чему тебе неприятности. Я ведь его и сам недолюбливаю. А что делать? Прокуроров не я назначаю, их сверху спускают.
−    Так, а я что, против что ль?! – изумился Вульф. – Я ж ему и сказал: пускай вечером заходит.
−    Ну вот и хорошо, – с облегчением выдохнул Жгутиков. – Давай его мне, я передам. Где он у тебя? Далеко?
−    Да нет его у меня!
−    Как – нет?!
−    Разве б я решился его здесь хранить, сокровище такое. Сейфа у меня нет, оружия тоже не выдают, – говорят, сам покупай. А деньги откуда? На пенсию что ли его купишь?
−    Ну, с этим мы тебе поможем. Не волнуйся, – мэр снова выглядел озабоченным. – А у кого ж перстень тогда?
−    У знакомого. Вот Гудвин может подтвердить, он относил ему перстень ночью.
Жгутиков посмотрел на меня, и я утвердительно кивнул.
−    Кому?
Я пожал плечами. Он перевел взгляд на Вульфа. Вероятно, он стал догадываться, что его водят за нос.
−    Не зли меня Вульф, – предостерег он шефа. – Лучше отвечай по-хорошему – у кого кольцо?
−    Чтобы завтра Чепыжев его с работы выгнал? Дудки! – отвечал Вульф, ничуть не испугавшись угрозы в голосе мэра.
−    Не выгонит, отвечаю тебе за это! Если что, я сам прокурора выгоню. Да я и не скажу ему, у кого был перстень.
−    Вначале, определись, Аполлоша, что ты сделаешь: выгонишь Чепыжева или не скажешь ему, где взял безделушку! – Вульф перешел в наступление. Браво! Покажите им, шеф! Ату их! Вот что значит гений!
−    Я ему сказал и тебе повторяю: сегодня вечером, в девять часов, я либо нахожу преступника, либо ¬ возвращаю перстень.
−    Почему же не сейчас?
−    Он может послужить исходным пунктом в моих рассуждениях, а может статься – и важной уликой в деле. Меня вот интересует: почему ты, Аполлон, проявляешь такую заинтересованность в нем. Тебе, например, известно, что Рохман, перед тем, как исчезнуть, собирал компромат на тебя? А вдруг он чего раскопал, и ты его убрал? Откуда я знаю, может, ты сейчас пытаешься скрыть улику против себя, или покрыть преступника?
−    Ты что, Иван? – Силы противника вот-вот дрогнут, еще немного и Жгутиков начнет сдавать позиции. – Ты что, первый день меня знаешь?
−    Не первый, верно. Но теперь все меняется. Ты стал богач. А откуда у тебя деньги? На зарплату свою ты купил “Тойоту”, что под моими окнами два бугая стерегут? Виллу на берегу пруда? Катер двухпалубный?.. Может, ты людьми торгуешь, а? Может, и Рохмана хочешь загнать кому-нибудь? А может, он давно с бетонной подставкой на дне пруда стоит, как солдатик стойкий оловянный, а?
−    Что-о?!. – решил сыграть возмущение Редькин, вскочив с дивана.
−    Обожди, Василь, – осадил его мэр и, дернув за шорты, вернул на место. – Ты что это, Иван? Обидеть меня хочешь? Кровопийцу из меня сделать?! Гангстера?! Да я сутками пашу, чтобы все Загуляево наплаву держалось! Я, как последняя проститутка, задницу заграничным пидорам подставляю, чтоб лишний бакс с них стянуть! На чем я, по-твоему, должен их катать, на “Запорожце” что ли?! Ну ты, Ванек, даешь просраться…
Он помолчал немного, чтоб успокоиться и отдышаться. Ему никто не мешал, даже Редькин предпочел не напоминать о своем присутствии. Наконец, он пришел в норму и продолжал уже спокойней:
−    Я понимаю, что мент – он и на пенсии остается ментом. Это диагноз. Но, прошу тебя, не перегибай палку. Рассуди сам, на кой мне этот старый, выживший из ума еврей? И что он про меня мог раскопать! Весь мой бизнес абсолютно легальный, практически никаких махинаций… Да кто ж сейчас без этого. Вот ты, например, сейчас закон нарушаешь. Не сильно, по мелочи и с благими намерениями, но – нарушаешь.
−    Ошибаешься, – поспешил разочаровать его Вульф.
−    Это почему?
−    Потому что перстень задержан до выяснения официально, хотя и не проведен по делу Рохмана.
−    Ну хорошо, пусть официально, – согласился Жгутиков. – Речь не об этом. Ты спрашивал, откуда у меня капиталы, и я отвечаю, как товарищу, которого давно знаю. У меня солидный пакет акций СП “Загуляево-тристар-синтез, лтд.”, основным пайщиком и учредителем которого является правление колхоза. Я, соответственно, выступаю там председателем совета директоров…
−    Чем же таким прибыльным занимается это ваше СП? – поинтересовался Вульф.
−    Мы перерабатываем обычный навоз в высококачественное синтетическое удобрение по западной технологии. Знаешь, выгодное занятие: большой куш дает. Опять же – и для Загуляево, кроме финансовых вливаний, польза великая.
−    Это какая же?
Мэр хитро улыбнулся.
−    А не заметил, – улицы чище стали: пацаны весь навоз собирают в мешки полиэтиленовые и к нам сдают. А мы их в накладе не оставляем, довольные бывают. Вот и выходит, вдобавок ко всему прочему, еще двух зайцев сразу убиваем: и пацаны при деле, зря не шатаются, не хулиганят; и родители их довольны − дети копейку в дом зарабатывать помогают.
−    И в моем предприятии вы участвуете, – подал голос Редькин, определенно получивший громадное удовольствие от такого напоминания.
−    Да, вот и с Редькиным святую воду производим, – подтвердил Жгутиков. – Так что, Ваня, не спеши с выводами. У меня все в полном порядке.
−    Это “Пантелеймоновскую”? – спросил я.
−    Ее самую, – гордо ответил Редькин.
Я решил блеснуть эрудицией перед шефом.
−    А разве, – говорю, – в библии нет запрета на торговлю благодатью господней? Грех-то какой на себя берете.
−    Это ты брось, парень, – отвечал Редькин. – Не шей нам, чего не было. Я по этому вопросу специально с отцом Валерием консультировался, а тот, в свою очередь, у епископа благословение получал. Нет в этом греха. Мы не святость продаем, а упаковку от нее. Чуешь разницу?
−    Как бы не так! − пробубнил я в ответ. − Вы вот станете за пять рублей пластмассовый баллон покупать, когда ему цена – копейка?
−    Да-а? Только приплюсуй сюда стоимость оборудования, бурение артезианских скважин, перекачку по ним воды, очистку ее, чтоб санэпидемнадзору угодить, разливку-развеску, да за все за это заплати, кому положено, – вот, теперь, все суммируй и посчитай. Умник! И где, Иван Генрихович, вы только нашли такого экономиста?
Я  жалостливо посмотрел на Вульфа, но не встретил от него поддержки. Хотя, нельзя сказать и того, что он разделил торжество победителя. Еще бы! Я, конечно, не обладаю должным мастерством в искусстве полемики, но в данном вопросе вступил бы в спор с самим Папой Римским: страждущий должен искать святость, а так – это просто вода. Ежели ее на дом, да наложенным платежом… то с тем же успехом можно продавать сжатый воздух из синагоги! Для аквалангистов на опасных работах!
Итак, гости уходят с легкой степенью раздражения, недоумевая, как это они так опростоволосились, что даже забыли, зачем приезжали; я – в сотый раз потерпел фиаско и, склонившись над столом, рисовал чертиков в своем блокноте, а Вульф – переместил свой зад на родной простор дивана и сидел довольный собой, будто он уже раскрыл преступление века.
−    Чему вы радуетесь? – спросил я его.
−    Хм. – Он как-то по-доброму, я бы даже сказал, ласково, посмотрел на меня, потом произнес:
−    Ты, Гудвин, молодец. Зришь в корень. Верю, из тебя будет толк.
Не стану скрывать, это был бальзам на мою душу, хотя по сей день не могу уразуметь, что он имел в виду под этими словами. Но тогда я слишком высоко воспарил в небо, чтобы раздумывать над пустяками.
−    Что мы предпримем далее, шеф? – осведомился я, готовый выполнить любое самое опасное его поручение.
−    Немного вздремнем.
Нет. Вы как хотите, а я отказываюсь понимать этих гениев! Тогда у меня сложилось твердое мнение – и сейчас оно переросло в убеждение, – что, чем башковитей человек, тем он ленивее. Касаемо Вульфа – это непреложный факт. Он поровну поделил сферу своих безграничных умственных возможностей между двумя мозговыми полушариями: одно полушарие занималось неотложными делами, хозяйственными заботами и написанием книги по кулинарии; другое же – изыскивало всевозможные ухищрения, как бы пустить все это побоку.
−    Спать! Днем?! – изумился я, хотя, в силу уже известных причин, ничего не имел против того, чтобы с часок соснуть.
−    Дневной сон укрепляет нервную систему, придает бодрости…
Тут в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, вошли. Запоздалое “можно к вам?” послышалось из прихожей вместе с грузными шагами.
Сиплый голос Рюшкина я сразу признал, но в комнату вошел отнюдь уже не древний римлянин в сопровождении пышной наложницы Маруси, а майор милиции с наполовину выкорчеванной звездой на погоне.
Я быстро окинул его взглядом сверху донизу.
Ночью я поспешил прировнять его габариты к вульфовским. Теперь стоило внести поправку: ростом он был много ниже моего шефа. Эта моя ошибка вполне объяснялась моим стоянием под окном, а не на одном уровне с ним. Соответственно все остальное было также преувеличенно. Но издали, да если еще со спины, – он вполне мог бы сойти за Вульфа.
Фуражки и кителя на нем не было. Погоны с измочаленными углами торчали в разные стороны поверх форменной рубашки. Так как вырез в районе пупка у рубахи не был предусмотрен фасоном, то Рюшкин, во избежание тесноты в области живота и в обход всех правил носки обмундирования, элементарно пренебрег двумя нижними пуговицами.
Вид у него был замученный. Он без конца хмурился и шмыгал картофелеподобным носом. Рыхлая кожа его лица покрылась седой щетиной, а к морщинистому потному лбу прилип вихор из реденькой шевелюры, имевшей глубокие залысины.
−    Здорово, Иван. П-фу. – Рюшкин с успехом, хотя и не без некоторой притирки, разместился на одном стуле.
−    Привет Рома, – проговорил Вульф. – Честно говоря, не ждал так рано. – Он повернулся ко мне:
−    Это можешь не стенографировать.
“И не собирался”. Я кивнул.
−    А я боялся, что тебя не застану. Зря только обед потеряю.
−    Я по такой жаре из дома не ходок.
−    П-фу. – снова выдохнул Рюшкин. – Разве это жара. Это ерунда по сравнению с той, что Кремеров в отделении устроил. На, держи.
Достав из нагрудного кармана, он протянул шефу какую-то свернутую вчетверо бумажку и тот самый футляр с перстнем, который супруга Рохмана оставила в качестве задатка, и который я ему отнес в большом конверте темной претемной ночью.
−    А что такое?.. – в глазах Вульфа блеснул озорной огонек. Он на мгновенье приоткрыл футляр, убедившись в наличии его содержимого, положил его рядом с собой на диване и, развернув бумагу, принялся ее изучать. – Что-нибудь не так?
−    Да кто его разберет… Вещдок потерял. Перстень, что ли, какой-то. Все отделение перевернул, на уши поставил. Грозил, если у кого найдет, сгноит в зоне, причем, в обычной. Все шкафы, столы, сейфы обшмонал. Пытался даже раздеть сотрудников догола. Совсем рехнулся.
−    И тебя тоже?! – Вульф оторвался от бумаги, аккуратно свернул ее, как была, и сунул в свой карман.
−    Вот еще. Кто б ему позволил. Он мне не командир. Прошипел что-то да убежал дальше обыск творить. Пистолетом над головой машет, матерится – кричит: “Выясню, кто предатель, лично, суку, к стене поставлю и мозги вот этой штукой вышибу!!!” Сам он – говнюк хороший, вот что я тебе скажу, Иван.
−    Да-с… – Вульф дернул головой.
−    Схорониться тебе надо на время. Чую, скоро он сюда со всей оравой нагрянет.
−    Не нагрянет.
−    Верно знаешь?
−    Вернее некуда. Чепыжев ко мне мэра подсылал, чтоб тот замял все. Мэр, с чем приехал, с тем и уехал. Озадачил я его. Он теперь в думы ушел, опасается, как бы его это ненароком не зацепило. А пока суд да дело, Чепыжев постановления выписывать не станет. Точно, не станет. – Вульф похлопал себя по карману, в который принесенную Рюшкиным бумагу положил.
−    Смотри, тебе видней.
Рюшкин поднялся со стула и направился к выходу. Вульф провожать его не встал.
−    Симахин в отделении? – спросил он, пока милиционер не скрылся из виду.
−    Нет. Отсыпается. После обеда должен быть.
Вульф почесал подбородок, зевнул и потер глаза.
−    Приемлемо.
−    Что-нибудь передать?
−    Передай, чтоб днем не заходил: мы с Гудвином будем отсутствовать до вечера, уедем по срочному делу. Пусть часам к девяти пожалует.
−    Разумно, – согласился Рюшкин. – Да. Ну, ладно, бывай здоров.
−    И ты не болей, Рома. Спасибо за помощь.
−    Угу.
Когда дверь за ним закрылась, Вульф, с необычайной для него резвостью, вскочил с дивана.
−    Вот что, Арчи, – обратился он ко мне. – Запри дверь и окна, задерни занавески. И побыстрее. Мы отправляемся спать.
−    Ставни затворять?
−    Не обязательно. Впрочем, как угодно.
И он удалился в свои апартаменты.