Вначале существовал лишь вечный,
безграничный, темный Хаос. В нем
заключался источник жизни мира.

Николай Кун
Легенды и мифы Древней Греции

...все население городка Менга, ... ,
казалось взволнованным так,
словно гугеноты собирались
превратить его во вторую Ла-Рошель.

Александр Дюма
Три мушкетера

Кентавры, боги, пифии, лапифы...
Лет восемь было мне, ну десять пусть.
Легенды древней Греции и мифы
Я знал и назубок и наизусть.

“Вначале был лишь Хаос безграничный,
Исток всего, всех мыслимых частиц...”, –
Запев я бормотал давно привычный
С пяти обрывков первых двух страниц.

Дыхание рвалось на этих строчках,
И видел я, один среди слепцов,
Что можно лишь на порванных листочках
Читать рожденье мира и богов.

И я читал – от верхней и до нижней
Обложки, от доски и до доски,
До точки неизменной, неподвижной,
Последней, заключительной строки.

Там слышались героев исполинских
Удары, стоны, треск мускулатур,
Там были фотографии афинских
Гробниц, и ваз, и фресок, и скульптур,

Фигуры Илиады, Одиссеи,
Геракла булава, Дианы грудь...
А чуть позднее, в Пушкинском музее
Увидел я их мраморную суть.

Я столбенел колонною свинцовой,
Не верил мозг, не верила моя
Бессмертная душа, что за грошовый
Билет все видят тайны бытия.

Смотрел я в гневе с белого балкона,
Как кто-то наблюдает дымных змей,
Связавших на века Лаокоона
И двух его невинных сыновей.

Но по тому, как большинство, бесстрастны,
Не замедляют взглядов и шагов,
Я понял быстро – люди непричастны,
Глухи и слепы к магии богов.

Идут, смеясь, по каменному цирку,
Не ведая, зачем, какой закон
Позволил, чтоб привязывали Дирку
К рогам воловьим Зет и Амфион.

Несчастные и варварские души,
Не знаете ни альфы, ни аза!
Не слышите, имеющие уши?
Не видите, раскрывшие глаза?

А вперемешку с Кадмием и Паном,
Читал я в сотый раз, сходил с ума
От трех друзей с гасконцем д’Артаньяном
В тяжелом многотомнике Дюма.

Получены в подарок, иль с базара
Принесены, друг друга оттеня,
Не знаю, почему, два экземпляра
“Трех мушкетеров” были у меня.

Один – макулатурный, с фронтисписом,
Чуть кособокий, крепко сшитый том.
Портос, Атос там были с Арамисом
И шпагами на фоне голубом.

Другой – потолще, маленькой ладошкой
Я мерил переплет его витой,
С картонною оранжевой обложкой
И вырванною первою главой.

Какою эта книга мне казалась,
Констанцией средь прочих дульциней!
Раскрытая, раскрытой оставалась,
И буквы были четче и крупней.

А главное – две чýдные картинки,
Бумагой папиросною шурша,
В ней трепетали в самой серединке,
Как вдох и выдох, сердце и душа.

Я помню, что одна изображала
Заросший двор французского кремля,
А в нем дуэль гвардейцев кардинала
И верных мушкетеров короля.

Упавший с невысокого откоса,
Лежал там в окровавленном гнилье,
Убитый в горло шпагою Атоса,
Де Каюзак, любимец Ришелье.

А на другой картинке, у бокала,
В огне предсмертном плача и горя,
От боли содрогаясь, умирала
Констанция в стенах монастыря.

И истиною было несомненной,
Не говорил хоть этого я вслух,
Что смысл всей жизни, тайна всей Вселенной
Заключены в картинках этих двух.

Давал я клятву, что любой ценою,
Что уже точно, тысяча чертей,
Сейчас узнаю, вырву и раскрою,
Секрет бесценный этих двух смертей.

Не раскрывал... И мне уже в привычку
Вошло, что неудача – не указ,
И знал я, что смогу, найду отмычку
Теперь бесспорно, в следующий раз.

Де Бражелон, Мордаунт, Навсикая,
Терсит, Селена, герцог де Бонне, -
Так смешивались книги, проникая
Одна в другую, в яви и во сне.

По воздуху крылатые драконы
Несли приказ , что отдал кардинал,
Палач из Лилля голову Горгоны
И голову миледи отрубал,

Передавали Анна и Медея
Подвески с бриллиантами затем,
Чтоб в них на свадьбе Тетис и Пелея
Мог красоваться герцог Бэкингем,

С мешочком полновесных луидоров
Летел, привязан к огненной стреле,
Патент на лейтенанта мушкетеров
На борт Арго в порту Па-де-Кале.

Бессмертные герои-побратимы
На многие года, на сотни миль,
Непобедимы, неуничтожимы, –
Атос, Ясон, Адмет и де Тревиль.

Неуязвимы шпагой никакою...
Но почему, какой же был резон,
Что я с такой тяжелою душою
Вновь открывал “Виконт де Бражелон”?

Взрывалось бомба этого вопроса
Пороховым разрывом из теснин,
Но все равно читал я: “Смерть Портоса”,
Часть номер три, глава тридцать один.

И, уходя по сумрачной дороге,
Один, другой, за дальний горизонт,
Встречали смерть герои-полубоги:
Геракл, Аякс, Ахилл, Беллерофонт.

Уже летел снаряд из-за бойницы,
А я листал, хоть жалкий был предлог,
Всё медленней тяжелые страницы,
Чтоб д’Артаньян пожить подольше мог.

О боги мои в панцире крылатом!
Оплакивал я, малое дитя,
Над книгой ваши сумерки с закатом,
Где двадцать лет, где тридцать лет спустя.

Покинув ваши склепы и гробницы,
С обломками Арго оставив мель,
Читал опять я первые страницы
Про Хаос, про Рошфора и дуэль.

Я закляну, я отведу невзгоду!
На этот раз изменится мой миф!
Другим путем прорвусь я на свободу,
Как новый заключенный замка Иф.

Пропустит Одиссея злая Скилла,
Над Пейрифоем смилуется мгла,
По моему велению Ахилла
Минует равнодушная стрела.

Я прорицаю, Пифией провижу,
И знаю что, купив билет в музей,
Над мраморным Патроклом не увижу
Резню его врагов, его друзей,

Казнь Стюарта, конечно, будет мнимой,
Эдипа жизнь не будет так горька,
И выбьет д’Артаньян из рук любимой
Бокал вина до первого глотка.

Отпущенные все призвав мне силы,
Читал взахлеб, сидел я взаперти...
...И оставалось все так, как и было,
Опять я никого не мог спасти...

И я забыл двойной священный свиток,
И щит, и меч, и шпагу, и мушкет.
Прошло с тех пор, с горячечных попыток
Все изменить, почти что тридцать лет...

И лишь вчера, внезапным третьим зреньем
Открывшимся, как светлое окно,
Уже ненужным, поздним озареньем
Я понял все – и страшно, и смешно...

Беспомощный, бессильный и бессонный,
Я тщетно бился об страницы лбом, –
Так и Господь, должно быть, в миллионный
Читает раз всей жизни нашей том.

Он знает – все, как прежде бесполезно.
Кто был каков, останется таков,
И поступью пройдут полки железно,
И будет плач со скрежетом зубов.

Он знает – нет преграды этой силе.
И коль тогда, как был бы он ни свят,
Пророка осудили и казнили,
Теперь опять осудят и казнят.

С уверенностью той же, тот же голос
Все то же скажет, не наоборот,
И ранее не падал если волос,
Он и сейчас с главы не упадёт.

...И все стерев, и, давши выход гневу,
В который раз, средь райских лопухов,
Господь, вздыхая, вновь подводит Еву
С Адамом к древу, полному плодов.